Переписка П. И. Чайковского с Н. Ф. фон Мекк
Шрифт:
16-го августа ко мне приехал брат Модест, со своим воспитанником, и они прогостили у меня две недели. Брат Модест был в течение этого лета очень прилежен. Он написал собственную новую комедию и переделку для сцены одной повести А. Потехина, по просьбе последнего. Собственная его комедия мне чрезвычайно нравится, и по замыслу она очень оригинальна и нова. Он изобразил в ней энергическую девушку, устроившую свою жизнь совершенно самостоятельно, управляющую своим именьем с искусством и успехом, живущую одиноко в деревне, в гордом отчуждении от людей. Сначала она поглощена своим делом и заботами о благе крестьян. Но когда всё это уже установилось и вошло в колею, она начинает тосковать, и является потребность любви. Но тут оказывается, что все те соседи и вообще лица ее сословия, с коими она сталкивается, до того мелкие, дряблые, лишенные мужественности людишки, что ни одного из них она полюбить
Говорят, что моя опера (“Черевички”) пойдет на московской сцене в ноябре, и меня очень уговаривают самому продирижировать на первом представлении. Мне хотелось бы попытаться сделать это, да боюсь за свои нервы.
Здоровье мое находится теперь в превосходном состоянии.
Надеюсь, дорогой друг мой, что и Вы чувствуете себя хорошо. Желательно, чтобы хорошая погода продержалась подольше и чтобы Вам приятно было пребывание в симпатичном Плещееве.
А я понемножку приискиваю себе новое местожительство. Уж очень досаждают мне соседи-дачники, особенно своей музыкой. Будьте здоровы, дорогая моя!
Ваш до гроба
П. Чайковский.
342. Мекк - Чайковскому
Плещеево,
6 сентября 1886 г.
Милый, несравненный друг мой! Вчера получила Ваше дорогое письмо и спешу написать Вам несколько слов. Третьего дня я приехала в Плещееве, но погода такая неудачная, в России я нашла такой холод, какого и не ожидала, потому что за границею, до самого Берлина включительно, мы страдали от жары, так что ночью спали с открытыми окнами, в комнате температура была двадцать три градуса по Реомюру, и вдруг попали в такой холод: у нас вчера и сегодня шесть и пять градусов тепла на дворе. Конечно, для моего здоровья это убийственно, но что еще хуже, это наши российские безобразия от людей. У меня рядом две фабрики, и надо полагать, что рабочие безобразничают, так что мы каждую ночь боимся, что на нас нападение сделают: то они бросают камни в моего ночного сторожа, то стреляют, так что я очень желала бы перебраться в Москву, если найду себе помещение, так как в моем доме слишком тесно для двух семейств, а у меня будут Сашины дети.
От души радуюсь, дорогой мой, что Вы кончили Вашу оперу, и от души сожалею, что не могу услышать ее, но наш варварский климат делает меня изгнанницею из моего отечества. Вот и теперь уже я простудилась при самой строгой осторожности, и больше всего я сожалею при своем изгнании, это именно того, что не могу слушать Ваших сочинений. Вчера Сашок показывал мне два новых Ваших фортепианных сочинения: одно, посвященное M-me Jurgenson, а другое - Marmontel'ю, но я еще не слышала их; сегодня он мне поиграет их. За границею я много слушала разных оркестров, из которых отличался самою лучшею программою висбаденский инструментальный оркестр, но за границею так же, как Вам, вероятно, известно, отличные духовые оркестры, военные. Между прочими оркестрами и сочинениями исполняли в Baden-Baden Polonaise Глинки из “Жизни за царя”, и; это сыграли очень плохо. Вообще за границею и летом можно слушать очень много музыки. Это путешествие в Германии было для меня непрерывным рядом наслаждений, эта очаровательная природа приводила меня в какой-то экстаз, от которого я очнулась только под петербургским пронзительным и холодным ветром.
Как мне хотелось бы прочитать новую комедию Модеста Ильича; она, вероятно, будет напечатана в каком-нибудь журнале; не откажите, дорогой мой, сообщить мне - в котором. Я скажу только, что я на месте Модеста Ильича отдала бы свою героиню замуж за ее предмета, потому что если она могла полюбить его, так уж, конечно, должна была победить пустой предрассудок кастового неравенства, потому что существенное неравенство заключается только в различном развитии, образовании, уме, доброте, благородстве и т. п. свойствах, а не в том же ведь - кто от кого родился. Героиня же Модеста Ильича по своей деятельности и жизни представлена как личность перед овая, и вдруг спотыкается на такой бессмысленной рутине, как неравенство происхождения. Мне кажется, что это несовсем логично, - это не цельная натура,
Завтра я ожидаю к себе семейство моей Саши, а она сама проедет прямо в Москву, где и будет ждать своего разрешения; теперь у меня две кандидатки для этого дела - Саша и Анна. Последнюю я видела теперь в Москве. Она, слава богу, чувствует себя хорошо, но очень худа в лице; как весною похудела, так и не поправляется. Они обе веселы, довольны, счастливы своим ожиданием, дай бог, чтобы всё было хорошо.
