Перегрин
Шрифт:
— Нет, грек из Таврики, — сообщил я.
— Таврика — это где скифы? — уточнил он.
— Рядом с ними, — ответил я.
— Далеко тебя занесло! — произнес удивленно чиновник.
— Приятель-римлянин обещал помочь устроиться во вспомогательные войска преторианской гвардии, но не получилось, — придумал я на ходу.
— Да, к гвардейцам не протиснешься, — согласился он, после чего попросил повторить свое имя, а потом еще раз и медленно, записал его и задал следующий вопрос: — Кем хочешь быть: гребцом, матросом, солдатом?
— Солдатом, — выбрал я.
— Каким оружием лучше владеешь? — продолжил опрос чиновник.
— Копье, меч, булава, лук, — перечислил я.
— Стреляешь из лука хорошо? — поинтересовался он.
Я вспомнил, что скифы до сих пор считаются лучшими воинами, особенно лучниками, поэтому сказал:
— Скифы учили, — и предложил: — Могу показать.
— Не надо, верю тебе, — отказался чиновник. — Нам как раз лучники и пращники нужны, никак не можем набрать нужное количество, — рассказал он, после чего достал бронзовую табличку, на которой была вычеканена присяга, сам быстро пробубнил ее, поскольку был уверен, что читать я не умею.
Главную часть присяги составляли требование следовать за командиром, куда бы он ни вел, и предупреждение, что за невыполнение приказа и дезертирство полагалась смерть без суда.
— Скажи «То же относится и ко мне», — дочитав, потребовал он.
Я произнес нужную фразу.
— Будешь присягать повторно в первый день каждого года, — предупредил он.
Новый год у римлян начинается первого марта. Посмотрим, дотяну ли я до повторения присяги или дезертирую раньше.
– Пойдешь служить на либурну Сафона, — принял решение чиновник. — Она стоит на берегу справа от ворот, спросишь там.
Поскольку мне надо было снять жилье для Поллы, поинтересовался:
— Где и когда получу деньги, полагающиеся при зачислении на службу?
— У Сафона на следующей неделе, когда будет выдавать жалованье, — ответил чиновник.
Значит, придется тратить деньги, которые получил за проданный в Риме серебряный кубок со скачущими скифами, доставшийся мне при разделе пантикапейской добычи. Ювелиры хотели купить его по цене металла, из которого изготовлен, но, когда я торговался с ними, подошел какой-то патриций и заплатил на сотню сестерциев больше.
Полла, которую я оставил ждать во дворе, время зря не теряла.
— Я узнала, где можно снять комнату в инсуле всего за пятнадцать сестерциев в месяц, но надо будет заплатить за полгода вперед, — сообщила она.
Эта дурная привычка благополучно доживет в Западной Европе до двадцать первого века. Если захочешь арендовать жилье на меньший срок, придется заплатить процентов на десять-двадцать больше.
Нужная нам трехэтажная инсула располагалась на узкой улочке неподалеку от ворот, ведущих к морю. Впрочем, в маленьком Мизене все рядом с этими воротами. Хозяин инсулы был крив на левый глаз, что не мешало ему замечать мельчайшие изъяны монет. Обычно их берут, не глядя, по тяжести определяя, серебро или нет, а этот Циклоп, какова была его кличка, потребовал дать новыми, не гнутыми и покоцанными, будто собирал коллекцию для потомков. За пятнадцать сестерциев в месяц он предложил нам на втором этаже конуру размером три метра на три с половиной, в которой помешались деревянный топчан, невысокий маленький стол и три табурета, один из которых служил подставкой для глиняного кувшина и большой глиняной миски, предназначенных для умывания, за которые пришлось внести залог в три сестерция, что, по моему мнению, превышало их стоимость в три раза. В одной стене было узкое окно, разве что ребенок протиснется, закрываемое деревянной ставней и ведущее во двор, где находился общий сортир, вонь из которого без помех проникала к нам. Дверь из комнаты вела не сразу на лестничную площадку, а сперва в коридор, свет в который попадал через такое же узкое окно, выходящее на улицу. Лестница была сколочена из толстых дубовых досок и поддерживалась опорами, сложенными из туфа. Скрипела так, что весь дом слышал, как кто-либо идет по ней.
— Завтра сходим на рынок и купим все необходимое, — пообещал я, чтобы утешить, скорее, себя, чем Поллу, которая была рада этому жилью, наверное, считала хоромами в сравнение со своей коморкой в лупанарии.
