Переписка П. И. Чайковского с Н. Ф. фон Мекк
Шрифт:
Сегодня мы все приехали в Москву, а завтра я уезжаю в Каменку, куда и прошу Вас адресовать мне письма. Модест должен был уехать сегодня, но у его воспитанника Коли страшная мигрень, и пришлось ему отложить отъезд до завтра. Я рад, что еду, ибо чувствую потребность в перемене места и впечатлений, но очень всё-таки сожалею о Подушкине, где приятно, несмотря на частое нездоровье, провел три месяца.
Прошу Вас, дорогой друг, передать Юлье Карловне и всем Вашим мои приветствия. Вам желаю от глубины души здоровья и спокойствия!
Ваш до гроба
П. Чайковский.
153. Мекк - Чайковскому
Плещеево,
5 сентября 1883 г.
Дорогой, несравненный друг! Вчера я совсем неожиданно была несказанно обрадована получением Вашего “Мазепы”. Благодарю Вас тысячу раз от всей души, мой добрый, бесподобный друг, за такой драгоценный подарок и за ту радость, которую Вы мне им доставили, но как мне было больно и грустно при этом, что мое разрушенное здоровье не позволяло мне сейчас сесть за рояль и насладиться всегда божественными звуками Вашей фантазии. К несчастью, у меня в настоящую
Об фиаско Коли Вам уже известно, дорогой мой. Мне и жаль, что он не кончил, и, с другой стороны, мне стало спокойнее за него, потому что он, бедный, приходил в такое нервное состояние, что я боялась за него. Учиться - ничего, но экзамены держать - невозможно, в особенности, когда существуют такие бессердечные люди, как великий профессор Таганцев. Положим, что Коля говорит, что он действительно путался, но справедливый человек никогда не будет судить о прилежании и знании ученика по экзаменам, а по годовым занятиям. Коля занимался так усердно, что я часто забывала, что он находится в Плещееве, и он знал свои предметы; я об этом могла судить из разговоров, которые я проверяла, и всегда оказывалось верным то, что он говорил. Теперь мое желание есть, чтобы он вышел из Училища, потому что, по моему убеждению и опыту, сидеть второй год в классе может быть только вредно, но никогда не полезно, и, во всяком случае, целый год жизни пропадает совсем даром, и гораздо лучше употребить его на практическую жизнь. Поэтому я совершенно согласна на то, чтобы он постарался пристроиться к железной дороге и этот год подготовил бы себя к такой деятельности. То, чему он уже выучился, не пропадет оттого, что г-ну Таганцеву не угодно было его пропустить в последний класс, и образование его будет довольно солидное, на юридическую же карьеру он всё равно не готовился. Самое подходящее для его характера занятие это есть именно по железным дорогам и вообще по живым делам, так зачем же терять время научиться этому? Я еще не получила от Вас ответа на мою телеграмму с вопросом о мнении Александры Ильиничны и Льва Васильевича по этому предмету, но если они другого взгляда, чем я, то я прошу Вас очень, дорогой мой, ходатайствовать перед ними за моего Колю, чтобы они не настаивали на том, чтобы он кончал курс. Из этого ничего хорошего не выйдет, потому что ничто не гарантирует нам, что Таганцев пропустит его на будущее время, а он замучается. Предполагаемый срок свадьбы, конечно, не изменится от caverdac'a, случившегося с Колею, и он этот год употребит на то, чтобы отыскать себе занятие и устроить гнездышко для будущей жизни. Вчера он уехал опять в Петербург, потому что начальство отпустило его до пятого числа.