Проезжая в Клину, я смотрела на платформу, не гуляете ли Вы случайно там, но не видела Вас. Будьте здоровы, мой милый, несравненный друг. Крепко жму Вам руку. Всею душою безгранично Вас любящая
Н. ф.-Мекк.
Р. S. Сейчас получила от Володи известие, что он получил орден св. Владимира как попечитель Дома сирот.
343. Чайковский - Мекк
Майданово,
9 сентября 1886 г.
Милый, дорогой друг мой!
Письмо Ваше доставило мне чрезвычайное удовольствие. Мне приятно, что Вы испытали такое сильное наслаждение от поездки Вашей. Из этого я заключаю, что Вам путешествия в мало знакомые красивые места не только приятны, но полезны и даже необходимы. Ввиду этого у меня явилась смелость посоветовать Вам съездить будущей весной или ранней осенью на Кавказ. В первую минуту Вам покажется странно, что я предлагаю Вам план столь отдаленного путешествия, но уверяю Вас, что это вовсе не так трудно, как кажется. В своем вагоне Вы доедете до Владикавказа, а там совершите менее чем в сутки переезд через горы по знаменитой Военно-Грузинской дороге до Тифлиса в коляске, с проводниками, с остановками в комфортабельных станциях, причем я берусь через брата устроить, что на всех станциях Вам будут отводить царские комнаты. Много пишут и говорят про чудеса этой дороги, но действительность далеко превосходит все описания! Если бы Вы на это решились, то из Тифлиса можно проехать в Боржом и там прожить некоторое время. Говорят, что Боржом - верх красоты и что жизненные удобства там все имеются. Ввиду дурной погоды и безобразий фабричных, о коих Вы пишете, я от души желаю, чтобы Вы поскорее переехали в Москву. Боже мой, да неужели в этом огромном Мясницком помещении Вам нельзя устроиться? Очень неприятно, имея свой дом, жить в гостинице.
А я всё-таки люблю вспоминать месяц, проведенный в Плещееве. Ровно два года тому назад я пользовался там гостеприимством Вашим и теперь по дневнику день за день воскрешаю в своей памяти все, что пережил там . Но с еще большим, невыразимым наслаждением и умилением я вспоминаю свои многократные гощения у Вас в Браилове и особенно в Симаках. О, эти Симаки! Никогда в жизни и нигде я не помню, чтобы я был так счастлив, как живя в этом уютном, прелестном домике!.. И всё это давно уж утонуло в океане прошлого.
А впрочем, грешно мне и на настоящее жаловаться. Теперь, когда все дачники перебрались в город, я очень доволен Майдановым и даже с дурной погодой мирюсь. Но я совершенно уверен, что еще будут чудесные осенние дни. Осенью я вообще чувствую себя гораздо лучше, чем летом. Как только в августе начало пахнуть осенью, так все мои болезни, от которых во всё лето я не мог отделаться, прошли совершенно.
Милый друг! Или я неверно изобразил Вам характер героини в пьесе моего брата, или Вы несовсем так прочли. Она не выходит замуж за предмета своей любви не вследствие восторжествовавшего предрассудка, а вследствие сознания, что она не может сделать его счастливым и испортит его простую, нормальную, здоровую жизнь, внеся в нее всю надломленность, болезненность и ненормальность современного интеллигента. А главное, будучи очень умен, и герой не только не старается соединиться с барышней узами Гименея, но боится и старается избегнуть этой чести. Всё это отлично, по-моему, выяснено у, брата, но я не мог в кратком очерке воспроизвести с достаточной ясностью суть дела. Надеюсь, что комедия будет напечатана и что Вы ее прочтете.
Две моих новых пьески, о которых Вы пишете, суть безделки, написанные по особенным случаям, и вовсе не заслуживают Вашего внимания.
Дорогая моя! Ради бога, не утруждайте себя и не отвечайте на каждое мое письмо. Я ведь знаю, как огромна Ваша переписка и как Вам неудобно часто писать. Мне же позвольте по давно усвоенной привычке писать Вам приблизительно раз в неделю. Будьте здоровы, благополучны и покойны!
Ваш до гроба
П. Чайковский.