16
Либурна «Стремительная», на которую меня назначили, была по римской квалификации биремой, потому что, хотя и имела одни ряд весел, на каждом сидело по два гребца. Благодаря этому, более узким, чем у греческих галер, обводам и отсутствию тарана, она могла развивать скорость до девяти узлов. Римляне не были сильны в кораблестроении, заимствовали у всех, что касалось и либурны, которую переняли у иллирийского племени либурнов, пиратствовавших на таких судах в Адриатическом и Ионическом морях. Для пиратов важны скорость, маневренность и вместительность, а таран ни к чему. Они отправлялись в море за добычей, а не топить вражеские корабли. «Стремительная» была длиной около тридцати метров, шириной менее шести, осадкой около метра, водоизмещением тонн восемьдесят и имела по шестнадцать весел с каждого борта, а также одну съемную мачту с широким прямым парусом, который ставился при попутном ветре, и высоко поднятый бушприт для артемона. Для весел имелись постицы, выступающие за борт сантиметров на шестьдесят, благодаря чему весла загребали дальше от корпуса и сильнее толкали судно, помогая разгоняться быстрее и сильнее. Палуба была закрытая, что резко повышало мореходность судна. На баке и корме находились площадки с защитными стенками, которые можно назвать и низкими башенками. На носовой, где было и мое место по боевому расписанию, стояла катапульта (римляне называли ее торментум), стреляющая стрелами (или дротиками?) длиной сантиметров семьдесят и диаметром пять, которую обслуживали два человека. К мачте крепился «ворон», довольно длинный и крепкий, со съемными поручнями с обеих сторон. Также было съемное заостренное тонкое бревно длиной метров одиннадцать, которое крепили к мачте и раскачивали, острым концом убивая членов экипажа или ломая борт вражеского судна. Форштевень поднимался высоко над баком и верхним концом загибался внутрь. На бортах по обе стороны от него были нарисованы глаза с синими радужками. Корма заканчивалась рострами в виде рыбьего хвоста, на которые укладывали снятую мачту и рей с намотанным на него парусом. Полный экипаж состоял из ста двадцати человек: шестьдесят четыре гребца самых разных национальностей, двенадцать матросов, включая санитара, все греки, два рулевых-карфагенянина, два командира и сорок морских пехотинцев, по большей части сабинян и галлов, которых постоянно был некомплект. Один командир, буду называть его кормчим, карфагенянин Сафон — толстый и медлительный мужчина тридцати восьми лет, обладатель длинной и густой черной бороды, которую холил и лелеял — был постоянным и управлял галерой в мирной обстановке, а второй, центурион, которого в любое время могли поменять, командовал в бою. Сейчас центурионом был римлянин Фест Икций, отслуживший легионером (закончил опционом — заместителем центуриона) шестнадцать лет и получивший земельный надел. Сидеть дома ему было скучно, вот и продолжил службу на новом месте с повышением в должности и зарплате. Центурион получал двадцать тысяч сестерциев в год, а первый центурион легиона (старший центурион первой манипулы) — сто тысяч (стоимость небольшой фермы). Впрочем, на флоте должность старшего центуриона не предусматривалась, зарплата зависела от величины судна, самая высокая была у командира секстеры — сорок восемь тысяч, в два раза больше, чем на триреме. Вернувшихся на службу называют эвокатами и окружают почетом, как опытных вояк. Фесту Икцию было под пятьдесят, что по нынешним меркам старость, но выглядел бодрым. Центурион напоминал мне дряхлеющего качка, который все еще не понял, что его рельефные мышцы никого не заводят так же, как его самого.
Оружие и доспехи каждый воин приобретает сам. Если нет на это денег, что было в большинстве случаев, то получаешь от Республики, а потом стоимость вычитают из суммы, полагавшейся при вступлении в армию, и последующих выплат, если ее не хватило. Для меня, как лучника, обязательными были, кроме лука с четырьмя дюжинами стрел и короткого меча или кинжала, шлем и маленький щит. Стрел у меня было всего один колчан на три десятка, поэтому остальные заказал у местного мастера, а кожаный шлем на железном каркасе и с наушниками, как у перегринов в Византии, небольшой круглый щит, сплетенный из ивовых прутьев и обтянутый толстой воловьей кожей, который здесь называют нумидийским, и доспех из кожаных полос внахлест купил на рынке. На все это хватило денег, полученных после продажи чаши, и даже немного осталось, так что задолженность перед Римской республикой не заимел. Потом, правда, пожалел, что не взял в долг, потому что «подъемные» получил только через месяц, когда уже сидел на мели. Я понадеялся, что получу раньше, и потратил оставшиеся деньги на обустройство жилья и всякие нужные в хозяйстве вещи. К счастью, по понедельникам каждому выдавали недельный продовольственный паек, состоявший из муки, бобов, оливкового масла, вина, твердого сыра и сала, так что с голоду не умерли и в кабальные долги не залезли. Любой торговец с удовольствием давал товар в долг военнослужащим, но накручивал сверху от двадцати до пятидесяти процентов, кому сколько позволяла совесть, то есть отсутствие её.
