Перевозчик
Шрифт:
Мичи выбрал себе терракотовую. Представив ойу сторонам света и легко поклонившись Аши, он сжал чашку в ладонях, вдохнул поднимавшийся над ней умопомрачительный запах и осторожно сделал маленький первый глоток. Он не раз уже слышал истории, казавшиеся ему небылицами; не пробовал сам, не надеялся даже; не знаком был ни с кем, кому довелось бы ее отведать - однако узнал этот вкус сразу, и знание было несомненным, точным, определенным. Аши только что приготовил ойу сплетения судеб.
Отведать ойи сплетения судеб можно было столь же часто, как повстречать в мире искреннюю дружбу и подлинную любовь. Как и всякую ойу, ее невозможно было приготовить намеренно - Мичи было хорошо известно, что ни один ойадо не мог заранее с точностью знать, что выйдет в итоге, что именно у него
И когда чьи-то отдельные, казалось бы, жизни, в действительности составляли - или должны были, предназначены были составлять единое целое - она становилась ойей сплетения судеб. Она не меняла порядка вещей; лишь открывала его, свидетельствуя об истинном положении дел ясно и недвусмысленно, утверждая и подтверждая.
Часто влюбленные пары, не понимая подлинной природы ойи сплетения судеб, но вполне очарованные уже одним только звучанием ее имени, да наслушавшись, к тому же, сказочных историй, наделявших ее волшебным свойством соединять отдельные жизни в вечности, приглашали известных ойадо с просьбою приготовить для них этот напиток, способный стать высшим благословением их союза, наилучшим из добрых предзнаменований. Того же, в попытке вернуть утраченную, стершуюся с годами свежесть и яркость чувств, искали и люди, прожившие долгую жизнь бок о бок. Цена, что в таких случаях с готовностью предлагалась за чашку ойи, могла доходить и до полного золотого; впрочем, ни малейшей гарантии успеха в подобном деле не было, да и быть, по определению, не могло. Вероятность нарваться на самозванца или мошенника была достаточно высока - впрочем, хороший ойадо непременно пытался сразу же объяснить очевидную для него причину затруднения, настаивал на полном и окончательном вознаграждении лишь по завершении дела, и брал за саму попытку не больше серебряной монеты. В его власти, в конце концов, было лишь честно выполнить свою часть работы - и отойти в сторону, устраниться, предоставляя ойе случиться ровно такой, как сама она посчитает нужным.
Принимая подобные приглашения, мастера привычно уже настаивали на плате вперед: ойа желания была частой гостьей таких церемоний. В таком случае ойадо, уже получившему честно заслуженный кошти, оставалось разве что вежливо удалиться, предоставив влюбленным наслаждаться обществом друг друга - и удалиться, желательно, поскорее. Вкусив ойи желания, влюбленные вскоре переставали уже не только придавать значение присутствию постороннего человека, но едва ли даже и замечали его. Ойаны выходили из положения с помощью особых комнаток для уединений; за небольшую плату они предлагались в подобных случаях посетителям - деликатно, но порой весьма настойчиво - ибо для выпивших темной ойи желания, поглощенных и захваченных водоворотом чувств, на какое-то время в мире не существовало уже ничего, кроме объекта их страсти.
Волшебные искорки вкуса ойи восторга и восхищения; спокойная глубина ойи понимания и согласия, драматично перемежающаяся в сложной гармонии горечь и сладость оттенков ойи постижения противоположности - часто именно так проявляла себя ойа, открывая любящей паре истинную природу их отношений.
В тех случаях, когда вспыхнувшим чувствам не суждено было длиться, в силу неглубокой их, мимолетной природы, изящная легкость ойи полноты мгновения становилась не только прекрасным утешением, но и счастливой возможностью насладиться очарованием встречи, не отягощенной невозможным, а потому совершенно излишним будущим.
Светлая печаль, присущая вкусу ойи окончательной завершенности, становилась роскошным прощальным подарком тем, чье время быть вместе подошло к естественному своему концу, а путям отныне суждено было разойтись. Оставив, наконец, обиды и взаимные требования, мучительную борьбу и несбыточные надежды, приняв неизбежное расставание с легким сердцем, можно было заново, напоследок, ясно увидеть все лучшее друг в друге - предаваться счастливым воспоминаниям до самого утра, и распрощаться тепло, на целую жизнь бережно сохраняя в сердце драгоценные, вместе прожитые мгновения.
Ойа тающей нежности - вот чего в действительности искали все эти пары. Если бы она не случалась почти столь же редко, как и ойа сплетения судеб, и не требовала в приготовлении мастерства, исключавшего, как таковую, даже саму возможность подделки, ее легко было бы выдать за ту - желанную, загадочную и обросшую легендами, как обрастает ракушками днище старого корабля. Она словно была самой любовью, во всей первозданности и полноте: во вкусе ее животная страсть удивительным образом сплеталась с искренним уважением, а слепое восхищение перетекало в глубочайшее понимание - по пути не теряя ни капли. Ойа тающей нежности заключала в едином мгновении спокойную теплоту пройденной рука об руку жизни и восторг первых встреч, радость познания и мудрость принятия, горечь размолвок и сладость примирений, тревоги житейские - и уверенность, что одно-на-двоих бытие вполне самоценно, и каким-то непостижимым образом служит ответом всякой невзгоде. Она сглаживала острые края противоречий и окружала пару словно стеной легкой дымки, ограждающей их собственный мир, очерчивающей нечеткие, расплывчатые его границы.
Обволакивающая, мягкая, теплая нежность обрушивалась внезапно, переполняла и затопляла - и отведавшим этой ойи оставалось разве что молча сидеть, держась за руки, так что и разорвать это прикосновение, и даже отвести взгляд представлялось решительно невозможным. Попытка в такое мгновение выразить нахлынувшие чувства словами неизменно обнаруживала полнейшую свою несостоятельность - но и это было делом, скорее, забавным, лишенным всякой неловкости. Смущенная улыбка неизменно встречалась всеобъемлющим пониманием, сквозящим во взгляде, тонула в улыбке ответной, встречной; признания оставались невысказанными - и все же услышанными, а разделенные чувства будто перетекали меж людьми напрямую, как вода в сообщающихся сосудах, не нуждаясь более в помощи слов: только тишина, и тающая нежность, и молчаливое единение.
Можно было бы сказать, что ойа тающей нежности растапливала сердца, сплавляла их в единое целое - правда же заключалась в том, что тающая эта нежность была качеством, присущим самой лишь паре - никак не ойе. Как и всякая хорошо приготовленная ойа, та лишь открывала истинную природу вещей, обнаруживала подлинное значение событий, указывала на возможности, неочевидные или скрытые - и, позволяя проявиться тому, что есть, по сути, ничего не добавляла и не меняла. Так что, как бы свято ни были уверены в обратном влюбленные, и ойа сплетения судеб в действительности тоже ничего не сплетала.
Мичи прикрыл глаза - и не открывал долго, перекатывая ойу на языке. Когда же он, наконец, поднял взгляд, то обнаружил Аши, смотрящего прямо на него с веселым прищуром. Тот явно понимал, что же, собственно, происходит: некая особая сдержанность, торжественность даже, так и проглядывала сквозь эту его вполне расслабленную манеру держаться.
– Понял, а?
Мичи молча кивнул. Вопросы роились в его голове; говорить, однако же, совсем не хотелось.