Перешагни бездну

Шевердин Михаил Иванович

Хозяин завертелся, словно на сковородке. Он краснел и блед­нел. Глаза его бегали по сторонам.

— Да, да! Вроде пятнистого теленочка, — ввернул Ишикоч.— Боже правый. Из-за такой чепухи-ерунды мы опоздали. И, боже правый, что ещё с девушкой теперь будет из-за теленочка с пят­нистой шкурой.

Он весь осунулся. На него было страшно смотреть. Он слова не мог спокойно сказать и весь дышал злобой.

— В горах еще есть разная нечисть... Албасты — вроде человек не человек змея не змея. Загрызет и сожрет любого труса. Есть ещё «дэу». Побольше ростом, чем албасты, младенцев пугает. Божеправый, а глупцов

до помешательства доводит. Есть еще бе­лый змей. Заползает к красивой женщине, у которой муж ревни­вый, обовьется вокруг стана... Вот тут мы сидим, лясы точим. А девочку везут дальше и дальше.

Мирза Джалал даже не взглянул на Ишикоча и заговорил:

— Сложна человеческая природа. Скажем, вот вчера. Разве этот маленький теленочек заставил нас прервать счастливое на путешествие и переночевать в шалаше гостеприимного сторожа? Нет. Надлежало совершить доброе дело и возвратить хозяину его скотину, а нам отдохнуть и со свежими силами приехать сюда, в Афтобруи, и доставить возможность вам, мой уважаемый дядя, соблюсти священный обычай гостеприимства.

Снова хозяин вскочил и застыл перед своим велеречивым пле­мянником в позе просителя.

— А разве не сказали нам арабские, столь изящно выточенные игральные кости, что мы поступили разумно. И разве сей сытный ширчай и лепешки, выпеченные из богарного ячменя, не говорят, что судьба одобрила наше поведение?

До сих пор домулла Микаил-ага не вмешивался в разговор. Он завтракал. Микаил-ага понимал, что ишан ловко сумел их прове­сти. Вечером, с наступлением темноты, девушку увезли буквально на их глазах. Что из того, что они бросились опрометчиво в пого­ню. Их могли смело перестрелять в темноте. Они гнались за целой бандой втроем, плохо вооруженные.

Всю ночь до рассвета они скитались по горным селениям и хоть напали на след, но ничего толком не выяснили. Хорошо, что с ними Ишикоч, живой, словно ртуть, энергичный. Он так близко принял к сердцу историю несчастной прокаженной. Он не дает своим спутникам ни минуты покоя, скачет очертя голову, не обращая внимания на опасности, и понукает, торопит погоню.

Откуда столько страстности, энергии в этом опустившемся, пропитанном алкоголем, терьяком и анашой нищем. Назойливо он повторял свое: «Боже правый! И может же случиться такое!» Но даже своей назойливостью он вызывал сочувствие и симпатию.

Тревога ни на минуту не оставляла домуллу. Он понимал все предстоящие трудности, но надеялся на Мирза Джалала, на его опыт, знание гор. Конечно, есть у него причуды. Порой неожидан­но во время их совместных поездок Мирза Джалал принимался отговаривать их, когда им следовало менять большую дорогу на проселочную или на степную верблюжью стежку. Тут Мирза Джа­лал вдруг произносит целые речи об осторожности, предусмотрительности, о том, что заблудиться ничего не стоит и что, по слухам, в степи или на перевалах полно разбойников и басмачей. Он не стеснялся показать, что трусит. Однако, когда домулла оставался при своем, мнении, Мирза Джалал покорно проводил ладонями по своей великолепной бороде, тяжко вздыхал и, воскликнув «тауба!», дергал узду и поворачивал голову своего буланого в сторону не­проторенных троп: в горы, в пустыню, в дебри.

И он не пытался потом уверять, что вот если бы послушались его предупреждений и советов вовремя, то не произошло

бы того или иного происшествия, той или иной неприятности.

И сейчас он, по-видимому, и не вспомнил бы про вчерашнего «албасты», если бы не горькие упреки маленького назойливого самаркандиа. Тут трудно удержаться, чтобы не дать сдачи.

— Верите ли вы, друзья, в переселение душ? Несомненно, я существовал в образе барса, ибо уже в детские годы я поражал всех своим бесстрашием.

— И вы не боялись рыжих пятен на шкуре теленка? — не утерпел Ишикоч.

— А вы, Открой Дверь, в прошлом своем существовании якша­лись с джиннами, хозяевами подземного мира, ради того, чтобы вымолить у них что-либо из сокровищ. Уж определенно они уго­щали вас частенько поганым свиным салом.

— Что ж! Жареная свинина — отличное блюдо!

— Минуточку!—вмешался домулла, видя, что от такого свя­тотатства у Шо Мансура округлились глаза.— Мы, кажется, хоте­ли выяснить кое-какие важные обстоятельства и приехали за этим сюда, в Афтобруи.

До сих пор Шо Мансур прыгал, суетился, угощал. Он от души верил, что племянник приехал с друзьями просто навестить его по-родственному, осчастливил его дом. По обычаю предков. Мирза Джалал сам не заговаривал о делах и не позволил неугомонному Ишикочу задавать вопросы. За завтраком говорили о дядюшках, братьях, дедушках. Родственные поминания угрожали затянуться. Мирза Джалал, сам горевший нетерпением, понимавший, что доро­га каждая минута, не хотел перебивать дядю. Боялся спугнуть его.

Но он был прав. Наивный, простодушный Шо Мансур сразу же потемнел лицом, едва домулла коснулся дела. Куда девалась его жизнерадостность. Шо Мансур просто трусил.

Оглянувшись на дверь, на окна, прикрытые от прямых лучей солнца резными ставнями, он подсел вплотную к гостям. Загово­рил очень выразительно, обращаясь к сановитому племяннику, но не сводя трусливо-тоскливых глаз с домуллы. Тихий, трудолюбивый ремесленник, Шо Мансур, видимо, любил покой и боялся ко­го-то и чего-то. Он никак не мог начать сразу с того, что так ин­тересовало, оказывается, приезжих, и повел рассказ издалека и иносказательно.

— Мой почтенный племянник, вас неспроста нарекли в младен­честве Мирза Джалал, то есть принц Джалал. Вы не простой кожевник, чья доля мять кожи, ибо ваша матушка взята вашим отцом, моим братом, — мир их душам — не из простой семьи, а из волшебного рода огненных пери. Из тех самых, которые в ночь на пятницу слетаются на наш плоский камень мугов, где мы отбиваем кожу. Там ни один наш мерген, охотящийся в окрестностях на кекликов, не дерзает проходить близко от камня после заката. Огненные пери — отличные наездницы, летают на крыла­тых конях золотой масти. И ваша маменька посещала тот ка­мень.

— Мир и покой над матушкой, и перейдем к сути, — нетерпе­ливо оборвал горца Мирза Джалал. Он остался очень недоволен разговорами о пери.

Горец снова засуетился. Еще тише он пробормотал:

— Вы, мудрый мой племянник, постигший тайны познания мира существующего и таинственного, сами понимаете, что наш солнеч­ный Афтобруи привлекает на плоский камень самых прекрасных пери...

— И к вам в Афтобруи приехала одна такая пери? Вчера? Ве­чером? Когда стемнело? И вы ее видели? Где она? Где она сей­час? Где люди, которые ее привезли? Что с ней?