Переписка П. И. Чайковского с Н. Ф. фон Мекк

Чайковский Петр Ильич

Будьте здоровы, дорогой, бесценный друг. Еще раз глубоко благодарю Вас. Дай Вам бог всякого благополучия.

Беспредельно Вам преданный

П. Чайковский.

Кажется, в прошлом письме я уже говорил, что дом, подаренный Вами Коле, мне очень, очень нравится.

347. Мекк - Чайковскому

Плещеево,

3 октября 1886 г.

Дорогой, несравненный друг мой! От всей души благодарю Вас за новое поздравление и также поздравляю Вас с третьего внучкою. Дай бог нашей молодой парочке радоваться и утешаться этим маленьким созданьицем, этим дорогим звеном их любви и счастья. Вы совершенно верно угадали, дорогой мой, что мое неудовольствие против Ануси совершенно сгладилось. Я так довольна их собственною приличною и вполне семейною нравственною жизнью, что я не хочу и вспоминать дурного прошлого,

тем более, что в настоящем я его не вижу, а что касается жизни самого Коли, то, конечно, ее благоустроенность, приличность и счастье вообще в самой значительной степени составляет заслугу женщины, жены, и за это я Анну очень люблю и очень высоко ценю. Дай господи, чтобы так было всегда, чтобы никогда ничто не изменилось в этой тихой, хорошей семейной жизни. Теперь они оба поглощены своею новою радостью, новыми заботами о дорогом существе. Я была у них. Ануся смотрит молодцом, кормит сама, и, слава богу, теперь явилось достаточно молока, а первые дни я боялась, чтобы ей не пришлось отказаться от этой весьма дорогой обязанности матери. Завтра я еду на крестины своей первой внучки - Мекк; до сих пор у меня был только один внук Мекк, а это первая внучка Мекк; но вообще это двадцать первая внучка, - благодать божья!

Я ужасно рада, что Вам понравился Колин дом, милый друг мой, он, действительно, очень приличный и симпатичный домик.

В среду я уезжаю совсем, и до того времени уже не успею написать Вам еще, дорогой мой, а пошлю Вам свое сердечное прости со станции Клин, когда буду проезжать там, потому что я поеду через Петербург, но не остановлюсь в Петербурге нисколько; боюсь тамошнего холода и потому перееду со станции на станцию. Но вот горе: я не знаю, с которой стороны от железной дороги находится Майданово, и не знаю, куда мне посылать свои задушевные, горячие приветы Вам, мой милый, неизменный друг. Ах, боже мой, я чуть не забыла горячо, от всего сердца поблагодарить Вас, дорогой мой, за Ваш совет съездить на Кавказ и за Вашу готовность устроить мне большой комфорт на пути. Меня очень тянет в эту чудную природу и пугает только эта дальность расстояния и путешествие в экипаже, но очень может быть, что я всё-таки соберусь съездить в эту весьма привлекательную страну. А знаете, дорогой мой, куда я теперь замышляю съездить?
– В Мадрид! И это очень легко сделать: из Парижа полутора суток езды, и есть спальные вагоны, а не правда ли, - интересная страна; при мысли об ней так и слышится Хота Аррагонеза, а какая это прелесть!

Но вообще говоря, мои фантазии сменяются так быстро, что я и не знаю еще, куда поеду. Знаю только одно, что меня всегда тянет страстно на юг - туда, где солнце и цветы не изменяют человеку круглый год. Природа и музыка - это мой культ. В них мое божество, мое обожание, мое наслаждение и счастье, счастье без конца, только они и удовлетворяют меня в жизни.

Будьте здоровы, мой милый, бесценный друг. Теперь напишу Вам из-за границы.

Как же Вы решили насчет дирижирования Вашей оперой самому? Но я не знаю, для чего Ваши друзья мучат Вас таким советом. По-моему, это не только излишне, но гораздо лучше не профанировать свою особу этим выступлением на эстраду, на глаза и суд всякой публики. Я считаю композитора слишком священною особою для того, чтобы выставляться так перед толпою. Простите, дорогой мой, если мое суждение некстати; нечаянно вырвалось. Всею душою горячо Вас любящая

Н. ф.-Мекк.

Простите, что письмо написано так неопрятно, я очень тороплюсь, дел много.

348. Чайковский - Мекк

С. Майданово,

5 октября [1886 г.]

Милый, дорогой, бесценный друг!

Мысль Ваша проехаться в Мадрид мне чрезвычайно нравится, и я очень рад, что Вы увидите новую страну, опоэтизированную столькими поэтами и музыкантами. Прочитав это известие в письме Вашем, я немедленно решил при первой возможности тоже побывать в Мадриде. О, эти оперы! Сколько из-за них страданий и лишений я испытываю! Например, то обстоятельство, что уже четыре года, будучи, в сущности, совершенно свободным, я не видел столь горячо любимой мной Италии и Рима, - это всё по вине моих опер, ради постановки которых и осень и зиму я постоянно задержан здесь. В такую погоду, как сегодня, нельзя без сжимания сердца думать о Риме, о солнце, цветах! Но зато я внутренне даю себе слово раз навсегда отказаться от писания опер, и надеюсь, что сдержу свое слово.

