ПЕРЕСТРОЙКА В ЦЕРКОВЬ
Шрифт:
Нельзя уже надеяться на гений одного (патриарха), убеждающего тоже одного (царя).
Оттого и нужна нашей Церкви сегодня новая Пятидесятница, овладение новыми языками — языками многих и многих субкультур. В самой церкви должно быть много людей, владеющих разными языками. Внутрицерковный язык пусть остается таким, какой он есть, включая церковно-славянский язык молитв. А для диалога с разными людьми, людьми разных субкультур должны быть переводчики. И в большом количестве.
Нужно, говоря словами миссионерской Концепции, «широкое применение различных языков миссионерской проповеди: от высокого храмового литургического слога до речи, понятной детям, молодежи, воинам, государственным служащим, деятелям науки и культуры — по слову апостола Павла: для всех я сделался всем, чтобы спасти по крайней мере некоторых (1 Kop 9:22).
ИСТОКИ МИССИОНЕРСКОГО КРИЗИСА
Глава 1.
Миссиология — это размышления о том, как мы смотримся в глазах не-христиан. В чем правда и в чем неправда этих не-наших представлений о нас. Как можно изменить эти представления.
Школы таких исследований в православии нет. Миссия — была и есть, миссиология — только зарождается.
В частности, потому, что хотя миссия и была в нашей истории, но традиции миссии в православии — не было.
Миссия, чтобы стать традицией, должна являть себя не как разрозненные факты внехрамовой проповеди, не связанные между собой и разбросанные по разным столетиям и странам, а как златая цепь преемственности, передачи опыта и наставничества в миссионерстве. Если бы даже такая традиция и была, она в XX веке была раздавлена.
Вот ряд вопросов, значимых для исследователя православного миссионерства:
1. Была ли традиция православного миссионерства?
2. Была ли она зафиксирована?
3. Были ли сохранены конкретные средства миссии, включая аргументы проповедника?
4. Была ли эта традиция самовоспроизводима? Была ли здесь преемственность, предполагающая научение более поздних миссионеров от более ранних?
5. Есть ли сегодня возможность войти в эту преемственность?
6. Как Церковь относилась в былые века и сейчас к миссионерским страницам своей истории и жизни?
7. Как перенести былые миссионерские находки в сегодняшний день? (Простой пример к последнему вопросу: все православные согласны в том, что святые Кирилл и Мефодий верно сделали, что перевели Литургию на понятный славянам язык [703] . Но что значит сегодня быть верным заветам славянских апостолов — служить на славянском языке IX-го века или на языках, понятных современным людям? Являемся ли мы учениками Кирилла и Мефодия тогда, когда храним и воспроизводим их переводы молитв на старославянский язык или же когда пробуем приблизить эти же молитвы к пониманию современных людей? (Кстати, Синод наследовавшей святым братьям русской Церкви лишь в 1883 году разрешил служить литургии на языках инородцев [704] …).
703
При оценке подвига святых Кирилла и Мефодия надо иметь виду, что в современной им Греции не только церковная молитва, но и литература не признавали разговорного, современного языка. «В литературе господствовал архаический язык, который усваивался в результате элитарного школьного образования. Народная речь стояла настолько вне литературы, что Анна Комнина считала необходимым «перевести» на койнэ насмешливую песенку, которую распевали константинопольцы… В Xll веке разговорная речь впервые становится языком литературы… Монашество стояло, скорее всего, в стороне от этого движения; в отличие от монашеской литературы IV–VI веков, вбиравшей элементы живого языкотворчества и чутко прислушивавшегося к народной речи, идеологи церкви Xl-Xll веков занимали последовательную пуристическую позицию. Уничтожение патриархом Николаем IV Музалоном Жития святой Параскевы в середине Xll века на том основании, что оно написано каким-то мужиком на «вульгарном» языке — характерный момент в борьбе против попыток зарождения народноязычной агиографиии… Задачей школы оставалось овладение мертвым языком, на котором писала и говорила элита, и тем культурным фондом, который позволял понимать классиков и хитроумные аллюзии современных авторов» (КажданА. П. Никита Хониат и его время. СПб., 2005. С. 87–89,168).
704
Смолич И. К. История русской Церкви. 1700–1917. M., 1997. Ч. 2. С. 206.
Признаюсь, что для меня православие — это то, чему меня учили в Московской духовной семинарии и академии. И вот я оглядываюсь в академической жизни — и не вижу православной традиции подготовки к миссии и советов по осуществлению миссии.
Для меня это печально. Я всегда радуюсь, когда есть возможность сделать что-то не по своей воле, на кого-то переложить бремя выбора. Я бы сделал так с радостью и в этом случае, но раз такого «Типикона миссионера» нет, то приходится рисковать.
