Перешагни бездну

Шевердин Михаил Иванович

Лысина, разбежавшаяся по всему черепу ламы, отражала, то алея, то белея, малейшие перемены в его настроении.

А Бадма, хоть и тибетский лама, нисколько не похож на буддийского монаха. То есть, когда он не сидит рядом с посланцем из Лхассы, он вполне азиат: скулы, нос, рот, глаза. А вот сейчас... Нет, такие черты лица у многих. И не только у жителей Востока. Странные догадки поползли в голове у Пир Карам-шаха.

Не праздное любопытство заставило его заняться сравнением наружности Молиара и Бадмы с тибетцем.

О готовящемся совещании в Мастудже, имевшем столь боль­шое значение, знали очень немногие посвященные. В Мастудж в са­рай-дворец царя Гулама Шо могли попасть лишь избранные. Дорога в Мастудж невероятно тяжела, и в этом Пир Карам-шах. убедился сам. Ломота в костях давала себя знать. Никто, казалось, не мог проехать расстояние от Пешавефа до Мастуджа в более короткий срок, чем он. А между тем, судя по благодушному выра­жению лица и живости движений и жестов, этот Молиар ничуть не устал.

Его, или во всяком случае человека, похожего на него, как сиамский близнец, Пир Карам-шах видел в Пешавере, близ бунгало мистера Эбенезера Гиппа осенью за день да своего отъезда.

Ужасно хотелось Пир Карам-шаху спросить об этом Молиара, когда тот явился в Мастудж, прямо к парадному угощению, но вдруг просвет двери заслонила фигура нового гостя, и Пир Ка­рам-шах не сдержал своего изумлении:

— Удивительно! Это вы?

— Мир этому дому,— коротко проговорил Сахиб Джелял. Он выглядел усталым, почернел и зябко прятал кисти рук в рукавах богатой шубы, подбитой лисьими хвостами. Гигантскую шапку в четыре лисы он глубоко надвинул на лоб, всем своим видом по­казывая, что он безмерно утомлен далеким путешествием. Он не выразил любопытства при виде тибетского ламы, хотя самый факт присутствия его в этой каменной нищенской хижине в Мастудже был достоин удивления.

Пока все пили принесенный одной из жен Гулама Шо молоч­ный чай с салом по-киргизски — сказывалась близость Памира, — гости говорили мало. Густой пар вился над глиняными чашками _fн вырывался вместе с дыханием людей. На дворе крепчал мороз, а двери стояли распахнутыми, чтобы сквозняк выгонял очажный дым в отверстие в потолке.

— Уважаемый доктор, — как бы невзначай проронил Пир Ка­рам-шах, — я не имел чести знать, что и вы здесь, в Мастудже.

— Мы, буддийские ламы, бродим по миру. У нас нет дома. А мой монастырь отсюда в сорока днях пути. Я здесь проездом.

— Но вы были в Кала-и-Фатту. И вы покинули их высочество эмира в то время, когда его болезнь — так говорят — усилилась? — продолжал Пир Карам-шах. Он говорил настойчивее, чем позволяла вежливость.

— Лег-со! Отлично! Позволено мне будет удовлетворить ваше уважаемое любопытство, — живо подхватил толстяк-лама, осторож­но высвободив пальцы из длиннющего рукава «кочи», чтобы взять миску с кислым молоком. — Господин достопочтенный доктор вызвался нас проводить от границы Тибета по столь трудному и утомительному пути.

— Их высочество эмир Алимхан, — заговорил сухо Бадма, — весьма обеспокоен здоровьем своей новой супруги Резван, выехав­шей навестить свои дарованные ей эмиром Бадахшанские владе­ния. Их высочество соизволил отдать распоряжение мне сопрово­ждать госпожу Резван и оказывать ей медицинскую помощь. Но в пути мне стало известно о предстоящем приезде из далекого Тибета моего мудрого учителя и наставника господина Нупгун Церена. С соизволения госпожи Резван я оставил её свиту и по­спешил навстречу моему мудрому учителю. Госпожа Резван со­благоволила задержаться на свадебном пиршестве у своей двою­родной сестры в Шагоре, что в трех днях пути отсюда. Госпожа Резван прибудет сюда, в Мастудж, послезавтра, чтобы лично участвовать в переговорах с высоким послом Далай Ламы госпо­дином Нупгун Цереном о делах Бадахшана.

— Сделав доброе дело, господин доктор Бадма избавил нас от многих забот, — добавил благодушно Нупгун Церен. — Он встре­тил нас на тяжелом и многотрудном перевале через Каракорум по имени Ланан Ла. Если бы не мой друг доктор Бадма, не знаю, вы­брались ли мы из бурана, заставшего нас под самыми небесами.

И он вздохнул. С несвойственной буддийским монахам слово­охотливостью Нупгун Церен подробно рассказывал о невероятных трудностях дороги из Лхассы через Гянзе, Шиганцзе и далее по обрывистым каньонам долины реки Брамапутры на Традан. Оттуда Нупгун Церен хотел повернуть на юг в Индию через Непальские перевалы, но его предупредили, что снег, в изобилии выпавший зи­мой в Гималаях, не растаял и все тропы из Тибета в Индостан ещё закрыты. Пришлось повернуть на север и путешествовать по каме­нистым плоскогорьям. По дороге на Онгке у перевала Лапан Ла он встретился, к счастью, с любезным добродетельным доктором Бадмой, очень известным, очень почтенным, оказавшим личные услуги в прошлом самому Далай Ламе.

— Наш друг доктор Бадма великий человек и великий путешественник, смелый, мужественный, стойкий, — с чувством произ­нес Нупгун Цереп, и лысина его побагровела. — Весна в долине реки Шийок невиданно суровая, и я не знаю, достали бы мы верховых и вьючных кутасов продолжать путь. В селении Скарду нас встретипн весьма негостеприимно. Жители не пожелали продать нам да­же сухую лепешку. Мы умерли бы с голоду, если бы не доктор Бадма.

Кровь отлила от макушки черепа Нупгун Церена, и он с коми­ческой жалостью погладил свой огромный живот.

— Лег-со! Так случилось. Мы голодали. Мы поневоле вступили на аскетическую стезю бодисатв. Но одного слова господина док­тора Бадмы, оказывается, достаточно, чтобы нам помогали всюду и везде. А не то, в отчаянии, мы хотели свернуть на дорогу в Сри­нагар. Мы отлично отдохнули бы и насладились прелестями дивного климата Кашмира, но тогда мы не поспели бы в назна­ченный цень сюда и не смогли бы сидеть сегодня вместе с вашей милостью, уважаемый господин... Пир Карам-шах. Лег-со!

Он заулыбался, в восторге от того, что ему удалось лицезреть столь уважаемого, столь великого господина Пир Карам-шаха. Глаза его сузились. Он совсем походил на статую Будды. Он на­дулся так, что лысина его снова побагровела. Всем своим видом, поведением Нупгун Церен показывал, какое огромное, чрезвычай­ное одолжение он оказывает этому представителю инглизов, для встречи с которым ему пришлось ехать полторы тысячи миль вер­хом на тряском быке-кутасе, повергая свое рыхлое многопудовое тело превратностям пути по скалистым долинам Центрального Тибетского нагорья, испытывая страдания от ночлегов на морозе под открытым небом, подвергая себя риску нападений воинствен­ных кочевников Западного Тибета. И, что самое главное, он хотел поделикатнее, пояснее выразить свое неудовольствие по поводу негостеприимного приема, оказанного ему в Северной Индии.