Дорогой мой, Коля мне говорил, что Вы, быть может, приедете в ноябре в Плещееве, а я хочу предложить Вам, не лучше ли было бы Вам пожить тут октябрь месяц? Я ужасно боюсь зимнего времени, потому что убеждена, что Вам не будет хорошо в деревне. Всё заносит снегом, всё в сугробах, так что даже гулять негде; всю террасу, которая находится перед главными комнатами, необходимо обшивать досками, потому что иначе ее занесет всю снегом и будут подмокать комнаты, а это - и вид очень неприятный, и в комнатах темнота. Если Вы найдете, что удобнее прожить в Плещееве октябрь, то я буду несказанно рада, если же Вам удобнее пробыть здесь ноябрь, то я прошу Вас, дорогой мой, нисколько не стесняясь, сказать мне это, так как Вы знаете, что Вы у меня всегда желанный и дорогой гость. Я на днях послала Вам письмо в Подушкино, не знаю, перешлют ли Вам его. Сегодня погода хмурится, и я в страхе, что хорошие дни кончились. Мы всё это время ходим сами убирать сено (это второй раз в лето); моих барышень это очень занимает, и действительно премилая забава. Сегодня у меня именины старшей дочери, Лизы Иолшиной, а через пять дней шестнадцатилетие Сони. Законный возраст для выхода замуж; нет ли у Вас хорошего жениха, друг мой?
До свидания, мой дорогой, бесценный. Всем сердцем беспредельно любящая Вас
Н. ф.-Мекк.
154. Чайковский - Мекк
Вербовка,
6 сентября 1883 г.
Я получил Ваше последнее письмо, дорогая моя, садясь в вагон на Курской дороге, и прочел его тотчас после того, как в Подольске расстался с бедным Колей, сокрушенным своей неудачей. Всё, что Вы говорите об экзаменах и о тех страданиях, которые они причиняют молодежи, показалось мне тем более верным, что, пока Коля рассказывал мне о претерпенном им мучении, я именно думал то, что Вы пишете мне. В мое время экзамены в Училище правоведения были даже не лотерея, где бы всё зависело от удачно вынутого номера, а просто комедия. Всё было основано на узаконившихся традициях разнообразного мошенничества, в котором очень часто принимали участие и сами преподаватели, входившие в стачку с учениками. Теперь дело ведется несколько честнее, но зато жестокости гораздо больше. Этот Таганцев, который видит перед собой знающего, но почему-то потерявшегося ученика, и вместо ободрения окончательно сбивающий его своим молчанием, возмущает меня до глубины души. Не знаю, каково Коля знал остальные предметы, но что он твердо знал уголовное право, в этом я не сомневаюсь, ибо мы с братом Анатолием имели тому доказательства. Впечатление, которое производит на меня неудача Коли, сводится к жалости. Мне жаль его не потому, чтобы я считал для его будущности важным, что он сpeзался, а потому, что ничего нет тяжелее для молодого человека, как сознавать себя жертвой несправедливости
Хотя у, меня был билет прямого сообщения до Фастова, но, подъезжая к Киеву, я почувствовал потребность в отдыхе и решился на сутки там остаться, вследствие чего приехал в Каменку через день после Вашей телеграммы и запоздал ответом на нее. Здесь все отнеслись к случаю с Колей так же, как и я. Всем жаль его, потому что он должен был страдать от неудачи; никому и в ум не пришло хоть на секунду посетовать на него. Анна, конечно, поплакала даже, жалея своего милого Колю. Оба родителя вполне согласны с Вашим взглядом и находят, что Коле нужно оставить Училище.
По случаю именин Лизаветы Васильевны я провел весь вчерашний день в Каменке, а в Вербовку приехал только вечером. Мне чрезвычайно приятно находиться в семье, к совместной жизни с которой я так свыкся. Но не могу выразить Вам, до чего здешняя природа кажется мне неприглядна и безотрадна после прелестей милого нашего лесного севера. К тому же, семь недель не было дождя, и зелени совсем нет. С завтрашнего дня принимаюсь за работу. Сестру я нашел очень поправившеюся, а Анну похорошевшей.
Будьте здоровы и покойны, милый, бесценный друг.
Ваш П. Чайковский.
155. Чайковский - Мекк
Вербовка,
1883 г. сентября 8 - 10. Вербовка.
8 сентября.
