Перикл
Шрифт:
— О Геродоте — потом. Когда отправляется флот в Потидею?
— Через три дня. Так что я не напишу речь в защиту Фидия, не успею. Я приехал проститься. И спросить: не хочешь ли ты сама проститься с Сократом, Алкивиадом и с Периклом, конечно?
— С Периклом? — переспросила Аспасия.
— Да, с Периклом. Он не может приехать, он всё время на ногах, с утра до ночи, занят. Ты ведь не знаешь, что произошло. О Потидее я тебе сказал, но до Потидеи было другое — едва не началась война со Спартой. А может быть, и началась. Я не знаю. Одни говорят, что началась, другие, что ещё не началась, но обязательно начнётся. Виной всему Керкира и Коринф. У Перикла нет времени даже для сна — такая опасность нависла над нами. Опасность того, что греки станут воевать с греками, пока не уничтожат себя в этой войне. Есть страшные предсказания. И всё это случилось за то время, пока тебя не было в Афинах, пока ты здесь... А здесь так спокойно, так хорошо.
— Ладно, остальное доскажешь мне в дороге, — сказала Аспасия. — Я поеду с тобою в Афины. Вот только предупрежу кормилицу и служанок. Они останутся с сыном здесь, а я отправлюсь с тобой...
Месяц назад у Сиботских островов, что возле Керкиры, произошло морское сражение, о котором стратег Фукидид сказал, что оно было величайшим из всех, какие когда-либо происходили между эллинами: в битве сошлись сто пятьдесят пелопоннесских кораблей и сто десять кораблей керкирян. В этой битве участвовали также десять афинских триер под командованием Лакедемона, сына Кимона.
Керкиру основал Коринф, но уже вскоре после основания Керкира перестала повиноваться Коринфу, разгромила коринфский флот, который был послан, чтобы наказать и вернуть Керкиру, и стала самостоятельной. Она очень разбогатела, построила для своей защиты мощный флот, который по численности уступал только афинскому. И стала вредить Коринфу, где только появлялась возможность. Коринф попытался ещё раз вернуть себе Керкиру, но неудачно — флот Коринфа снова был разбит керкирянами. Тогда Коринф обратился за помощью к своим союзникам, к Пелопоннесу прежде всего, собрал сто пятьдесят триер и направил к Керкире. Поняв, что обречена, Керкира обратилась за помощью к Афинам, к Периклу, обещая в ответ на поддержку вступить в Афинский союз — до этого Керкира ни к каким союзам не примыкала — и, таким образом, в случае войны Афин со Спартой, присоединить к афинскому флоту свой флот, равного которому не будет в мире. О том, что Афины в скором времени вступят в войну со Спартой, керкиряне не сомневались.
После долгих колебаний Перикл, опасаясь вызвать войну со Спартой, решил всё же оказать Керкире помощь, если на неё будет совершено открытое нападение, и послал с этой целью в Ионическое море для защиты Керкиры десять кораблей под командованием Лакедемона, сына Кимона.
Сражение у Сиботских островов было кровавым, но безрезультатным — победа никому не досталась: Коринфу не удалось покорить Керкиру, Керкире не удалось полностью уничтожить коринфский флот и обезопасить себя на будущее. Об одном лишь можно было сказать с уверенностью: неприязнь между Афинами и Пелопоннесским союзом, в который входил Коринф, давний соперник Афин на суше и на море, заметно возросла.
Афины давно с завистью смотрели на Коринф, у которого, как сказал некогда Фемистокл, есть всё для счастья: богатство и могущество. Богатство Коринфу принесли торговля и колонии, могущество — опора на Пелопоннес. Уже Гомер называл Коринф великим и богатым. Раньше Афин Коринф стал республикой, освободившись от тиранов, раньше Афин основал свои многочисленные колонии во всех концах света — в Сицилии, Этолии, Акарнании, Эпире, Иллирии, — раньше Афин понял, кто его настоящий враг. Настоящим и опасным врагом Коринфа, как, впрочем, и всего Пелопоннесского союза, возглавляемого Спартой, были Афины, жаждущие превосходства во всём и над всеми, в том числе над Коринфом, и над Спартой. Равновесие между Пелопоннесским и Афинским союзом было очень шатким и непременно должно было нарушиться, что и сделали Афины.
Аспасия сказала Периклу:
— Война со Спартой неизбежна. И победит в этой войне тот, кто начнёт её первым, заранее подготовившись к ней. Мы должны начать войну первыми. И победить. Иначе мы погибнем.
