Периферийные устройства
Шрифт:
Кар подкатил к белой рулонной двери в фабричной части здания, остановился, и охранник на соседнем сиденье легонько дернул за поводок: выходи, мол. Наблюдая за Флинн, но не глядя ей в глаза. Второй что-то тронул у себя на поясе, и дверь с лязгом поднялась. Флинн провели в большое, главным образом пустое пространство и дальше между рядами белых пластмассовых бочек, как для дождевой воды.
Наконец они уперлись в бетонную стену, наверное от первоначального дома. Здесь была дверь, обычная, из «Меги», но с привинченным ржавым железным засовом. Это уже больше походило на деревенский амбар, чем на жилье наркобарона,
– Бляха-муха, – сказала Флинн и тут же поняла, что это звучит по-детсадовски и ее, возможно, записывают.
Она огляделась в поисках камер, не нашла ни одной. Хотя они почти наверняка тут были, поскольку не стоят почти ничего, а вдруг пленник скажет или сделает что-нибудь такое, про что ты хочешь знать. Свет резал глаза: такой белый светодиодный, в каком твоя кожа выглядит абсолютно кошмарной. Флинн, наверное, могла бы встать, но побоялась, что уронит стул и не сможет сесть обратно.
Заскрежетал засов.
Вошел Корбелл Пиккет в панорамных черных очках. Подошел к столу, оставив дверь открытой. Часы у него были как с приборной панели старого самолета, но золотые, на кожаном ремешке.
– Ну? – спросил он.
– Что «ну»?
– Когда-нибудь вывихивала челюсть?
Флинн просто смотрела на него.
– Могу устроить, – сказал он, глядя ей в глаза, – если не расскажешь еще про людей из вашей липовой Колумбии.
Она кивнула, самую малость.
– Много еще ты знаешь помимо того, что сказала мне в доме?
Она собралась было открыть рот, но Пиккет поднял руку – ту, что с золотыми часами. Флинн застыла.
– Твои колумбийцы, – произнес он, опуская руку, – липовые или нет, не единственные с деньгами. Допустим, есть кто-то еще. Допустим, я с ними говорил. О тебе. И насрать им на всех адвокатов из Майами. Я бы сказал, что ты зарвалась, но это слишком слабое слово.
Флинн ждала, что сейчас он ее ударит.
– Не вздумай рассказывать мне байки. – Его ровный загар в ярком свете выглядел еще жутче, чем ее кожа.
– Нам ничего толком не объяснили.
– Люди, с которыми я говорил, хотят, чтобы я тебя убил. Прямо сейчас. Они получают доказательства твой смерти и отваливают мне больше денег, чем ты можешь вообразить. Значит, ты не такая рядовая вшивота, какой выглядишь. В чем твоя ценность?
– Понятия не имею, зачем я кому-то сдалась. Или почему «Сольветра» захотела
– Не сказали, – ответил он, злясь, что это правда, и тут же разозлился на себя, что ответил на вопрос.
– Если я мертвая ст'oю больше, чем живая, почему я до сих пор жива? – спросила внутренняя пофигистка.
– Разница между обналиченным чеком и козырем. – Он подался вперед. – Ты ведь не дура?
– Уилф Недертон, – сказала Флинн, и внутренняя пофигистка исчезла так же резко, как появилась. – В «Сольветре». Он предложит больше.
Пиккет улыбнулся самую чуточку, даже не улыбнулся, а едва приподнял уголки рта.
– Если позвонить по твоему телефону отсюда, – сказал он, отступая от стола, – они сразу поймут, где ты. Мы выждем, пока он не окажется в другом месте, и сделаем перенаправленный звонок, ты и я, мистеру Сольветре. А пока ты посидишь здесь.
– Свет не выключите?
– Нет. – Пиккет вновь улыбнулся своей микроулыбкой и ушел, закрыв за собой дверь.
Лязгнул засов.
72. Типа культурный
Недертон наблюдал, как Оссиан трансформирует развуалированную прогулочную коляску, глянцевую, словно обсосанный красно-белый леденец, во что-то условно человекоподобное.
Две пары задних колес превратились в ступни-восьмерки, на которые опирались леденцово-полосатые ноги. Блестящая броня вокруг детского сиденья сплющилась и расширилась наверху, имитируя плечистую фигуру. Передние шины, поднятые в воздух, наводили на мысль о сжатых кулаках. Недертон подумал, что ребенку такое и впрямь могло бы понравиться. В новом обличье коляска выглядела если не опасной, то, во всяком случае, задиристой.
Нажимая большим пальцем на бело-розовый пульт, Оссиан подвел коляску к открытому представительскому «бентли». Она залезла внутрь, цепляясь лапами-колесами за серебристо-серую обивку, устроилась на сиденье, смотрящем против хода движения, и замерла, как только Оссиан последний раз щелкнул по пульту.
Тлен велела Недертону оставаться с Оссианом, покуда она и Лев занимаются исчезновением Флинн. Тлен и Оссиан были на связи, однако Недертон слышал только реплики Оссиана, да и то на их меняющемся тарабарском языке.
Оссиан надел на белый экзоскелет две карикатурно большие перчатки или даже руки. С неестественным количеством пальцев, черные, обмяклые, они походили на анатомически неправильных исполинских пауков. Со второй у Оссиана что-то не заладилось, так что он временно бросил ее и занялся развуалированием и раскладыванием коляски.
– Когда они доберутся до Флинн? – спросил Недертон.
– Ты отлично знаешь, что я не знаю. – Оссиан бросил пульт в широкий карман фартука, нагнулся поправить желтые щитки, надетые поверх черных брюк, и встал на колени перед белым экзоскелетом.
– Могу я чем-нибудь помочь?
– Да. Не стоять над душой, – ответил Оссиан, не поднимая головы.
– Бертон поехал за ней?
– Похоже на то.
– Думаю, он толковый малый.
– Если не принимать во внимание тенденцию слетать с катушек. – Оссиан ткнул чем-то вроде карандаша в обвисший палец непослушной перчатки. Мигнул красный огонек.