ПЕРЕСТРОЙКА В ЦЕРКОВЬ

Кураев Андрей

Мне кажется, что нам объявили о нашем совершеннолетии. Пока ребеночек мал, ему нужен манежик. Нужно внешнее ограждение, которое защищало бы его от еще неполезных для малыша приключений. «Итак, самодержавие совершенно необходимо именно для того, чтобы дать Церкви нормальные условия существования, оградить ее от множества врагов», — говорит азбука православного монархизма [696] . При этом, правда, остается безответным вопрос — как же это апостолы шли по Римской империи без сопровождения жандармов? Там-то врагов у них было побольше, чем у православных монахов времен православных империй…

696

Священник Тимофей, иеромонах Дионисий. О Церкви, православном Царстве и последнем времени. M., 1998. С.45

И сейчас можно увлечься подсчетом числа наших врагов. Но лучше сказать

себе: какая разница, сколько их! Мой христианский и совестный долг от этих цифр не меняется. В том числе и мой христианский долг расширения пределов евангельского влияния.

Вместо мечты о внешне-понуждающей к благочестию силе лучше прямо обращаться к верующим людям: «У вашей веры нет социального защитника, а потому отдайте себе отчет в том, что вы сами ответственны за веру свою и своих детей». Неужели и сегодня для того, чтобы свой ум держать в рамках Православия, вам нужен православный городничий?

Что может дать монархия православному проповеднику? Принудительно собранную аудиторию, которая не будет иметь права вступить с проповедником государственной Церкви в дискуссию. Ну и на всякий случай (вдруг раздражение против навязываемой веры будет слишком горячим) — тело-хранителей, которые будут защищать физическую жизнь православного проповедника. Но не странно ли рисковать жизнью других людей для спасения своей? Впрочем, слово «спасение» здесь двусмысленно: именно в том случае, если враги Православия убьют тело православного проповедника, его душа будет спасена. Так от чего же защищают телохранители? От пути в Царство Божие? Не лучше ли положиться на Промысл Божий? Тем более что священник или миссионер, ходящий с вооруженной охраной, вряд ли будет вызывать симпатии к той вере, которую он проповедует [697] .

697

Странно все же бывает видеть монастыри под охраной десятков казаков и милиционеров (охраняющих не иконы в храмах, а именно братские корпуса), ведь монахи — по определению! — «живые мертвецы». Особенно эти монашеские телохранители умножились после убийства в Оптиной пустыни. До того мы забыли аксиомы церковной жизни, что от православных собраний и пастырей в Оптину посылали тогда письма и телеграммы соболезнования! Но разве подобное мыслимо было в древней Церкви? Возможно ли такое — в Карфагене узнают, что в Риме казнили несколько священников, и посылают туда гонца с выражением искренних соболезнований? Разве это не праздник для Церкви — появление новых мучеников, новых святых?

Сегодня именно миссионерское звучание надо услышать в строке Псалтыря о ненадеянии на «князи и сыны человеческие». Не с опричников надо брать пример, а с блаженного Феофилакта Болгарского — как он боролся со своими соотечественниками — греческими сборщиками налогов — отстаивая от их алчности свою болгарскую паству [698] . И со святителя Стефана Пермского, кончину которого пермяки оплакивали и за то, что «он и перед князем о наших жалобах, о льготе и о нашей пользе ходатайствовал и промышлял. Перед боярами, начальниками, властями мира его он был нашим горячим заступиком, многократно избавляя нас от насилия и рабства, от чиновничьих поборов, и тяжкие дани облегчая нам. Даже сами новгородцы, ушкуйники, разбойники, словами его убеждены бывали не нападать на нас» [699] . Святитель Иннокентий Московский аналогично защищал алеутов от бессовестности русских предпринимателей и администраторов.

698

Оболенский Д. Византийское содружество наций. M., 1998. С. 440, 458.

699

Святитель Стефан Пермский. К 600-летию со дня преставления. СПб., 1995. С. 214–215

Вновь напомню слова Христа: Я посылаю вас, как овец посреди волков (ср. Мф 10:16). «Как овец» — значит, без телохранителей, без электрических парализаторов и скорострельных ружей. Так не слишком ли много потом «овцы» взяли у «волков»? Стоит ли овцам мечтать о вставной волчьей челюсти? Как сказал один философ, «Церковь сама спровоцировала свое сокрушительное поражение в битве за культуру. Слишком часто вместо того, чтобы исполнить заповедь любви, она настаивала на ужесточении закона; вместо того, чтобы тихонько стучаться в двери, взламывала их; вместо того, чтобы просто быть здесь — открытой для нуждающихся и готовой служить им, она громко требовала, чтобы служили ей; вместо того, чтобы униженно принимать оскорбления, гордо давала отпор» [700] .

700

0 Лобковиц Н. Христианство и культура // Вопросы философии. M., 1993. № 3. С. 79.

