Персональное дело
Шрифт:
Семидесятые годы Салуцкий вспоминает с особенной теплотой. В «Новом мире» тогда печатались вместе Бакланов и Бондарев, Ахмадулина и Глушкова, Евтушенко и Ю. Кузнецов, Слуцкий и Куняев, Вознесенский и Софронов. А у нас и об этом периоде другие воспоминания. Как раз в семидесятые годы некоторых из товарищей, поставленных Салуцким в перечисленных парах вторыми, спускали с поводков, и они нас грызли, злобно урча и с большим аппетитом.
И после всего этого опять давайте жить вместе?
Нет уж, господа, лучше с волками, чем с вами. Тем более что как только мы с вами соединимся, вы опять начнете создавать правления, секретариаты, комиссии, сами туда первые влезете, а там уж неизбежно начнете доказывать, что вы нужны литературе больше, чем мы. Так что живите себе отдельно. Если можете, живите на гонорары. А не можете, есть более достойные занятия, чем заседания в президиумах и закрытых секретариатах. Для жизни можно разводить кур, водить такси, прислуживать в ресторане – все это труд, может быть, не очень прибыльный, но зато честный.
А писателям, тем, которые правда писатели, вы ни для чего не нужны. Писатель относится
11.08.01
Продолжение путча
В тот год сегодня было воскресенье.
Я проснулся затемно и нажал кнопку прикроватной лампочки, чтобы посмотреть на часы. Лампочка не засветилась. Я глянул в окно и увидел, что весь кампус Гаучер-колледжа (штат Мэриленд) погружен во тьму. Утром выяснилось, что на подстанции что-то перегорело, аварийная команда работает, но раньше чем к вечеру тока не будет. А стало быть, откажутся работать телевизор, электроплита, кофеварка, компьютер, не будет даже горячей воды, поскольку обесточилась и котельная. В таких условиях сидеть дома бессмысленно и невозможно, поскольку и кондиционер без электричества тоже не крутится. «Вот и хорошо, – сказала жена, – поедем наконец посмотрим Балтимор» (ближайший от нас и стоивший внимания город).
Ну и поехали. Посетили местный музей, рыбный рынок, гавань, где как раз стоял на причале советский парусный фрегат «Товарищ». Побывали в дельфинарии, поужинали в ресторане, вернулись домой, а там темно. У подъезда встретили охранника с фонарем, спросили, когда же будет свет. Он сказал: если повезет, то к полуночи. Нам не повезло, и за полночь мы легли спать в темноте. Около 2 ночи света все еще не было, но раздался телефонный звонок. Моя жена нащупала в темноте трубку: «Алё». Потом сказала сердито: «Миша, ты не можешь свои шутки оставить на утро?» – «В чем дело?» – спросил я ее. «Да опять звонит с дурацкой выдумкой. В Москве, говорит, путч, Горбачев арестован». Миша был известный любитель розыгрышей и часто сообщал нам что-то подобное. Мы собрались досматривать сны, но тут позвонил Илья, человек серьезный, и подтвердил сказанное Мишей. Наконец дали свет, мы включили телевизор и увидели то, что можно было принять за репортаж из Праги 1968 года. Танки, танкисты, толпа, «Лебединое озеро». Кроме прочего, показали участников «Конгресса соотечественников», которых совсем не задаром умельцы отмывания денег заманили в Москву. «Соотечественники», в основном старые люди, эмигранты «первой волны», выглядели растерянно, очевидно решив, что под видом путча большевики провели очередную операцию «Трест» и путь от Успенского собора в Кремле до подвалов Лубянки может быть очень недолог. Американское телевидение, большинство каналов которого всем новостям предпочитают местные пожары и наводнения, вело из Москвы беспрерывные репортажи, сопровождая их комментариями разных специалистов, из коих многие обрадовались событию, возвращавшему им надежду, что они опять будут востребованы. Именно во время путча стало как никогда очевидно, что советский режим его профессиональным противникам нужен не меньше, чем сторонникам, предоставляя много рабочих мест с большими окладами, грантами и иными материальными вознаграждениями. Происшедшее событие многие толковали тогда и сейчас толкуют