Никто толком не знает, как происходит примирение между людьми. Афиняне называют примирение амнистией, то есть забвением. И хотя знают, что полного забвения не бывает, после объявления амнистии примирение всё-таки наступает. Люди не забывают — они и вообще-то ничего не забывают, — что вызвало вражду между ними, какие обиды они нанесли друг другу. Скорее забывается доброе, чем злое. Но, приказав себе забыть всё плохое, они отходят душой, перестают кипеть взаимной ненавистью и жаждой мести, прощают противников и подают им руку для примирения. Примирению способствует также общая беда, общие опасения, общая тревога, предстоящая разлука, которая может оказаться вечной, как смерть.
Они плакали, обнимая друг друга, каждый винил себя и каждый благодарил судьбу за то, что они снова вместе.
— Ты простила меня? — спросил Перикл.
— Ты простил меня? — в свою очередь спросила Аспасия.
Не отвечая друг другу, они целовались. Да и следовало ли отвечать на такие вопросы? Конечно же они простили друг друга.
— Ты правильно поступаешь, — сказала Периклу Аспасия. — Следует проучить Потидею: нельзя безнаказанно выходить из Афинского союза, подавая дурной пример другим. Пока союз будет расширяться и крепнуть, он будет жить. Всякое же ослабление союза подобно смерти: наши враги будут питаться его отвалившимися кусками и доберутся до нас. И царя Пердикку, этого неотёсанного македонца, следует проучить, присоединить к нашему союзу другие города Халкидики. И сделать так, чтоб неповадно было Коринфу посылать ежегодно в Потидею своего эпидемиурга. Всякие связи Потидеи с Коринфом надо обрубить раз и навсегда.
— Коринф — союзник Пелопоннеса, — напомнил Аспасии Перикл. — Как бы Пелопоннес вместе с Коринфом не бросился на помощь Потидее. Да и Пердикка тоже.
— Потом займёмся Пелопоннесом и Коринфом.
— Тебе бы стать стратегом, — засмеялся Перикл. — Весь мир лежал бы у твоих ног.
— Запомни: или весь мир у наших ног, или мы окажемся перед ним на коленях.
Лучше было бы не напоминать Периклу о том, как он стоял на коленях перед судьями на Ареопаге. Перикл мгновенно посуровел и отстранился от Аспасии.
— Ты говоришь о том, в чём пытались убедить афинян аристократы из партии Фукидида, — сказал Перикл. — Они кричат на каждой Экклесии, что война — благо, что она принесёт нам новые богатства, новые земли и всеобщее благополучие.
— Сторонники Фукидида снова подняли голову? Изгнание вождя их не испугало?
— Нет.
— Если потеряем Потидею, они осмелеют ещё больше.
— Не потеряем, — уверенно сказал Перикл. — Но надо торопиться. Тысяча гоплитов и тридцать кораблей уже готовы к походу. Мы разрушим крепостные стены Потидеи и возьмём заложников. Другим городам Халкидики пригрозим тем же, а Пердикку загоним в его логово.
Она не провожала Перикла в Пирей: ей не хотелось лишний раз напоминать о себе афинянам и тем самым давать им повод для пересудов о ней и о Перикле. Никакая тень не должна сейчас ложиться на Перикла — впереди трудный поход, битва за Потидею и победа, которая так нужна. Аспасия осталась дома, простившись с Периклом у ворот, а на следующий день вернулась в Ахарну, к сыну, решив, что там ей будет легче дожидаться возвращения мужа.
Перикл был прав: следовало торопиться с походом на Потидею. И он торопился. Но Потидея всё же опередила его, сделала то, чего Перикл опасался: за несколько дней до прибытия афинского флота в Халкидику она успела заручиться военной поддержкой Коринфа, Спарты и городов Халкидики. Две тысячи добровольцев и наёмников из Пелопоннеса и Коринфа и тысяча добровольцев из соседних городов поджидали афинян у Потидеи. Потидея отвергла все требования Перикла — не разрушила крепостные стены, которыми была обращена к морю, не выдала заложников, объявила о выходе из Афинского союза и приготовилась к обороне. Перикл не решился на штурм, запросил ещё сорок кораблей и две тысячи гоплитов, дождался их прибытия, организовал осаду Потидеи и вернулся в Афины: в городе стало неспокойно, пошли разговоры о скором нападении Спарты, о большой войне, которая должна вот-вот начаться. Разговоры были не напрасными: Спарта стала бряцать оружием.