Перикл
Шрифт:
...Едва вернувшись домой, Перикл послал в Ахарны за женой. Аспасия поспешила приехать, оставив, как и в прошлый раз, Перикла-младшего на кормилицу и своих служанок, иначе слишком долгими были бы сборы. Примчалась налегке, кинулась в объятия мужа. Ночь прошла в любовных ласках и разговорах. Ласки были страстными, разговоры — тревожными: Коринф, Мегары и десятки послов из союзных Спарте городов, собравшихся в Лакедемоне, требуют, чтобы Пелопоннес пошёл войной на Афины. Перикл узнал об этом, ещё будучи в Потидее.
— Что будешь делать? — спрашивала Аспасия. — Будешь готовиться к войне?
— Я пошлю в Мегары, в Коринф и в Спарту глашатаев.
— Зачем? Ты хочешь вступить с ними в переговоры? Или объявить войну?
— Вступить в переговоры.
— Коринф тебя ненавидит. Мегары оскорблены твоей псефизмой, твоим запретом торговать с Афинами, хотя заслужили
— Я пошлю глашатая. Я знаю, что война неизбежна, но я не хочу начинать её первым, быть зачинщиком и виновником войны эллинов с эллинами. Это будет братоубийственная бойня — позор всей Эллады.
На следующий день Перикл отправил в Мегару стратега Антемокрита, поручив ему в переговорах с мегарянами найти путь к примирению. Мегарцы не пустили Антемокрита в город и убили его. Узнав об этом, афиняне тотчас же созвали Народное собрание и по предложению Харина, друга, изгнанного из Афин Фукидида, приняли постановление, по которому мегаряне отныне и навсегда объявлялись врагами Афин. «Наша вражда с коварными мегарянами, — говорилось в этом постановлении, — отныне будет продолжаться вечно, без перемирия и без переговоров. Каждый мегарянин, вступивший на землю Аттики, подлежит смертной казни. Афинские стратеги, принося присягу, должны отныне прибавлять к ней клятву, что они по два раза в год будут вторгаться в Мегариду и разрушать её!»
На этой же Экклесии было решено похоронить Антемокрита с почестями на кладбище у Триасийских ворот. Ещё до похорон Антемокрита в Афины примчался глашатай из Мегар, который сообщил Совету, что мегаряне непричастны к убийству Антемокрита, что сделали это бандиты, промышляющие грабежами, и просил прислать в Мегары другого посла в сопровождении вооружённой охраны. Совет не поверил мегарскому глашатаю, вручил ему постановление Экклесии и выдворил из города. Через два дня из Мегар прибыл новый глашатай в сопровождении двух послов из Спарты с просьбой отменить постановление Экклесии по Мегарам и начать переговоры о примирении. Два обстоятельства способствовали тому, что Перикл отказался созывать Народное собрание для рассмотрения просьбы мегарян и спартанцев: накануне Перикл узнал, что в Спарте на совещании с союзными послами царь Архидам принял решение потребовать от афинян, чтобы те очистили свой город от скверны, которая всё ещё гневит богов и побуждает их настраивать афинян против других эллинских городов, война с которыми станет наказанием для афинян и несчастьем для остального эллинского мира. Эта скверна, или миазма, как понимал Перикл и все, кто знал о ней, существовала в Афинах в лице самого Перикла. Очищение Афин от миазмы означало изгнание Перикла из Афин.
Поразила же скверна Перикла следующим образом. Некто Килон, победитель тридцать пятой Олимпиады и очень знатный человек, запросил перед состязанием дельфийский оракул. Пифия изрекла ему прорицание, истолкованное таким образом, что во время Диасий, праздника Зевса, который отмечается в начале анфестериона, он овладеет афинским Акрополем. Это время наступило как раз во время Олимпийских игр, когда Килон стал победителем, он тут же собрал большой вооружённый отряд — ему помог мегарский тиран Феаген, на дочери которого он был женат, — и двинулся на Афины. Килон без труда захватил Акрополь и объявил себя тираном. Афиняне воспротивились этому и осадили Акрополь. Килон и его приверженцы стали страдать от голода и жажды. Килон не вынес этих мучений и тайно покинул Акрополь, бросив своих соратников на произвол судьбы. Те собрались у алтаря в святилище Афины и стали молить богиню о защите. Видя, что Килоновы друзья могут умереть в святилище и тем осквернить его, афиняне предложили им выйти из храма, пообещав не причинять вреда. Но как только они покинули святилище, горожане набросились на них и стали убивать. Нескольким приверженцам Килона при этом удалось убежать и укрыться неподалёку от храма Афины в святилище Евменид. Но разъярённые убийствами афиняне ворвались туда и добили остальных, осквернив святилище. С той поры они стали считаться нечестивцами и были изгнаны из города. Но некоторые из них со временем вернулись. Перикл — потомок этих осквернителей и святотатцев по материнской линии: предком его матери Агаристы был афинский архонт Алкмеонид Мегакл, который участвовал
Архидаму очень хотелось избавиться от Перикла до начала войны.
