Переиграть войну! Пенталогия
Шрифт:
– Setzen Sie sich auf dem Beiwagen! – И я рукой показал на коляску. – Schnell! [77]
То ли девушка понимала немецкий, а может, мои жесты были достаточно красноречивы, но мою команду она выполнила правильно и, понурившись, направилась к коляске.
– Bitte! – И Слава протянул ей потерянный картуз.
«Вот что галантность с людями творит! Даже понемецки заговорил», – подумал я, садясь в седло.
* * *
Всю дорогу до села нам с Вячеславом пришлось молчать, причем если Трошин беззастенчиво пялился
77
Садитесь в коляску! Быстро! ( нем.)
На звук мотора на крыльцо вышел хозяин и «повелитель окрестных земель». Судя по его несколько заморенному виду, побегать ему пришлось изрядно. Но для себя старался, не для дяди. Вначале, не разобравшись, он скорчил скорбную мину, явно готовясь вешать немцам на уши «лапшу домашнего приготовления», но, узнав меня, посветлел лицом и с радостной улыбкой поспешил навстречу.
Опасаясь, подобно Штирлицу, провала, я приложил палец к губам, предлагая старосте потерпеть с разговорами до того момента, как мы останемся одни. Однако, как известно, умного учить – только портить…
– Доброго вам вечера, господа офицеры! – лучезарно улыбаясь, начал староста. – Племяшку мою встретили? Ой, спасибо, что до дому подвезли!
Судя по лицу «племяшки», подобное поведение Акимыча ей было не по нраву.
– Nicht verstehen, – подыграл я старосте. – Wer ist sie? [78] – И я, соскочив с мотоцикла, показал рукой на «пленницу».
– Я ж и говорю – племяшка моя. Аусвайс в доме. Папирен в доме. Комм, комм, – и он сделал приглашающий жест в сторону хаты, не преминув при этом заговорщицки подмигнуть.
78
Не понимаю. Кто это? ( нем.)
– Buchhalter, bleib hier! [79] – приказал я Трошину, а сам направился вслед за старостой.
Войдя в дом, я уж было собрался начать разговор, но заметил в комнате одну из тех женщин, что видел тут утром.
– Вы Танькуто не стесняйтесь, товарищ сержант… – пришел мне на выручку Акимыч. – Она знает… – и добавил, обращаясь уже к женщине: – Давай, еще две тарелки на стол ставь и на двор сходи, Маринкудуру в сарай отведи, чтоб все, как взаправду, было.
79
Бухгалтер, жди здесь! ( нем.)
– А что ж в сарай, Акимыч? – всплеснула руками Татьяна.
– А шоб наука дуре была… Комсомолия безмозглая! Ни украсть, ни убежать… Да и поговорить нам помущщински надо.
Тарелки появились на столе, словно по волшебству, а уже секунд через десять, не больше, за Татьяной захлопнулась
– Вы присаживайтесь, товарищ сержант, повечеряем.
Я не заставил себя долго упрашивать.
– А? – и я вопросительно посмотрел на дверь.
– За Татьяну не бойтесь – кременьбаба! Да и интерес у нее личный.
– Какой же? – спросил я, подвигая к себе тарелку с салом, и сделал знак вошедшему в этот момент Трошину, чтобы тот присоединялся к трапезе.
– Дак у нее мужто большой чин в Красной Армии. Комиссар дивизии цельной! Так что, прячу я ее. Да вот, вишь, дочка подвела ее. Одно слово – городская.
– Понятно… – сказал я с набитым ртом. – Семен Акимыч, а ты сам, похоже, нездешний. Откуда будешь?
– По говору узнали? Ну да, ну да… Я еще поутру понял, что вы человек серьезный…
– Ты давай, дифирамбы мне не пой, а отвечай, – прервал я старосту.
– Изпод Звенигорода я… – ответил он. – Как в тридцать шестом освободился с поселения, так, сами понимаете…
Ну да, поражение в правах… Понятно, что в родные места ему возврата не было.
– А что в Сибирито не остался?
– Климат не понравился… – нехотя буркнул Акимыч и постарался перевести разговор на другую тему. – Вы по делу ко мне приехали или так, на огонек заглянули?
– Ох, и хитер ты, господин с т а р о с т а… – я голосом выделил последнее слово, – по делу, конечно. Как там буренки поживают?
– Хорошо поживают, кабы не безрукие некоторые.
Надо сказать, что меня весьма заинтересовала манера Акимыча без запинки произносить «вумные» слова и при этом уснащать свою речь всякими «кабы» и «дык». Непрост Соломин, ох непрост!
– А что безрукие? – внезапно спросил сосредоточенно жевавший до этого момента Трошин.
Семен Акимыч внимательно посмотрел на Славу, будто оценивая, имеет ли смысл отвечать не пойми кому, и, видимо, удовлетворившись увиденным, сказал:
– Ну, три десятка мы уже пристроили. В ночи еще за десятком издаля придут. А этих Маринка должна была в Богиновку отвести, да вот не справилась, косорукая.
Судя по выражению лица, Слава был в корне не согласен с такой оценкой нашей пленницы.
– Вы как ее споймали? – между тем продолжал староста.
– Да она, как мотоцикл услышала, стадо бросила и в поле спряталась, да кепку на дороге обронила, – развернуто объяснил я.
– Тьфу ты нуты… комсомолия…
– Ладно, не о том сейчас речь, Акимыч, – перебил я старосту. – Я про зерно буду речь вести.
– Про зерно? Я весь во внимании.
– Налет мы устраивать не будем… – медленно и, как мне казалось, веско, сказал я. Лицо старосты оставалось спокойным, только уголок рта дрогнул.
– Мы с вами поступим тоньше и хитрее… – брови моего визави вопросительно поднялись. – Я не думаю, что у вас достаточно транспорта для вывоза всего зерна, поэтому мы напишем вам накладные от лица немецкого командования. Как вам идея?
Семен Акимыч кашлянул… Затем хмыкнул. Почесал в задумчивости нос. И наконец ответил:
– Хитро придумано, товарищ сержант. А вот позвольте спросить, мне самому с полицейскими общаться придется? – речь его с каждой новой фразой становилась все культурней и культурней.