Перевоспитать бандита
Шрифт:
Женя вряд ли станет второй раз беспокоить, но что-то в животе приятно и взволнованно сжимается. С другой стороны, могла же она пожелать мне спокойной ночи?
Но это... Ляля!
Сколько лет жили вместе, и ещё сколько врозь — впервые не голосом. Правда, с опечатками. Наверное, задом до сих пор собирает эхо ухабов.
«Ммама соврала. Её мало изолировать от общества. Таких сжигали на кострах! Я вас благословляю. Мумучайся».
Знал бы я раньше, что Лялю так впечатлит полведра рыбы, давно какой-нибудь щукой её по губам
Весь в смешанных чувствах разогреваю лазанью.
Вдруг, как чёрт из табакерки, в пёстром облаке неведомой мне флоры, из полумрака выпрыгивает Вова. Какой-то запыхавшийся, с нездорово горящими глазами, но довольный, как слон!
— Бери и иди, пока не завяли! — выпаливает на одном выдохе.
— Ты где это раздобыл? — Ошарашенно разглядываю охапку цветов, не зная, хвалить его или ругать.
Ясно ведь, что запёрся к кому-то из местных практически ночью. Повезло, что никто на него собак не спустил! Здесь поздних гостей не слишком-то жалуют.
— Где раздобыл, там уже нет, — отмахивается Вова. Наверняка смущён, не любит он выпячивать свои заслуги, скромник.
— Ужин на столе, — только и нахожусь что сказать, забирая цветы.
— Ага.
Мы раньше не особо говорили по душам. Это так непривычно, что язык отнимается.
— Вова…
— М-м? — мычит он, отправляя в рот добрый кусок лазаньи.
— Руки помой.
— Фифас, — лыбится паразит с набитым ртом.
— Спасибо, сын. — треплю его по волосам с несвойственным мне трепетом. — Я самый везучий отец на Земле.
Его улыбка становится ещё шире.
— Фнаю.
Знает он…
Спешу отвернуться, потому что мои глаза сентиментально увлажняются.
С охапкой цветов выхожу в темноту.
Женя пьёт чай с вареньем под яблоней. Как специально, в преступно-тонком халатике на голую грудь. И вот как сохранить голову на плечах, скажите на милость? Мне проступающие через ткань соски за версту видно!
Ума хватает лишь на то, чтоб спрятать веник за спину.
— Привет. Можно к тебе на чай? — мой хриплый от возбуждения голос звучит неласково. Как наждачка.
— Конечно, Хаматов! — Женя радостно вскидывает руки, словно только этого и ждала. Но не тут-то было. Потому что продолжает она в своей обычной строгой манере: — Днём приходи.
— А я не с пустыми руками. — Жестом фокусника материализую пред её изумлённым лицом заботливо раздобытые Вовой цветы. — Надеюсь, среди них есть твои любимые.
Клянусь, на миг в её квадратных глазах загораются все миллиарды звёзд, что нам сейчас светят!
— Только одну чашку, Хаматов! — сдаётся она. — И держи руки при себе.
— Так-то они у меня заняты, — намекаю, что неплохо бы убрать букет в воду. Обещаний нарочно не даю, я всё-таки человек слова…
— Минутку. — Женя забирает цветы. На мгновение зажмуривается, вдыхая запах. — Не уверена, что в доме есть ваза. Пусть пока побудут здесь.
Молча смотрю, как она бережно
Флирт с училкой то ещё мероприятие. Павловна немногословна. Мечтательно улыбается и постоянно косит глазами в сторону цветов. Я мелкими глотками цежу чай, перебираю в уме темы для пристойной беседы и не могу придумать, как бы ещё чуток задержаться. Желательно до утра.
— Уже поздно, — с нажимом говорит она. Словно ножом по яйцам режет!
— Послушай, Павловна. У меня нет никаких специфичных наклонностей, чтобы смущать ими приличных дам. Я обещаю не форсировать. Хватит меня шарахаться. Просто расслабься. А хочешь, я помассирую тебе плечи? Массаж, конечно, любительский, но со снятием напряжения в нужных точках, как по учебнику. Только плечи! Если сама не захочешь большего. Или шею. У меня пальцы нежные, синяков не останется. Ты удивишься, до чего гармоничными бывают соседские отношения.
— Хм... озабоченный массажист... Я принципиально остерегаюсь таких. Но ты другое дело, разумеется. Особенно наедине, под покрывалом ночи, — иронично улыбается мне эта невозможная вредина. — За цветы спасибо, Хаматов. Остальное — ты уж прости, не со мной…
— Женя, где логика? Ты ко мне домой приходила?
— Да.
— Из моих продуктов, на моей плите, в моей посуде готовила?
— Ну и что?
— Ну и вот… Личное пространство — вещь интимная. Ты постоянно в него вторгаешься, а меня, как пса блохастого, дальше порога не пускаешь.
— М-м-м… Справедливо, — говорит она серьёзно, с полминуты подумав. — Ладно, Хаматов. Твоя правда. Но я сама буду решать, когда говорить «стоп».
Зря я надеялся, что Женя подпустит меня к своему телу. «Интимное» в её понимании душа. Мы, как подростки, делимся какими-то фактами о себе: любимая музыка, книги и прочая лабуда.
Ничего такого, в общем, не происходит. Ни жарких поцелуев, ни даже массажа. Только невидимые глазу искры потрескивают в воздухе. Но небо полно звёзд, пахнет ночными фиалками и поют сверчки. К рассвету обязательно что-нибудь бы вспыхнуло. Если бы не ударивший по глазам свет фонаря и старческий, противный вопль из-за забора:
— Это мои цветы?! — и сам же себе отвечает: — Радость всей моей жизни… Редчайшие виды!
— Уже не ваши, — рявкаю ревниво.
Вернуть цветы, которые я подарил? Она что, издевается?!
— Всё правильно. Ты их украл, бандюга! Так и знала, что только твоих рук дело… Всё подчистую, гад срезал!
Ох, как она не вовремя! И ещё сильнее меня этим накаляет.
Прямо чувствую, как терпение моё лопается...
Глава 28