Я сам преподаю миссиологию в Московской семинарии, и больше всего мне хотелось бы взять учебник о традициях миссионерства, стряхнуть пыль с издания прошлого века и начать зачитывать: миссионер должен делать раз, миссионер должен делать два. Но где же взять такой учебник? Где зафиксирована эта традиция?
Парадокс: христианство в первые века своего существования распространилось на полмира, сотни народов были обращены в христианство, но мы не помним, как это произошло. Миссионерскую память отшибло…
В наших современных семинариях «миссиология» — это совсем новый предмет.
Я, конечно, могу опираться на свой опыт, превращая курс своих лекций во «введение в кураеведение» [705] , но мне жаль моих коллег из других семинарий — они находятся в еще более затруднительном положении. У нас едва не все публикации и диссертации по миссиологии — на тему истории миссии. Опять про апостола Павла, Кирилла и Мефодия, про Иннокентиев Иркутского и Московского, про Макариев Московского и Алтайского и Николая Японского.
705
Пока я, собственно, больше об этом на лекциях и говорю. Со временем начну больше включать в лекции опыт других миссионеров — и XIX века, и современных
И преподаватель миссиологии в семинарии обречен в стотысячный раз пересказывать истории этих восьми миссионеров.
Больше на пространстве 20 веков и не найдешь предметов для изучения миссионерского православного опыта (а не для молитвенной памяти). От остальных миссионеров остались лишь имена [706] , рассказы об их мученичестве или, напротив, реляции об их победах. Даже если сохранилось нечто конкретное — сегодня это воспринимается как нечто самоочевидное (служение на национальном языке, перевод Евангелия, помощь больным туземцам…) и потому опять же непомогающее в нашем научении миссии для нашего мира [707] .
706
И то не о всех. Даже имена многих апостолов (!) забыты: «Имена апостолов Спасителя известны из Евангелий каждому; списка же семидесяти учеников никакого нигде нет» (Евсевий. Церковная история. 1,12). «Мы не можем перечислить по именам всех апостольских преемников, ставших по всей вселенной пастырями Церкви и евангелистами. Мы вспоминаем поименно только тех, о которых упоминается в апостольских, сохраненных доныне записях апостольского учения» (Там же. 1,37)
707
Оттого весьма разочаровала меня книга Иакова Стамулиса «Православное богословие миссии сегодня»: я не нашел в ней ничего полезного для себя. Красивые византийские слова о жизни в Духе Святом, о том, что задача миссионера — вести в Царствие Божие, и прочее… Но вы мне подскажите средства! Но не нашел я там советов — что, как и кому нужно говорить, какие аргументы использовать
Получается, что миссиология — это история православной миссии. Но это неправильно: история — это лишь один из разделов миссиологии, и притом не самый главный.
И практически нет размышлений и советов о том, как вести миссию сегодня. И совсем нет рассказов о негативном миссионерском опыте — как в истории, так и в современности. Ведь если христиане на планете в меньшинстве — значит, что-то у нашей миссии не удалось! Но что же именно? Для ответа на этот вопрос надо понять, что миссиология — это прежде всего разговор не о наших триумфах, а о наших ошибках. Почему при всей дивной красоте Евангелия мир до сих пор не стал христианским? Почему двенадцать апостолов смогли выстоять в огромной римской империи языческой, а потом десятки миллионов христиан оказались миссинерски неприметны?
Вот бы найти в истории нашей Церкви полемику миссионеров между собой о методах и аргументах миссии! Уж чего не отнять у византийских церковных писателей — так это готовности к полемике и к обвинениям по любому поводу. Но анафем, осуждающих неверные миссионерские методы, нет. И канонов о правильной миссии тоже нет. И споров о том, как донести Евангелие до других народов, не велось. Верный признак того, что и самой этой работы просто не было.
Так есть ли миссионерская традиция в православии, и можно ли ей следовать также, как мы следуем догматической традиции, иконописной или литургической?
Это вопрос не столько исторический, сколько богословский. Православное богословие порицает концепцию «догматического развития». Предполагается, что полнота Богопознания была дана апостолам. К апостольскому Богопознанию мы прибавить ничего не можем. Со временем могут уточняться лишь формы перевода этого таинственного (мистического) Богопознания на язык человеческой речи и культуры [708] .
Миссия не то что не чужда Церкви, а является ее основным призванием, и значит, миссионерское предание в Православии должно быть. Но вот его оформления в ясно собранные формулы и примеры до сих пор не произошло.
708
Например, Церковь дерзнула не остановиться на Символе веры, о котором предание говорило, что он был открыт Божией Матерью и апостолом Иоанном Богословом святителю Григорию Чудотворцу (см. Святитель Григорий Нисский. Слово о жизни святителя Григория Чудотворца //Творения святителя Григория Нисского. M., 1872. Ч. 8. С. 146–147).