Первая мировая война 1914–1918 годов и Сибирь
Шрифт:
– Убьют меня, – говорил он мне. – Я готов к этому. Но одно обидно, я уже не буду знать, что даст для России эта война» [152] .
Офицеры военного времени доминировали не только во фронтовых частях, но и в запасных батальонах (полках) в тылу. Я уже выше сообщал, что в 38-м Сибирском запасном стрелковом батальоне на 1 сентября 1915 г. имелось 38 офицеров и военных чиновников, в том числе 31 прапорщик, т. е. примерно по 2–3 чел. на роту. Регулярно в приказах по части фиксировалось: 3 октября 1915 г. «Прибывшего на службу прапорщика 2-й Иркутской школы прапорщиков Масдовского зачислить в состав батальона. Назначить его офицером 10-й роты»; 5 октября того же года. «Прибывшего на службу прапорщика Иркутской 2-й школы прапорщиков Плотникова зачислить в батальон и назначить младшим офицером в 4–ю роту» [153] . Основным источником пополнения офицерских кадров для упомянутой части стали военно-учебные заведения Иркутска. В свою очередь 9 декабря 1915 г. И. И. Серебренников записал в дневнике: «На днях здесь был произведен выпуск учеников из школы (вернее курсов) для прапорщиков запаса. Выпущено свыше 200
152
Серебренников И. И. Указ. соч. С. 133.
153
Там же.
154
Серебренников И. И. Указ. соч. С. 70–71.
Как они служили, можно узнать из тех же приказов. Так, 3 октября 1915 г. комбат, подполковник Доброхотов, «посетив около 9 часов утра 9-ю роту», «не нашел на занятиях ни командира прапорщика Микулина, ни младшего офицера прапорщика Лебедева, которые пришли уже в 10 часу. Занятия в 9-й роте велись вяло…, выправка не только ратников 2-го разряда, но и молодых солдат находящихся второй месяц в строю – слабая… Принимая во внимание, что прапорщик Микулин уже неоднократно замечался в опаздывании и последний раз даже был арестован домашним арестом на одни сутки, за последнее опоздание, а также беспорядки в роте, арестовываю его на одни сутки на гауптвахте и предупреждаю, что если его деятельность и в будущем будет также плодотворна как теперь, принужден буду принять против него меры, указываемые законом. Прапорщику Лебедеву объявляю в первый раз выговор» [155] .
155
ГАНО. Ф. Д-132. Оп. 1. Д. 2. Л. 17.
Недовольство в адрес офицеров военного времени выразил и сам командующий ОмВО, генерал-лейтенант Н. А. Сухомлинов, в воспитательных целях разразившийся приказом по войскам объединения от 15 августа 1915 г.: «13-го августа вечером я встретил в городе [Омске] двух обер-офицеров, которые не отдали мне установленной чести, в виду вечернего времени этот случай не особенно удивил бы меня, если бы далее я не встретил целую группу офицеров, которые по явной невнимательности, тоже не отдали мне надлежайшей чести». Ну, а дальше нижестоящим командирам предписывалось усилить воспитательную работу с младшими офицерами, обратить самое строгое внимание на их дисциплину и т. д. и т. п. [156]
156
Там же. Д. 1. Л. 127 об.
Но были и положительные моменты. «Высочайшим приказом от 26 августа сего года, – говорилось в приказе по 38-му батальону от 18 сентября 1915 г., – за отлично ревностную службу и особые труды, вызванные обстоятельствами текущей войны с 1 января сего года прапорщику вверенного мне батальона Грищенкову пожалован орден Св. Станислава 3-й степени. Приказываю означенную награду занести в послужной список прапорщика Грищенкова» [157] . Кстати, как было установлено в предшествующем параграфе из 534 награжденных за время войны орденом Св. Георгия 4-й степени офицеров из сибирских формирований прапорщиков насчитывалось 60 чел. К тому же нужно иметь в виду, что после 9 месяцев службы в запасных частях, прапорщика с очередной маршевой ротой отправляли на фронт. Поэтому их пребывание в тылу можно рассматривать как своеобразную форму повышения квалификации.
157
ГАНО. Ф. Д-132. Оп. 1. Д. 1. Л. 274.
Пулемет «Максим» на ручной треноге. 5-й сиб. стр. полк (из коллекции Новосибирского краеведческого музея)
Минимальные сроки подготовки людей, которые в принципе не собирались и не должны были служить в армии, пестрота социального состава, сложный процесс адаптации к военной повседневности формировали нелицеприятный имидж офицеров военного времени [158] . На бытовом уровне популярностью пользовался куплет:
158
Там же. Л. 238.