То, что Вы говорите о дирижировании моем, есть настоящий елей для раны моего сердца. Представьте себе, милый друг, что целую жизнь свою я всегда мучился и страдал от сознания своей неспособности к дирижированью. Мне казалось, что как-то стыдно и позорно не уметь владеть собой до того, что при одной

мысли о выходе с палочкой перед публикой я трепещу от страха и ужаса. Чувствую, что и на этот раз, хоть я и дал обещание сам дирижировать, но когда время подойдет, не хватит смелости, и я откажусь. Но если так случится, мысль, что Вы и, вероятно, многие другие не видят в моей дирижерской бесталанности никакого стыда и несчастия, будет мне чрезвычайно утешительна.

Тороплюсь кончить это письмецо для того, чтобы оно могло еще дойти к Вам до Вашего отъезда. Мне хочется пожелать Вам, дорогая моя, самого счастливого, благополучного и приятного путешествия!

Майданово находится, проехавши Клин, сейчас же направо. Оно хорошо видно, но Вы будете ехать ночью.

Будьте здоровы и счастливы.

Ваш П. Чайковский.

Я до слез радуюсь тому, что Выпишете об Анне.

349. Мекк - Чайковскому

Висбаден,

19/31 октября 1886 г.

Дорогой, несравненный друг мой! Вот я и опять в Висбадене, в этом чудном месте, где такой мягкий воздух, такое горячее солнце, горы покрыты таким чудным густым лесом, луга такою зеленою бархатною травою, где всё дышит средневековою, легендарною Германией. Ах, как здесь хорошо, дорогой мой! Сидя теперь в Майданове, Вы и представить себе не можете, как тут поэтично хорошо и как много музыки, какие серьезные программы. Вчера мы слушали Баха, Бетховена и очень красивую увертюру Reinecke к “Konig Manfred”. Завтра будем слушать Пятую симфонию Бетховена, сцену из “Тристана и Изольды”, скрипичный концерт Bruch'a в исполнении Sauret и потом его собственное сочинение для оркестра. Как жаль, что Вы не здесь, мой милый, дорогой друг. Одно только и отравляет мне мое наслаждение, - это жизнь в гостинице, потому что невозможно удовлетворить всем своим потребностям и привычкам. Я, например, ненавижу гостиничных кроватей, а нельзя же снабжать Hotel'и своим mobilier, в особенности при такой частой перемене места, как она у меня делается; но что делать, - зато так многое вознаграждает меня за эти неудобства, что в выводе я всё-таки в восторге. На днях я поеду в Heidelberg на прогулку, дня на три, и вернусь опять сюда; это прелестный городок, и я давно не была в нем. В свой Belair, хотя он и очень мил, но я, вероятно, совсем не попаду, потому что там совсем нет музыки, а это слишком скучно для меня, и природа мало интересная, нечего смотреть и нечем восхищаться. А Вы знаете, дорогой мой, что у меня две радости на свете: музыка и природа; которую из них я больше люблю, трудно сказать, потому что одна пополняет другую, но обе они мне необходимы.

Зимою я, вероятно, отправлюсь на юг, в Рим, в Ниццу. Ах, да, я и забыла сказать Вам, что об Испании я отложила попечение, потому что когда стали читать описания этой страны и указания путеводителей, то я убоялась, так как там прямо говорится, что дамам не советуют пускаться туда в путешествие, - ну, делать нечего, дамам везде плохо.

Вчера я получила письмо из Москвы, где пишут, что Анна, было, прихворнула, но что теперь лучше, а это меня очень встревожило, я послала телеграмму с вопросом, каково ее здоровье и малюточки, но еще ответа не получила. Сейчас подали мне письмо от Саши, где она пишет, что Анна, слава богу, теперь совсем здорова и что Коля неожиданно уехал в Копылово. Теперь меня это тревожит, - зачем в Копылово, и так экспромтом; значит что-нибудь случилось. Боже мой, боже мой, никогда нельзя быть покойным, одна тревога сменяется другою.

Из Москвы пишут, что там мороз и снег. Бедная наша страна, какая она суровая и жесткая, а тут солнце так ласково греет, трава такая зеленая. Если бы я могла еще здесь слушать Ваши сочинения,- дорогой друг мой, то блаженство мое было бы безгранично! Будьте здоровы, дорогой мой, милый друг. Не забывайте всею душою горячо Вас любящую

Н. ф.-Мекк.

Р. S. Адресовать письма покорнейше прошу в Wiesbaden, poste restante, потому что там всегда знают наш адрес.

350. Чайковский - Мекк

С.-Петербург,

26 октября 1886 г.

Милый, дорогой друг мой!

Вчера я получил здесь пересланное из Майданова письмо Ваше, чрезвычайно обрадовавшее меня, в особенности потому, что оно дышит довольством и отражает светлое настроение души Вашей. Сколько помнится, Висбаден действительно прелестный городок. Я был в нем только однажды не надолго и очень давно, еще до войны 1870 г., и помню, что был совершенно очарован. Очень доволен я также тем, что Вы собираетесь в Рим. Боже, как бы мне хотелось побывать в Италии вообще и в Риме в особенности! Но, увы, я сам сковал себе цепи, удерживающие меня в России; это мои оперы, ради которых я непременно должен быть зимой то в Москве, то в Петербурге.