Перегрин

Чернобровкин Александр Васильевич

14

Кажется мне так или на самом деле, но вода в Тибре сейчас чище, чем в двадцать первом веке, хотя в реку стекает канализация со всего Рима. При этом должен честно признаться, что в будущем речную воду разглядывал издали. Хотел искупаться в реке, чтобы была, так сказать, звездочка на фюзеляже, но берег оказался обрывистым и захламленным, как московский пустырь. Мусор на две трети состоял из использованных одноразовых шприцев, которые благотворители бесплатно раздавали наркоманам на римских улицах, а также окурков от «косяков» и пустых бутылок. Я тогда побрезговал раздеваться в таком сраче и оставил Тибр непокоренным.

Сейчас тоже не решился искупаться, потому что боялся оставить свои вещи без присмотра. На всякий случай я вынес их из

города, сложенными в мешок, чтобы не было видно, что там есть оружие. Стражники у ворот уж точно с первого взгляда определят, что я не гражданин, а Гай Публий Минуций понятия не имел, можно ли носить оружие в поклаже. От его помощи я отказался. У меня сложилось впечатление, что он чувствует вину передо мной, что притащил в такую даль, но не смог устроить конюхом. Мания величия — обратная сторона комплекса неполноценности — иногда проявляется и таким странным способом. Говорить ему правду не хотелось. Никто на меня и мое оружие не обратил внимание. Стражников у Тройных ворот интересовали только входящие, с которых можно было что-нибудь стрясти.

На берегу Тибра стояла очередь из лодочников, отвозивших всех желающих вниз по реке вплоть до Остии. Лодки отправлялись по мере наполнения. Я положил свои вещи на жалкий островок сухой травы в тени под крепостной стеной, сел рядом и принялся ждать Поллу. Договорились, что придет не позже, чем через час. При этом солнечных часов не было ни рядом с лупанарием, ни здесь, на берегу реки, и всего одни на пути между этими пунктами, причем я не счел нужным посмотреть, сколько было времени, когда проходил мимо них, потому что знал, что сравнивать будет не с чем. Кстати, римляне, как и греки, делят световой день на двенадцать часов, из-за чего продолжительность часа разная в разное время года, а часы показывают какое-то свое, по мнению горожан, абстрактное.

Прождав, не знаю сколько, но, как думаю, больше часа, я занял место на очередной лодке. Сделал это с облегчением. Особого желания тащить с собой девушку у меня не было. Не получилось у нее удрать — и слава богу! Заодно и перед Цецилией не будет мучить совесть. Все-таки старушка позволила почти две недели пожить у нее бесплатно, а я бы отблагодарил по-скотски. Поскольку был первым пассажиром лодки, устроился на самом козырном месте — на носовой банке. Заполнялась посудина медленно. Все, кто спешил по делам, уже уехали. Сейчас подходили такие же бездельники, как я.

На очередную бездельницу, которая направлялась к нашей лодке, я обратил внимание только потому, что радостно улыбалась, глядя в нашу сторону. Решил было, что среди пассажиров увидела кого-то из знакомых. Только когда девушка подошла ближе, понял, что улыбается именно мне. В ярком солнечном свете раньше ее не видел, поэтому узнал не сразу. Полла была в тунике и сандалиях, держала в руке небольшой узел с вещами. В общем, ничем не отличалась от крестьянских девушек, немного поживших в городе и пообтершихся, и абсолютно не походила на ту, какой привык ее видеть в лупанарии. Как ни странно, выглядела не красивее, но привлекательнее, хотя обычно именно признаки порочности притягивают, как магнит.

— Я верила, что ты меня дождешься! — радостно заявила Полла, занимая место рядом со мной.

До краха ее веры не хватило всего одного пассажира, который подошел буквально через пару минут. Я с трудом справился со стыдом, накатившим, как приливная волна. Такое впечатление, будто меня застукали при попытке совершить подляну.

— Старуха догадалась, что я хочу сбежать, глаз с меня не спускала. Хорошо, Гай помог, отвлек ее, попросив денег. Старуха сразу забыла обо мне, начала ругаться с сыном — и я потихоньку выскользнула, — рассказала Полла, когда лодка отошла от берега и начал разворачиваться.

— Теперь у тебя начнется новая жизнь, — выдал я один из штампов, которые являются палочками-выручалочками в неловких ситуациях.

— Я так рада! — воскликнула девушка, прижимаясь ко мне.