Пока мы стояли в порту, ночевал я дома. Рано утром, когда открывали городские ворота, приходил на либурну. Кроме караула из трех человек, ночевали на судне еще с полсотни солдат и матросов, не имевшие женщину и не желавшие тратить деньги на аренду жилья. Сафон с важным видом, поглаживая свою роскошную бороду, первым делом осматривал судно со всех сторон, будто проверял, не просверлил кто-нибудь за ночь дырку в корпусе? После чего уходил в свой шатер на корме и появлялся только, если приходил посыльный из штаба. Что он там делал целый день — не знаю, как, наверное, и остальные члены экипажа, включая его слугу, который часами сидел неподалеку от шатра и тупо смотрел перед собой. Хотя покажи мне своего слугу — и я скажу, чем ты занимаешься в шатре. Фест Икций, наоборот, был чересчур деятельным. Он приходил ни свет, ни заря, а мы обязаны были прийти раньше. Приходилось обгонять его после того, как открывали ворота. Центурион строил нас возле либурны в две шеренги, пересчитывал, хотя у меня были большие сомнения, что умеет считать больше, чем до десяти. Подозреваю, что определяет он по длине строя, потому что каждый раз требует, чтобы первые двое, а я, как самый рослый, был одним из них, стояли на одном и том же месте. Хорошо, что не придирался к форме одежды и внешнему виду, хотя люди с небритыми лицами и в первую очередь Сафон явно раздражали центуриона. Затем проводил строевые и учебные занятия с морскими пехотинцами, которых называл велитами (легкой пехотой). В основном это были сабины, некоторые горные общины которых до сих пор не получили римское гражданство, и галлы — народы сухопутные, побаивающиеся моря. У первых на щите был нарисован пегас или львиная морда, у вторых — синий косой крест, напоминающий андреевский, вытянутый по вертикали и поделенный напополам синей вертикальной линией. Стрелкам — нас было четверо лучников (сагиттариев), я и трое иллирийцев, и шесть пращников (фундиторов) с Болеарских островов, как я понял, с Майорки — в них участвовать не надо было, поэтому делали вид, что оттачиваем мастерство, стреляя по мишеням — плотным пучкам пшеничной соломы, привязанным к шестам, воткнутым в землю под городской стеной. Центурион пользоваться луком и пращей не умел, поэтому с приказами и советами к нам не лез, отводил душу на велитах.
Однажды Фест Икций договорился с центурионом соседней либурны, и они потренировали своих велитов опускать «ворон» и перебираться по нему на вражеское судно. Это был единственный случай, когда Сафон выскочил из шатра и отругал центуриона самыми непотребными словами, потому что «клюв» соседского «ворона» проломил доску палубы, пришлось ее менять. Наши тоже не пожалели соседнее судно, и его кормчий точно так же обложил своего центуриона. Не привыкшие к шатким трапам велиты с трудом перемещались по узкому мостику «ворона», постоянно цепляясь щитом за ограждение.
— Если будете так ползти, вас всех перебьют! — орал на них Фест Икций.
Я понял, что он, как и центурион соседней либурны, раньше служил только на суше и никогда не атаковал по «ворону», понятия не имеет, как это делается, поэтому подсказал по доброте душевной:
— Надо заранее убирать ограждение с левой стороны, тогда не будут цепляться за него щитами.
— Слишком умный?! — гаркнул на меня центурион. — Вали отсюда, занимайся стрельбой!
Я пожал плечами и вернулся к мишени, выстрелил по ней пяток стрел, представляя на месте пучка соломы голову Феста Икция. Точность сразу повысилась. Краем глаза продолжал наблюдать за учебной атакой. Центурион еще разок прогнал велитов по «ворону», после чего приказал убрать ограждение с левой стороны и повторить маневр. На этот раз получилось быстро и хорошо.