неправильно, называя его антиконституционными действиями или государственным переворотом. На самом деле путчисты совершили отчаянную, но, по счастью, глупую и трусливую попытку восстановить на территории СССР порядок, как раз соответствовавший букве и духу Конституции государства, на верность которому они присягали. Переворот был совершен не ими, а Горбачевым и его сподвижниками. Это я говорю не в отрицательном смысле, а наоборот, в положительном. Советский режим сам по себе был незаконен, удерживался силой, имел липовую конституцию, сочиненную в угоду самому себе. Советские граждане были по существу государственными рабами, лишенными элементарных человеческих прав и свобод, жизнь их была полностью во власти произвола правящей партии, поэтому они имели право на заговор, на восстание, на то, что называется государственным переворотом. Что же касается путчистов, то они Советского государства не переворачивали, а, наоборот, пытались его сохранить. При советской власти некоторые действия, направленные против нее, назывались попыткой реставрации капитализма. Действия путчистов следовало бы назвать попыткой реставрации социализма. Попытка эта завершилась неудачей, но не такой полной, как нам показалось вначале. Некоторые путчисты, претерпев мелкие неприятности вроде краткого тюремного заключения, вернулись к нам героями и заняли прежние позиции. Теперь они сами и их единомышленники, сидя в Думе и в других властных структурах, вполне откровенно стремятся к тем же целям, что и десять лет назад. В общем, путч продолжается, но без танков, а тихой сапой.
№ 150, 18.08.01
Цвета времени
Оказывается, наш триколор является символом примирения людей разных взглядов и означает союз красных, белых и голубых. Это не я придумал, а некая немецкая пропагандистка однополой любви. По одному из каналов ТВ она призвала соотечественников привыкнуть к новым реалиям и брать пример с передовых стран, в состав которых зачислила и Россию. Она же сообщила, что устоявшиеся представления о продажности проституток не точны. Женщины легкого поведения вовсе не продаются, а сдают себя напрокат. Продаются выходящие замуж по расчету. А кому с расчетом не повезло, отдают себя за просто так, утешаясь, что это любовь. На самом деле романтика чистой любви уходит в прошлое, вступление в брак люди все чаще рассматривают как долговременное деловое партнерство и свои отношения после пылких слов закрепляют контрактами, предусматривая возможный обман, нарушение обязательств и оговаривая, что кому достанется в случае чего. Это называется прагматизмом, который подразумевает, что всякое дело не зазорно, если легально и кому-нибудь нужно. Можно лечить людей, торговать овощами, держать секс-шоп, и те же проститутки скоро станут уважаемыми государством налогоплательщиками. Подобные откровения бывшему советскому человеку кажутся еще дикими, он с трудом привыкает к рыночным отношениям, в которых прежде, чем что-то купить, надо что-то продать целиком или частично: тело, руки, ум, красоту, талант, рукопись, вдохновение или что-нибудь из вещей.
В современном обществе, чем бы и на каком уровне человек ни занимался: политикой, наукой, искусством, он без овладения торговыми навыками больших успехов вряд ли достигнет.
Мой знакомый американец изобрел микроволновую печь и, если бы продал свое изобретение с умом, стал бы мультимиллионером. Но он им не стал, потому что работал на фирме и за зарплату, правда, очень хорошую. Билл Гейтс стал несусветным богачом не только потому, что технический гений, а потому, что хорошо продал все, что изобретено было им самим или кем-то под его руководством.
Любой крупный ученый на Западе и у нас уже тоже знает: для того, чтобы пробить проект, надо его хорошо продать в буквальном смысле, найти какой-нибудь фонд или спонсора, который его исследования оплатит.
То же и писатель. Который, если он был советским писателем, к новым условиям приспосабливается труднее других.