Если жить по принципу «всё, что ни есть — к лучшему», то да, можно радоваться. У проституции тоже ведь есть свои плюсы. Как ни странно, эта профессия повышает самооценку женщины. Ее постоянно выбирают, по несколько раз на день, что дает повод

чувствовать себя востребованной, гордиться собой. Не сравнить с судьбой замужней женщины, которая постоянно сталкивается с невниманием мужа.

15

Мизен — небольшой город неподалеку от Неаполя, и в будущем станет частью его. Располагался на берегу бухты, образовавшейся в жерле потухшего вулкана, осевшего частично ниже уровня моря. Как мне сказали, здесь собирались военные корабли во время Пунических войн, готовясь напасть на Карфаген. Благодаря военным морякам, город разросся, обзавелся крепостными стенами четырехметровой высоты и большим водохранилищем, вырубленным в горах.

В двадцать первом веке впечатление о Неаполе, частью которого станет Мизен, у меня было двойственное. С одной стороны там готовили лучшую пиццу в Италии, а значит, и в мире. Да и многие другие блюда неаполитанской кухни были великолепны. Я до сих пор давлюсь слюной, вспоминая пасту с мидиями, пармиджану (баклажаны с сыром и помидорами), ромовую бабу и — самое восхитительное! — сфольятеллу (слоеные пирожки с рикоттой, которую делают из сыворотки, оставшейся после приготовления других сыров). С другой стороны, я вам не скажу за всю Италию, вся Италия очень велика, но Неаполь показался мне самым грязным городом страны и даже всей Западной Европы. Впечатление еще больше усиливалось, если посмотреть на восхитительный морской пейзаж, а потом опустить глаза на засранную мостовую, с которой ведешь наблюдение. Причем грязно везде одинаково, что в центре, что на окраинах в «африканских гетто». Правда, я не был на склонах Везувия, где находятся дорогие виллы. Может быть, там почище. Еще мне запомнились в Неаполе коты, спавшие на сиденьях скутеров, которые стоят на обочинах везде и впритык. Никто котов не беспокоил, кроме хозяев скутеров, решивших отъехать по делам, при этом люди вели себя, как слуги животных, вынужденные прервать сон своего господина.

Галера, на которой мы с Поллой прибыли в Мизен, следовала в Неаполь, поэтому прошла без остановки, лишь замедлив ход, а нас и еще двух пассажиров переправили на берег на четырехвесельной лодке. Один из попутчиков и приводил меня до канцелярии флота, которая находилась метрах в ста от городских ворот, выходящих к морю. По обе стороны от этих ворот стояли вытащенные носами на берег военные галеры разных размеров, от унирем (с одним рядом гребцов) до сексер (с шестью рядами гребцов). Название определялось именно рядами гребцов, а не ярусами весел. То есть, галера с тремя ярусами весел могла быть, как триремой с одним гребцом на каждом весле, так и квадриремой с одним гребцом на весло на двух ярусах и двумя на одном, квинтиремой с одним гребцом на весло на одном ярусе и двумя на двух или сексерой с двумя гребцами на весло на всех трех ярусах или тремя на верхнем, двумя на среднем и одним на нижнем. Меня пропустили в город с оружием, потому что мой попутчик объяснил стражникам, что я собираюсь наняться на службу, должен буду показать свои умения. Те, судя по внешности и акценту, такие же перегрины, каким собираюсь стать я, поэтому не возникали. Чиновник, занимавшийся наймом на флот — рослый плотный тип с лысой макушкой, на которую были старательно зачесаны явно подкрашенные, черные, курчавые волосы — был знакомым моего попутчика, поэтому они сперва по-быстрому, минут за двадцать, обменялись приветствиями и новостями. После чего чиновник проводил своего приятеля до двери, вернулся к деревянному столу, на котором лежала куча папирусов, выбрал один, достал из специального деревянного стаканчика «карандаш» — кусочек глинистого сланца, примотанного к деревянной палочке — и начал записывать меня в военные моряки.

— Твое имя? — задал он первый вопрос.

— Александр Василий Путивлий, — ответил я на римский манер, чем вогнал чиновника в ступор.

Римские имена состоят из преномена (личного имени), номена (родового имени, фамилии), когномена (прозвища, которое часто переходило на потомков и становилось названием отдельной ветви рода) и агномена (второго прозвища). То есть названное мной звучало для чиновника, как преномен, номен и когномен.

— Ты римлянин, что ли? — спросил он после продолжительной паузы.