Персики для месье кюре

Харрис Джоанн

Но все же и в Маро есть дом, где, насколько я знаю, меня воспринимают отнюдь не враждебно. Возможно, из-за персиков, а может, из-за того, что семья Аль-Джерба жила здесь еще в те времена, когда Маро считался частью Ланскне, а не неким «арабским поселением».

К зеленой двери этого дома я и направилась. Сточные канавы у меня под ногами вполне могли заменить собой целый оркестр; водосточные желоба что-то возбужденно декламировали. С волос ручьями текла вода, мокрые пряди так и липли к лицу; рубашка и джинсы, хоть и были прикрыты старым дождевиком Арманды, промокли насквозь.

Я постучалась, но дверь — во всяком случае, мне так показалось, — открылась далеко не сразу. Я довольно долго ждала на крыльце, прежде чем Фатима впустила меня в дом. На ней был синий, расшитый блестками кафтан; лицо встревоженное, растерянное. Но при виде меня взгляд у нее сразу стал озабоченным.

— Вианн! Что с тобой? Ты же насквозь промокла…

Не прошло и минуты, как я уже сидела на подушках у горящего огня, Ясмина умчалась за сухими полотенцами, а Захра готовила мятный чай. Рядом со мной возлежала на низенькой кушетке старая Оми; из кухни доносился запах готовящейся еды: кокосовая стружка, семечки тмина, кардамон и почти подошедшее тесто — будут печь хлеб к сегодняшнему ифтару, догадалась я.

Оми, одарив меня улыбкой старой черепахи, с легким упреком заметила:

— Ты обещала принести мне шоколад!

Я улыбнулась.

— Обязательно принесу. Я как раз жду, когда мне доставят все необходимое.

— Ну, так поторопись. Я ведь не буду жить вечно.

— Ну, еще неделю-то вы продержитесь?

Оми засмеялась.

— Уж постараюсь. А чего это ты, Вианн, в проливной дождь по улицам бегаешь?

Я уклончиво заметила, что хотела бы повидаться с Инес Беншарки.

— Пф-ф! — от отвращения Оми даже щелкнула беззубыми челюстями. — А она-то тебе зачем понадобилась?

Я с наслаждением сделала большой глоток горячего чая.

— Просто так. Она, по-моему, очень интересная женщина.

— Интересная? Ты это называешь «интересная»? Да я бы сказала, что эта женщина приносит одни не-счастья!

— Почему вы так считаете?

Оми пожала плечами.

— Такая уж у нее натура. Знаешь, есть одна старая история — о скорпионе, который хотел перебраться через реку и уговорил водяного быка перенести его на спине. А когда они были уже на середине реки, скорпион ужалил быка, и тот, умирая, спросил: «Зачем же ты меня ужалил? Ведь если я сейчас умру, ты попросту утонешь». — «Друг мой, я же скорпион, — ответил ему скорпион. — Я надеялся, что и ты это понимаешь».

Я улыбнулась. Эту историю я знала.

— Значит, по-вашему, Инес — скорпион?

— По-моему, некоторые люди предпочтут скорее умереть, чем откажутся от возможности кого-нибудь ужалить, — сказала Оми. — Поверь, ничего хорошего из твоей попытки подружиться с Инес Беншарки не выйдет.

— Но почему?

— Тот же вопрос и бык задал скорпиону. — Оми снова нетерпеливо пожала плечами. — Я же тебе говорю, Вианн: некоторых людей никак не исправишь. А за некоторыми и вовсе тянется такой ядовитый след, что любого сразу отравит, стоит ему тот след пересечь.

Ах, Оми, поверь,

я хорошо знаю, что это за ядовитый след, — сама несколько раз его пересекала. За некоторыми людьми действительно тянется целый шлейф яда, даже когда они изо всех сил стараются быть хорошими. Порой, лежа ночью без сна, я думаю: а что, если я и сама такая? Разве с помощью своего дара я достигла чего-нибудь действительно стоящего? Что я подарила миру? Сладкие мечты и иллюзии, мимолетные радости, обещания в четверть фунта весом? Но мой-то собственный путь был при этом буквально усеян неудачами, болью и разочарованиями. Неужели я и сейчас надеюсь, что мой шоколад способен что-то изменить?

— Оми, мне необходимо ее увидеть, — сказала я.

Она посмотрела на меня.

— Да уж, думаю, что тебе это и впрямь необходимо. Но ты все-таки подожди немного, пусть хоть волосы просохнут. Чайку выпей.

Что я и сделала. Мятный чай был удивительно хорош — ярко-зеленый, пахнущий летом. Пока я им наслаждалась, в комнату вошел черный кот, который тут же устроился у меня на коленях и замурлыкал.

— Хазрату ты явно понравилась, — заметила Оми.

Я погладила кота.

— Ваш?

Она снисходительно улыбнулась и сказала:

— Кошки вообще ничьи; они никому принадлежать не могут. Кошки приходят и уходят, как Черный Отан. Но Дуа дала этому коту имя, и теперь он приходит сюда каждый день, зная, что здесь его всегда накормят. — Оми вытащила из кармана кокосовое печенье, отломила кусочек и протянула коту: — На, Хази. Твое любимое.

Хази протянул изящную лапку и цапнул печенье, а потом с явным удовольствием принялся его есть.

Оми доела остаток и сообщила:

— Хазрат Абу Хурайра был знаменитый sahabi. [48] Его все называли «кошачий человек», уж очень он кошек любил. Маленькая Дуа назвала кота в его честь. Она говорит, что он бродячий, но, по-моему, он домашний, просто ему еда здесь больше всего по вкусу.

— Интересно, кому она может быть не по вкусу? — сказала я с улыбкой.

— Моя невестка и впрямь готовит лучше всех в Маро. Только не говори ей, что я это сказала.

— Вы очень любите Дуа? — спросила я.

48

Повсюду на Востоке используется в значении «господин, европеец», но его исходное значение «друг» (арабск.).

Оми кивнула.

— Дуа — очень хорошая девочка. Ну, может, и не очень, зато она всегда может заставить меня улыбнуться. И очень помогает с нашей маленькой Майей.

— Да уж, Майя у вас — сущий сорванец, — улыб-нулась я.

— Она ведь в Тулузе живет, — Оми, судя по всему, считала, что именно этим все и объясняется. — Ясмина приезжает к нам только на рамадан, а в остальное время мы почти не видимся. Ей здесь не нравится. Говорит, что жизнь у нас чересчур спокойная.