Перо ковыля
Шрифт:
Как все голуби, вяхирь — вегетарианец. Родители вскармливают птенцов «молочком», сами питаются семенами, почками, зеленью, ягодами. Поэтому сыт этот голубь всегда и везде, не имея среди птиц серьезных конкурентов по питанию. Любит желуди, и осенью, не дожидаясь, когда застучит в лесах желудевый град, рвет их прямо с веток, а позднее собирает под дубами. И весной его еще кормит этот урожай. Желуди с подмороженными ростками лежат целехонькие на земле до середины лета. Весной роняют семена сосна и ель, весной созревают семена вязов, у которых не бывает неурожаев. Семена осины, тополей — тоже корм. Пасутся вяхири на всходах, пока они еще не стали травой, ощипывая сочные семядоли. Особенно любят гречиху и долго летают на ее посевы. Стая проголодавшихся птиц может в несколько минут ощипать плантацию ранней капусты,
Птенцам, пока они в гнезде, родители ничего не приносят в клюве, а кормят их сначала густым зобным «молочком», а потом мягкой молочной «кашей» из зоба. Прилетев к гнезду, самец или самка не сразу, как прочие птицы, начинают кормить детей, а долго сидят возле гнезда, воркуют тихонько, словно рассказывая им сказку, и «варят кашку» с полчаса или дольше. Потом птица перепархивает на гнездовый помост, приседает или ложится перед птенцами, а они оба, один — справа, один — слева, засунув свои мягковатые клювы в материнский или отцовский рот, не отрываясь ни на миг, чтобы передохнуть, высасывают все до капли. На глазах пустеет и опадает зоб взрослой птицы и наполняются зобы птенцов. И хотя кормежки эти редки, но зато быстры и сытны, и растут на них молодые, как на дрожжах. В месячном возрасте они уже птицы, которым не нужно гнездо, вскоре могут обходиться и без родителей, занятых уже заботами о втором выводке.
В стае, на кормежке, вяхирь молчалив. Но в пору гнездования по утрам и на вечерних зорях раздаются с семейных участков глуховатые завывания. Так гудит, стоя на ветке любимого дерева, вяхирь-самец. Не воркует, а именно гудит, не открывая клюва. Это гудение относится к тем негромким звукам природы, которые без помех одинаково хорошо слышны и на близком расстоянии, и на далеком, как трели золотистых щурок: что за двадцать шагов, что за двести. Простенький мотив: «гу-гру-у-гугу», с ударением на втором слоге. Он может быть повторен и дважды, и четыре или пять раз, но вся «песня» обязательно заканчивается той же нотой, которой начиналась, и поэтому всякий раз кажется внезапно оборванной, словно начинала птица еще одну фразу, да смолкла на полуслове, напуганная чем-то.
Взрослый вяхирь — одна из самых осторожных птиц. Его поза и особенно взгляд выражают постоянную настороженность. Он и для пения всегда выбирает место, где обзор лучше: на сухой макушке дерева, на проводе. И его круговой токовый полет совершается больше для того, чтобы увидеть то, чего не разглядеть с места. В этом полете нет ничего необычного или интересного. Но изредка в дни самого усердного токования можно полюбоваться особым полетом вяхиря, когда он, словно уверенный, что за ним никто не подсматривает, перелетает открытое пространство между двумя перелесками или лесополосами: летящая птица удивительно напоминает смелого пловца, скользящего по невысоким и редким волнам. Оборвав гудение, голубь набирает скорость, по-особому ставя крылья и хвост и вскидывая голову, как бы встречая невидимую набегающую волну, на гребне которой он поднимается выше. Затем снова несколько взмахов для разгона на плавном снижении и — снова грудью на волну. Но заметив хотя бы в отдалении человека, вяхирь тут же переходит на обычный полет и быстро уносится за пределы видимости, будто смутившись тем, что застали его за каким-то детским занятием.
Молодняк, обретая самостоятельность, проявляет врожденную осторожность даже там, где на вяхирей не охотятся. На открытом месте к птице-одиночке, а тем более к паре птиц или стае, не подойти так близко, чтобы можно было рассмотреть рисунок оперения. Насиживающая птица терпит близость человека, пока не увидит обращенный в ее сторону взгляд. Не на нее, а только в ее сторону. Сорвавшись с гнезда, она стремительно уносится прочь, долго не возвращается и в другой раз уже не подпустит человека и на небольшое расстояние, а улетит заблаговременно.