Вторая причина, по которой Перикл не стал созывать Экклесию для рассмотрения просьбы мегарян и спартанцев, заключалась в том, что накануне приезда послов мегарцы похитили двух молодых служанок Аспасии из имения в Ахарне в отместку за то, что афинские молодые люди во время одной из пирушек в Мегарах похитили девку Симефу, танцовщицу и гетеру.
Перикл обиделся на пелопоннесцев за требование об очищении города от скверны, Аспасия обиделась на мегарян за похищение служанок. Обида Аспасии конечно же прибавилась к обиде Перикла.
Он сказал послам Спарты и Мегар:
— Есть закон, по которому я не могу созывать Экклесию для отмены её же постановлений. Этот закон написан на доске. Кто уничтожит эту доску, тот совершит преступление против Афин.
— А ты не уничтожай доску, — посоветовал ему один из пелопоннесских послов. — Ты только переверни её: ведь нет закона, запрещающего это.
— Твои слова остроумны, — ответил послу Перикл, — но не более того.
Экклесия была созвана через три дня, когда мегарских и пелопоннесских послов в Афинах уже не было. Она приняла ответ дарю Архидаму на его требование об очищении Афин от скверны — афиняне решили потребовать от пелопоннесцев, чтобы те очистились от скверны сами: у пелопоннесцев тоже были грехи, связанные с умерщвлением людей в святилищах, — и выслушали речь коринфского посла в Спарте, запись которой была тайно доставлена в Афины. Коринфский посол произнёс её на собрании пелопоннесских союзников в присутствии царя Архидама. Коринфянин старался уговорить всех проголосовать за войну с Афинами. Там были такие слова: «Союзники, выбирайте не мир, а войну, в которой мы непременно победим, ибо на нашей стороне численное превосходство и военный опыт, мы склоним к восстанию афинских союзников и этим лишим Афины всех доходов, дельфийский бог изрёк нам свой оракул и обещал своё заступничество, вся Эллада на нашей стороне».
Заканчивалась же речь коринфянина словами: «Нет сомнения, что Афины, ставшие тираном Эллады, одинаково угрожают всем: одни города уже во власти Афин, над другими они замышляют установить своё господство. Поэтому давайте немедленно выступим против этого города и поставим его на место, чтобы впредь не только самим жить в безопасности, но и освободить порабощённых ныне эллинов!»
Пелопоннесское собрание послов союзных городов после речи коринфянина проголосовало за войну.
Речь коринфянина на Экклесии прочитал эпистат. Сразу после этого к Камню бросились несколько ораторов. Одни из них были за немедленное объявление войны Спарте, другие за отмену мегарской псефизмы и за мир. Последним на Камень поднялся Перикл.
— Я держусь, афиняне, такого мнения, что не следует уступать пелопоннесцам, хотя и знаю, что люди с большим воодушевлением принимают решение воевать, чем на деле вести войну, и меняют своё настроение с переменой военного счастья. Но я и теперь вижу, что должен вам посоветовать то же или почти то же, что и ранее, и считаю справедливым, что те из вас, кто согласится с общим решением, поддержат его, даже если нас постигнет неудача, а в случае успеха не припишут его своей проницательности. Ведь исход событий так же нельзя предвидеть, как проникнуть в человеческие мысли. Поэтому мы и непредвиденные бедствия обычно приписываем случайности.
Афиняне не поняли из этих слов, что предлагает им Перикл, а потому молчали. Когда же он сделал паузу, кто-то крикнул:
— Говори яснее! И короче!
— Хорошо, — ответил на выкрик Перикл. — Скажу яснее и короче. Лакедемоняне уже давно открыто замышляют против нас недоброе, а теперь — особенно. Хотя они согласились улаживать взаимные притязания третейским судом и признали, что обе стороны должны сохранять свои владения, но сами никогда не обращались к третейскому суду и не принимали наших предложений передать спор в суд. Они предпочитали решать споры силой оружия, нежели путём переговоров. И вот ныне они выступают не с жалобами, как прежде, а с повелениями. Действительно, они приказывают нам снять осаду Потидеи, признать независимость Эгины и отменить мегарское постановление. И наконец, требуют признать независимость эллинов, распустить Афинский союз и отказаться от всех колоний! Они хотят уничтожить нас без войны, афиняне, силою только одних требований! «Выполняйте наши приказы, — говорят они, — и тогда войны не будет». И вот я говорю: если мы решительно отвергнем требования лакедемонян, то докажем, что с нами следует обращаться как с равными.