Еще говорят, что православная монархия

нужна для того, чтобы привлекать людей в церковь. Однако на те беседы, которые действительно интересны, люди приходят без всякого понукания со стороны государства. И напротив, нередко я вижу, что у бесталанного проповедника храм пуст. Но, будучи не в силах честно признаться себе в своей собственной бесталанности, этот горе-проповедник начинает искать причины где-то вовне, и, соответственно, меры для улучшения ситуации он видит также чисто внешние. Он придет в школу, а дети его не слушают. И вместо того, чтобы подумать: «Может, я слишком скуден и скучен, моя вина, что дети меня не слушают», он начинает мечтать: «Вот был бы православный царь, он устроил бы такую школу, в которой дети были бы обязаны меня слушать» [701] .

701

Реакция монархиста: «Однако все ли столь сильны духом, как апостолы и отец диакон, чтобы в одиночку противостоять нынешнему нарастающему разгулу сил зла без помощи православной государственной власти? И разве священнослужитель вправе думать «лишь о себе», забывая «о духовных нуждах других людей» и оставляя на произвол судьбы тех наших ближних (и прежде всего молодежь), которые в нынешнем океане лжи на такое самостоятельное распознавание зла не способны? Родителей, поступающих так, лишают родительских прав. В православной же монархии действует как раз принцип отеческой любви к народу» (Назаров М. Третий Рим и конец истории — «а четвертому не бывать».. // Имперское возрождение. M., 2005. № 2. С. 110). Ну, это уже почти прямая цитата из «Легенды о Великом Инквизиторе»… Вот только вправду ли мой оппонент желает, чтобы притча Достоевского воспринималась как обличающая не папство, но русских православных монархистов?

А может, в другую сторону надо посмотреть с надеждой? Планы восстановления православной монархии лучше оставить Богу (ибо иначе как чудом оно не может быть), и не действовать вместо Него, и не вычислять сроков вместо Него. А самим начать делать то, что и в самом деле зависит от нас, — например, понудить себя к получению серьезного богословского образования. Сегодня ведь даже среди священников не более чем один из десяти имеет хотя бы семинарское образование. А вспомним слова святителя Филарета Московского: «Никому не позволено в христианстве быть вовсе неученым и оставаться невеждой. Сам Господь не нарекли Себя Учителем и Своих последователей — учениками? Неужели это праздные имена, ничего не значащие? И зачем послал Господь в мир апостолов? Прежде всего учить все народы: Шедше, научите вся языки (ср. Мф 28:19). Если ты не хочешь учить и вразумлять себя в христианстве, то ты не ученик и не последователь Христа, — не для тебя посланы апостолы, — ты не то, чем были все христиане с самого начала христианства; я не знаю, что ты такое и что с тобой будет» [702] .

702

Митрополит Московский Филарет. Слова и речи. M., 1882. Т. 4. С. 151–152.

Так сможем ли мы сами, без понуканий сверху, явить людям такой образ нашей веры, чтобы Православие вновь стало народной религией? Не государственной, а именно народной. Может, мы уже достаточно большие, достаточно пуганые сами и достаточно сами же пугавшие других в своей истории, чтобы научиться ценить свободу совестного выбора? Не пора ли задачу христианской миссии вернуть Церкви, раз уж Промысл отобрал ее у государства?

Может ли наша вера влиять на нашу жизнь в обществе, минуя государственные приказы о принудительности такового влияния?

Церковь не может отказаться от своей мечты о симфонии, ибо это вопрос о том, может ли остаться внехрамовая жизнь людей без соотнесения с Евангелием. Идеал симфонии неустраним из Православия. Но вопрос — симфонии с кем и с чем.

Сегодня очевидно: вопрос не в том, чтобы договориться с Кремлем. Люди ориентированы не только на высшую государственную власть. Центры влияния сегодня многочисленны и дискуссионны. А, значит, и Церкви, желающей быть всем для всех, надо учиться договариваться не с одним императором, а со множеством человеческих собраний, независимых друг от друга. И таких «переговорщиков» от имени Церкви также должно быть уже много больше, чем во времена персональной симфонии царя и патриарха.

В средние века у человека было лишь два пути для карьеры: или рыцарь или аббат. И было два значимых для него голоса: короля и Церкви. Сегодня люди смотрят на гораздо большее число ориентиров. Есть немногие, для кого важен голос главы государства. Есть многие «диссиденты» (и правые и левые). Есть те, кто ловят каждое слово из уст эстрадного кумира. Есть те, кто верят ученым.

Для Церкви это значит, что в ней помимо не-от-мирных старцев, могущих назидать всех (но всех, уже просящих их слова и совета!), должны быть священники, знающие каждый из этих мирков, понимающие их логику, их своеобразные языки, умеющие из них (мирков) выводить людей под купол храма.