Зато от пернатых врагов пара защищает яйца и птенцов, как может. Если около их гнезда появляется ворона или сорока, обе взрослые птицы, как по тревоге, оказываются тут же, и бывает достаточно лишь одного их решительного вида, чтобы разорительница чужих гнезд убралась подобру-поздорову. Нападать на птенцов в присутствии родителей — значит рисковать получить сильный и резкий удар твердым крылом. Подросшие птенцы, оставленные без присмотра, пугают врага, сильно размахивая еще не как следует оперенными крыльями. И помогает.
Когда смотришь на летящего вяхиря, видно, что это сильная, неутомимая, хотя и тяжеловатая, быстрая птица (среди голубей нет тихолетов), для которой нет непреодолимых расстояний. Когда же в отдалении видна тысячекрылая стая, направляющаяся к месту ночевки, кажется, что все в ней безмерно устали за день, и каждому хочется одного: лишь бы долететь до ближайшего безопасного лесочка. Движение большой стаи и расстояние скрадывают настоящую скорость полета отдельных птиц, не знающих усталости.
Вяхирь — стайная, но не колониальная, птица, верная месту: постоянны гнездовые участки пар, постоянны места ночевок стай. Как только начинает собираться летняя стая из молодняка первого выводка и немногих взрослых птиц, она каждый вечер прилетает в одно и то же глуховатое лесное урочище. Птицы, уверенные в своей безопасности, гудят так, что в тихую погоду слышно их далеко окрест. К осени, когда вяхири начинают менять подносившийся наряд, все пространство под деревьями, где они ночуют, покрывается сизоватыми перьями.
Улетают вяхири, не дожидаясь предзимья. Но некоторые пары остаются зимовать в малоснежные зимы, словно угадывая наперед, какими они будут, и доживают до весны, кормясь по обочинам, степным выдувам, окраинам сел и городов.
Пустельга
Еще до первого ночного заморозка успели скосить кукурузу с большого придорожного поля, и прежде, чем перепахать землю под урожай будущего года, выгнали сюда скотину, чтобы подобрали коровы листья, обрубки початков, кое-какие сорняки повыщипали. Медленно бредет никем не подгоняемое стадо, реют над ним, мелькают у коровьих морд, носятся взад и вперед, сверкая вороненым пером, сотни касаток. Последнее стадо. Последняя стая. Вспугивают коровы мух, мелких жучишек, а ласточки тут же схватывают легкую добычу, которая не желала взлететь сама. Чуть повыше касаток летает над полем еще одна птица. Она тоже охотится, но, наоборот, держится от коров в стороне, чтобы те не вспугнули ее добычу.
Пролетев немного, птица поворачивает навстречу ветру и останавливается в воздухе, свесив развернутый хвост и трепеща острыми крыльями. Когда ветер становится сильнее, она зависает на месте, едва заметно подправляя свое положение движением полетных перьев — словно ложится на воздушный поток, держа крылья и хвост таким образом, что подъемная сила становится равной силе тяжести.
По этой манере высматривать на земле жертву безошибочно узнается маленький сокол степных перелесков, высоких обрывов, окраин больших городов, деревенек с обветшавшими, древними церквушками — пустельга. Ловит она и жуков, и кобылок, но больше любит живущую по норам четвероногую мелюзгу из неистребимого племени грызунов. Остановившись в воздухе, птица внимательно осматривает поверхность земли. Не приметив никого, отлетает по ветру на другое место, потом дальше и дальше, пока не окажется в ее когтях замешкавшаяся полевка, сусленок, ящерица или жук.
Схватив в лапы полевку, пустельга несет ее к шеренге телеграфных столбов, где, усевшись на перекладине, неторопливо съедает добычу, чистит клюв и подремывает, распушив перо и перекрестив за спиной концы крыльев. Потом взлетает и скрывается за лесной полосой в том направлении, куда летят в эту пору почти все перелетные птицы. Могла бы и на зиму остаться: одета тепло, холодов не страшится, но снег скрывает от нее привычную наземную добычу, а за птицами она гоняться не мастер. Остается иногда, в «мышиные» годы, когда есть возможность ловить неосторожных зверьков на снегу.