ПЕРЕСТРОЙКА В ЦЕРКОВЬ
Шрифт:
Это смущает многих нецерковных людей, но такова реальность: проповедь христианства неизбежно носит не только созидательный, но разрушительный характер. Христианство с самого начала полемично [633] . Ведь если провозглашается Новый Завет — значит, некий иной Завет вполне недипломатично именуется устаревшим, обветшавшим. Апостолы проповедуют не в атеистическом мире. Мир, к которому они обращаются, настолько религиозен, что сами христиане обзываются «атеистами», «безбожниками» — за то, что не оказывают почтения традиционным языческим богам.
633
Греческое слово «полемика» значит военное искусство.
Как
634
Цит. по: Рацингер Й. Введение в христианство. Брюсель, 1988. С. 233.
Не стоит обвинять апостолов в «нетерпимости». Хотя бы потому, что для человеческой мысли вообще свойственно развиваться в полемике [635] . Кроме того, даже храмы можно сносить — но лишь при условии, что на месте снесенного храма будет построен не туалет, а другой храм, более высокий.
Я вовсе не стремлюсь создать перед слушателями такой сентиментальный образ — «Ах, Христос, ах, терпимость, ах, милосердие». Вспомните, как обращался Сам Христос к тем, кто исказил веру отцов: «Гробы окрашенные, красивые снаружи, но полные нечистот», «Порождения ехиднины!». Христос говорил жестко.
635
См. об этом мою книгу «Вызов экуменизма». M., 2003.
Истина — совсем не то, что должно всем нравиться. Ведь Христос назвал христианство «солью земли». Соль высыпается на здоровую землю или на больную? Человечество в духовном смысле несомненно больно. Вы сами понимаете реакцию больного организма, когда на его больное место соль еще сыплют. Так что нет ничего удивительного в том, что почти все апостолы кончили жизнь мученически. Французский поэт Бернанос формулировал это так: «Мы — соль земли, а вовсе не мед».
Проповедник всегда вносит разделение. Златоуст передает недоумение, которое даже у апостолов могло возникнуть при слышании слова Христа о разделении, порождаемом Евангелием: «Люди сделаются из-за нас и братоубийцами и детоубийцами и отцеубийцами. Как же будут верить нам прочие, когда увидят, что из-за нас родители убивают детей, братья братьев, и все наполнится убийством. Не будут ли нас отовсюду изгонять как злых демонов и губителей вселенной, когда увидят землю, исполненную крови родственников? Хорош же будет мир, который мы преподадим, входя в дома, наполнив их такими убийствами! Если бы нас было и много, если бы мы были даже царями и имели войска, то и тогда как могли бы мы убедить кого-либо, возжигая междоусобные брани и даже хуже междоусобных» (Святитель Иоанн Златоуст. Беседы на Евангелие от Матфея 33,3).
Так оно и было. В «Деяниях апостолов» вновь и вновь повторяется один и тот же сценарий: апостол Павел приходит в какой-нибудь город, идет в иудейскую синагогу и начинает там проповедовать о Христе (кстати, удивительно демократическая черта: попробовал бы какой-нибудь чужегородний незнакомый мирянин начать громко проповедовать в нашем храме!). Евреи берут камни, избивают его, изгоняют, стремятся убить. В общем, переполох страшный. Потом часть из них задумывается: подождите, в проповеди этого Павла что-то есть, что-то необычное было и в этом Иисусе, Которого проповедовал этот странник. И они тайком ищут Павла, идут к нему, беседуют и отходят от синагогального большинства. Так потихоньку основывалась христианская
Я был бы испуган, если бы обнаружилось, что все люди восторженно на меня реагируют. В Евангелие есть слова: «Горе вам, когда все люди будут говорить о вас хорошо». Этоозначает, что в таком случае христианский проповедник перестал быть христианином, а стал шоу-мэном, потому что в христианстве есть нечто досадное, скандализирующее, досаждающее. В конце концов, сам вкус добродетели горький. Это грех сладок. Но есть и обратное: если христианину все аплодируют, значит, он не сказал чего-то главного, интересного. Того, что является своеобразием христианства, причем таким своеобразием, за которое поплатился единственный настоящий христианин на нашей планете.
Я не ставлю своей целью очаровать, обратить всех присутствующих в свою веру, тем более прямо на лекции. Мое дело — понудить человека к труду мысли, сопоставления. Поэтому я могу даже задирать собеседника, чтобы вывести его из состояния равновесия, чтобы он, может быть, и оскорбленный ушел, но зато с четким осознанием, что его вера и православие — это разные вещи, что не надо себя тешить иллюзиями насчет нашего всеобщего братства и примирения. Пусть после этого он будет ненавидеть православие, но это лучше, чем если он будет считать: «Я кришнаит, но и православный между прочим тоже». Констатация факта, что ты находишься вне церкви, может обидеть, но эта обида может привести к тому, что человек начнет на эту тему думать и позже придет в церковь, но уже с покаянием и всерьез.
Я знаю не один десяток случаев, когда судьба человека развивалась именно по этой логике. Бывает, спустя годы человек подходит и говорит: мол, отец Андрей, простите, я тогда-то вступил с вами в диспут (или вот я прочитал такую-то вашу книжку и она меня очень обидела, как вы посмели такое сказать про моего гуру), а затем, когда я стал искать материал для того, чтобы вам ответить, я понял, что король-то и в самом деле голый.
Так что есть прямая нужда в такой полемичности. Когда на лекции, например, в университете, просят: «Расскажите о Христе», — прекрасно понимаешь: сейчас ты будешь рассказывать о Христе, и эта вот женщина будет замечательно слушать, кивать головой, и будет по-своему медитировать под твой рассказ, но через два дня ей встретится какая-нибудь буддистская или оккультная книжка, и она с точно таким же удовольствием это пирожное тоже скушает. Ведь она тотально всеядна! Я понял, что нельзя просто рассказывать о христианстве, надо обязательно говорить: вот это в христианстве есть, а вот с этим христианство несовместимо. Нужно уметь проводить четкую различительную линию. И пусть люди даже возмущаться будут, но лучше возмущение, чем всеядность.
Но вновь скажу: я разрешаю себе наносить обиды «убеждениям» человека, но нельзя оскорблять самого человека…
Я считаю возможной такую миссионерскую тактику как проповедь через скандал.
Церковь в мире масс-медиа похожа на Человека-невидимку из романа Герберта Уэллса. Его поймали только потому, что на его невидимые пятки налипала видимая грязь. Вот и о нашей церковной жизни вспоминают во время каких-нибудь скандалов. Такова уж наша психология: нарушение бросается в глаза, а норма остается незамеченной. Если мусор увезли вовремя, мы этого не замечаем. А вот если бак с мусором протух и две недели не вывозится, тогда мы, наконец, узнаем, где именно в нашем подъезде находится этот бак.
Так и внутренняя жизнь церкви — спокойная, молитвенная — она не видна. Если батюшка молится по ночам за своих прихожан, его никто не замечает. Обычный батюшка-трудяга не привлекает внимание журналистов.
А если он валяется пьяный в канаве, то это отличный скандал для газеты. Пресса замечает лишь скандал: священник какое-то необдуманное действие совершил, какое-нибудь неожиданное заявление последовало, в чем-то с государством церковь не согласилась. Вот на это обращают внимание.
У НТВ-шников даже есть поговорка: «Поезда, которые приходят вовремя, никого не интересуют!».