Перемены. Адская работенка
Шрифт:
Я неопределенно хмыкнула. Это то, что я усвоила за пятнадцать лет работы в правоохранительных органах. Мужчинам удалось создать запутанный и абсолютно непонятный язык, состоящий из односложных звуков и случайных частей слов, – при этом сами они явно слишком тупы, чтобы осознать этот факт. Может, они и правда с Марса. За долгое время я сумела выучить несколько марсианских фраз, и одной из них – весьма полезной – было хмыканье с оттенком ворчания, что означало: «Подтверждаю, что слышала, что вы сказали; продолжайте, пожалуйста».
– Характер пятен на палубе и поручнях свидетельствует о том, что жертва рухнула за борт, в воду, – продолжил
Я воспользовалась марсианской фразой, означавшей: «Можете не продолжать; я знаю, о чем вы говорите». Для всякого, не обладающего Y-хромосомой, она прозвучала бы в точности так же, как и первое хмыканье, но на самом деле они различались.
Озеро Мичиган ревниво, оно надежно охраняет своих мертвецов. Большая глубина в сочетании с низкой температурой воды круглый год означает, что трупы, разлагаясь, не имеют тенденции производить большого количества газов. Вследствие этого они частенько не всплывают на поверхность, как показывают во всех этих полицейских шоу по кабельным каналам. Они тихонько лежат на дне. Никто не знает, сколько несчастных душ обрели вечный покой в безмолвном холоде мичиганских глубин.
– Прошло не так много времени, – сказала я. – Даже если он упал сзади, в открытые воды, он не мог уйти глубоко.
– Да, мэм, – кивнул Джарвис. – Э-э… Если вы меня извините…
Я кивнула ему и засунула руки в карманы плаща. Надвигалась ночь, но особого значения это не имело – вода в озере и в самые ясные дни не бывает кристально прозрачной. Днем или ночью, водолазам все равно придется пользоваться фонарями, пусть мы даже находимся не более чем в пятидесяти ярдах от берега, на яхтенном причале «Жучка-плавунца». Это существенно ограничивает область водного пространства, которую они могут осматривать в отдельно взятый момент времени. Холод наложит ограничение на длительность погружения. Гидролокатор может оказаться полезным, а может – и нет. Слишком близко к Чикаго, дно озера завалено чем ни попадя. Им понадобится удача, чтобы поймать нужный радарный сигнал и отыскать его.
Если даже он там и есть, он пробыл в толще воды уже несколько часов, а ветер постоянно усиливается, баламутя поверхность озера. У трупа Гарри было достаточно времени, чтобы опуститься на дно и начать дрейфовать.
Наверное, команда подводников и не рассчитывала его найти. Они старались, но…
Проклятие!
Я пристально смотрела на удлиняющиеся тени, пытаясь испарить свои слезы одной силой воли.
– Я… мне очень жаль, сержант, – сказал Джарвис.
Я ответила марсианским: «Спасибо за беспокойство, но в данный момент мне надо побыть одной». Это легкая фраза. Я просто смотрела прямо перед собой, ни слова не говоря, и в следующую секунду Джарвис, кивнув, побрел прочь продолжать свою работу.
Немного погодя рядом со мной оказался Столлингс, свой бейджик он нацепил на пальто так, чтобы каждый мог видеть. После того как меня понизили до сержанта, Столлингс сменил меня на посту главы отдела специальных расследований, неофициальной команды по борьбе с чикагскими монстрами. Мы имели дело с паранормальными явлениями, в которые никто не поверил бы, а потому не говорили правды о том, чем занимаемся, чтобы все в точности соответствовало отчетам.
Столлингс – высокий костлявый мужчина, с возрастом ставший по-домашнему основательным и неторопливым; волосы у него на затылке уже начинают редеть. Он носит усы – как у детектива Магнума из сериала. Почти
Ребята из судмедэкспертизы опечатывали специальной лентой все двери на суденышке; они набрали кучу образцов и наснимали столько фотографий, что хватило бы обклеить все Управление полиции вместо обоев. Столлингс нарушил молчание, лишь когда они закончили.
– Привет, – сказал он.
– Привет.
Он выдохнул через нос и сообщил:
– Проверки больниц дали полный пшик.
Я поморщилась. Еще бы они не дали пшик. Когда Гарри ранен, больница – последнее место, где он предпочел бы оказаться. Он чувствовал себя там чересчур уязвимым – и еще беспокоился, потому что в присутствии чародея летят к черту все приборы, а из-за этого могут получить травмы и даже погибнуть больные, зависящие от технологий жизнеобеспечения, или пострадают какие-нибудь невинные свидетели.
Но на катере слишком много крови. Если его ранили так тяжело, сам он не смог бы никуда добраться. А если бы его еще раньше кто-то нашел, то в любом случае должен был вызвать неотложку.
И кровавый след вел в озеро.
Я покачала головой. Мне не хотелось этому верить, но обратить факты в вымысел невозможно, сколько бы доводов «против» вы ни умудрились притянуть.
Столлингс вздохнул еще раз:
– Ты временно отстранена от дел, Мёрфи. А здесь место преступления.
– Не раньше, чем мы убедимся, что преступление действительно было совершено, – заявила я. – Мы не можем быть абсолютно уверены, что кто-то был ранен или убит. На данный момент мы видим здесь лишь бардак.
– Черт подери, – сказал он устало, – ты гражданское лицо, Кэррин. Убирайся отсюда к чертовой матери. Пока кто-нибудь не стукнул Рудольфу и сюда не явились парни из внутренних расследований и не упекли твою задницу в каталажку.
– В любой другой день я подумала бы, что ты говоришь дело, – сказала я.
– Что ты там думаешь, меня не заботит, – возразил он. – Меня заботит, что ты делаешь. А то, что ты собираешься сделать немедленно, – это развернуться кругом, подойти к своей машине, сесть в нее, поехать домой и хорошенько выспаться. Видок у тебя – как после сотни миль тяжелой дороги. Через самый что ни на есть ад.
Ясное дело, большинство знакомых мне женщин подобное замечание малость расстроило бы. Особенно если бы на них были брюки в обтяжку на бедрах и заднице, дорогущая красная шелковая блузка и соответствующие случаю серебряное ожерелье и пара браслетов, украшенных крошечными сапфирами, доставшиеся в наследство от бабушки. И макияжа больше, чем обычно расходуется за неделю. И новые духи. И шикарные туфельки.
Замечание это, как ни крути, звучало оскорбительно. А если к тому же вы так вырядились для романтического свидания – тем более.
Но Столлингс не имел ни малейшего намерения меня обидеть. Оскорбление тоже было марсианским и означало нечто вроде: «Я так хорошо к тебе отношусь, что изо всех сил старался выдумать эту пакость, чтобы мы могли развлечь друг друга этой не слишком-то дружеской беседой. Вот видишь, как я о тебе забочусь?»
– Джон, – ответила я, назвав его по имени, – старая ты клизма.
Перевод: «Я тебя тоже люблю».
Он молча улыбнулся мне и кивнул.
Что поделаешь, мужчины.
И ведь он был прав. Здесь мне делать больше нечего.