Раньше ему жилось лучше, когда надо было только продать душу и время от времени хвалить родину, существующий строй, вышестоящее начальство и голосовать за. И тогда – никаких неприятностей. Напишешь книгу, и если в ней ничего такого не обнаружат, то напечатают и гонорар заплатят приличный. На который автор мог жить несколько лет, не завися от читателя-покупателя. Лишь бы начальству нравилось, а будет ли кто читать – неважно. Конечно, приятно знать, что люди читают, но желательно, чтоб читали не слишком. Если слишком, то может возникнуть подозрение, что имеет место нездоровый интерес. Который может привести к неприятностям вплоть до обвинений автора в рыночных интересах иного рода – что он продает Родину. Теперь любовью к Родине еще торгуют отдельные депутаты, но для писателей она стала товаром бесплатным. Теперь писателю нужно именно на нездоровый интерес рассчитывать, но тут такая конкуренция, что не пробьешься и не поспеешь. Не успели выйти из моды герои теперешних книг – шпионы, бандиты, киллеры, олигархи и сексоманьяки, как вошли в списки бестселлеров воспоминания бывших жен и любовниц о закулисной жизни и постельных приключениях знаменитостей. Во всем мире всё на продажу и всё напоказ, а тех, кто прославился на чем-то одном, приглашают прославить что-то другое. Теперь наследные принцессы позируют голые для журнала «Плейбой», а президенты и чемпионы рекламируют зубную пасту или шампунь.
В рынке есть много непривычного для нас, пугающего и плохого, но каким бы он ни был, он лучше порядка, определяемого свыше. В отличие от утопического социализма, он нам не обещает идеальных условий, но создает естественные. Он дает нам свободу, ибо сам не может существовать без нее. Он не всегда справедливо, но по понятной логике определяет цену всему: товарам, людям, словам и идеям. Он вам лишнего не даст, но и от вас ничего не потребует. И ему безразлично, какого вы цвета в смысле кожи, политических убеждений или сексуальной ориентации.
№ 155, 25.08.01
Писатель и государство
Слава богу, народ нас больше не кормит, и мы не обязаны чересчур напрягаться, создавая достойные его произведения. Тем более что теперь, судя по спросу, чаяниям народа больше других отвечают сочинители боевиков, детективов, триллеров и те, кого писатель Валерий Попов называет фекалистами. Эти авторы производят много продукта соответствующего направления, но даже он предпочтительнее утопших в макулатуре романов-кирпичей классиков соцреализма. Авторы кирпичей в прошлом осыпались должностями, орденами, премиями, привилегиями, усиленными пайками, хвалебными статьями критиков и большими портретами в некрологах. Теперь назови молодому читателю их имена и титулы книг, напрасно он будет морщить свой юный лоб. Одних уж нет, а те недалече, но кто их помнит? На слуху больше авторы, коих в литературу раньше не пропускали, а ошибочно пропущенных вытравливали на закрытых заседаниях и путем всенародного гнева в газете «Правда». По чему некоторые бывшие сильно тоскуют, но увы. У нас ныне свобода слова и рыночные отношения. Товар-деньги-товар. Каждый свой товар продает, чужой покупает. Книгу продал, купил булку. Булку продал, купил книгу. Все само собой регулируется, и нужно ли государству встревать в отношения пекущих булки и стряпающих романы? Я недавно одного удрученного государственным равнодушием литератора в колонке упомянул, другого не буду, потому что третий подлец обидится, что его не заметили. Но у них, упомянутых и подразумеваемых, сложилось мнение, что государство наше изнемогло в заботе о писателях «либерального крыла», а литераторы другого крыла, «отстаивающие национальную традицию, патриотизм, государственность» (то есть они сами), вытесняются в маргиналы. В литературе нынешней, считают они, – кошмар, прямо как в 20-е годы, когда бесчинствовал РАПП. Годы поближе к нам, когда они сами раппствовали, у них из памяти выпали. Бывает такой вид склероза: давнее помнится хорошо, а вчерашнее, как в тумане. Но помнящие могли бы из личного опыта извлечь вывод, что писателя, коли он заслуживает этого звания, насильно в маргиналы не вытеснишь, а маргинал в литературе не удержится даже при вооруженной поддержке супердержавы.