Дорогой, милый друг мой! Вот уж четвертые сутки, что я сюда приехал, и мне кажется, как будто никогда и не расставался с этой родной мне семьей: до того скоро я вновь сроднился с их жизнью и со всеми их общими и частными интересами. Анна производит на меня самое отрадное впечатление. Всё, что прежде в ней было еще не установившегося, резкого, угловатого, теперь сгладилось, смягчилось, и даже в отношении внешности она стала еще милее прежнего. Помните ли, милый друг, что однажды Вы спрашивали меня, правда ли, что Анна самоуверенна. Я Вам отвечал тогда, что Анна этим недостатком вовсе не страдает и что, наоборот, будучи одарена тем благородным самолюбием, которое заставляет людей совершенствоваться, сознательно относясь к своим недостаткам, она скорее, напротив, склонна преувеличивать свои недостатки и вечно быть недовольна собой. И это совершенная правда, но, действительно, в обращении с людьми у Анны была некоторая резкость, особенно при спорах о чем-либо, касающемся. научных сфер. Постоянное первенство в институте, где она считалась непоколебимым авторитетом, приучило ее несколько свысока относиться к знанию и умственной компетентности других людей. Теперь и эта шероховатость совершенно стушевалась. Довольно долго Анна не решалась окончательно отдать свое сердце Коле, и хотя питала к нему с самого начала теплое сочувствие, но не сразу могла привыкнуть к мысли, что с ним суждено ей связаться на всю жизнь. Зато теперь она вполне отдалась своему чувству, и чем менее об этом говорит, тем яснее для меня, что чувство это коренится глубоко и что это для нее святыня, которую ей нет охоты открывать всякому, и в каждую минуту.
В этом отношении она совершенная противуположность своей старшей сестры Тани. Последняя всегда выставляла напоказ свою влюбленность в того или другого. И не далее, как теперь, она и мне и всем поверяет свою новую сердечную тайну, которая хотя и перестала быть тайной, ибо все это в доме знают, но я все же сообщаю ее Вам конфиденциально. Дорогая моя! Ваши догадки были справедливы. Оказывается, что доктор Ferre любит ее и что она платит ему взаимностью. Я был так слеп, что, видевши их в Париже ежедневно, не подозревал этого. В настоящее время они не в переписке. Таня говорит, что не могла решиться принять его предложение жениться на ней, боясь, что родителям этот брак будет не по душе, но, не хотев также и отказать ему, она уехала из Парижа, не предуведомив его и не оставив своего, адреса. Признаюсь, что прочности ее любви к Ferre я не доверяю, но ввиду того, что он человек хороший и дельный, я бы рад; был, если б она вышла за него замуж. Поэтому я нисколько не против проекта Тани поехать на эту зиму в Париж лечиться у тех же докторов, которые успели в точности понять ее болезненное состояние. Но, с другой стороны, как-то жутко и страшно отпускать эту сумасбродную девушку в Париж одну, без родных. Особа, находящаяся при ней, очень достойная и превосходная женщина, но она в глазах Тани не авторитет, а только добрая и любящая подруга. Дело в том, что я застал Таню совершенно больной, страдающей бессонницей, не принимающей никакой пищи, слабой до последней степени. Бедная сестра в отчаянии и от забот и горести при виде постоянно больной дочери сама начинает снова скверно себя чувствовать. Все сознают и чувствуют, что их нужно скорее разъединить, и вот Таня сама изъявила желание ехать в Париж, где Шарко, Тарнье и Ферре будут лечить ее, а Лев Вас[ильевич], несмотря на нежелание жить опять несколько месяцев без нежно любимой дочери, должен был дать согласие на зимовку в Париже. Теперь уже идут хлопоты о паспортах, и в непродолжительном будущем она уедет. Да, дорогая моя, и жаль, и жутко, и страшно, а всё-таки все мы невольно желаем, чтобы она скорее оставила дом родительский. Пока она в доме, нет ни минуты покоя и счастия. По крайней мере, когда она будет-далеко, можно лелеять надежду, что она вылечится, что брак с Ferre состоится. Здесь вид ее внушает отчаянье...
10 сентября.
В Вербовке стало веселее. Таня, пролежав несколько дней. в состоянии полного нервного расстройства и заставив мать свою пролить целые потоки слез, решилась переехать на время в Каменку, чтобы быть поближе к доктору. И что значит для такой натуры перемена! Поздно вечером Лев Вас[ильевич] прислал сюда записочку, в которой извещает, что Таня в Каменке совершенно здорова и весела. Достаточно этого переезда и перемены обстановки, на время занявших ее, чтобы болезнь как рукой сняло. Конечно, это не надолго. Но, к счастию, она скоро уедет в Париж.