«Раньше я был кучер, звать меня Володя, А теперь я прапор, Ваше благородие».
Выше я уже приводил факты негативного отношения к прапорщикам, в том числе инцидент между рядовым П. Матвеевым и офицером Даниловским. Тот же И. И. Серебренников, восторженно отзывавшийся о прапорщике-сибиряке К-в, в марте 1916 г. на основе письма брата, служившего в Забайкалье (Даурия) в ополченческой дружине, воспроизводит печальную историю: «Прапорщик стал избивать солдат. Один из последних, озлобленный, пытался ударить рукоприкладчика. За эту попытку солдат был предан суду и через 11 часов после приговора был расстрелян. Эта история произвела крайне гнетущее впечатление на брата.
Безусые юнцы, прапорщики, бьют по лицу солдат, часто пожилых, волосы которых уже посеребрены сединою. Прапорщицкая среда ведет вообще себя так, что возбуждает большое недовольство общества. Боже мой, как плохо все складывается!» [159] . Показательная в этом плане история произошла в феврале 1916 г. в 23-м Сибирском стрелковом запасном полку в Новониколаевске. Призванный из Барнаульского уезда рядовой Казанцев во время дежурства поставил винтовку, закурил папиросу и отказался назвать свою фамилию командиру роты. Вместо дисциплинарного
159
Серебренников И. И. Указ. соч. С. 208.
160
Горюшкин Л. М., Бочанова Г. А., Цепляев Л. Н. Новосибирск в историческом прошлом (конец XIX– начало ХХ в.). Новосибирск, 1978. С. 222–223.
С другой стороны, на этих офицеров военного времени из числа студентов, инженеров, отличившихся в боях нижних чинов, легла тяжелая задача подготовки солдат из неграмотных и малограмотных сибирских крестьян, руководство ими на фронте. При этом они в первую очередь подвергались опасности быть убитым или раненым, как это произошло с бывшим землеустроителем, прапорщиком запаса из Томска С. К. Майковским. Призванный в августе 1914 г. в 31-й Сибирский стрелковый полк, в начале 1915 г. он был тяжело ранен, перенес несколько операций, признан инвалидом, но вернулся на фронт нестроевым офицером и назначен интендантом полка [161] . Как справлялись офицеры военного времени с подготовкой пополнения? мы еще постараемся разобраться ниже. Что касается ругани и мордобоя, то арестованный уже после свержения самодержавия за эти пороки поручик признавался: «Я никогда не готовился и не думал о военной карьере, я студент, надевший военный мундир семнадцать месяцев тому назад. Я так воспитан, что никогда, даже будучи только что выпущенным офицером, не допускал мысли о рукоприкладстве. Я смотрел на это, как на нечто дикое, недостойное человека. И вот, как это произошло, я даже не могу объяснить. Я, надевши золотые погоны, впитал в себя традиции «умения обращаться с людьми». Даже в самое последнее время перед арестом у меня было разъедающее сознание чувство, что я делаю не так, как думал, что я иду против себя самого, против своей совести. Но я уже не мог себя побороть» [162] .
161
Ращупкин Ю. М. Иркутский военный округ во второй половине XIX – начале ХХ веков: формирование, специфика и деятельность. Иркутск, 2003. С. 163–164.
162
Цит. по: Кожевин В. Л. Российское офицерство и Февральский революционный взрыв… С. 105.
Что касается дисциплины в запасных частях в Сибири в рассматриваемое время, то она была в пределах армейской повседневности. Имели место самовольные отлучки и факты дезертирства. В приказе по 38-му Сибирскому запасному стрелковому батальону от 25 августа 1915 г. можно прочесть: «Самовольно отлучившегося 21-го сего августа молодого солдата 5-й роты досрочного призыва 1916 г. Андрея Дрягина и зачисленного в учебную команду, до сих пор невозвратившегося и неразысканного, исключить из списков батальона и полагать в бегах» [163] . Если в августе-декабре 1915 г. из 31-го Сибирского запасного стрелкового полка (Томск) самовольно отлучилось 97 чел. и 51 из них вернулись обратно, то в июле-декабре 1916 г. количество «самовольщиков» достигло 324 чел, из них добровольно вернулось 77 чел. [164] Имелись претензии к нижним чинам постоянного состава, которые «позволяют себе надевать во время занятий и даже при хождении в город вольную одежду, а также нашивают на погоны тесьму из серебреного галуна». «Не все кадровые, даже унтер-офицеры, умеют отдавать честь, некоторые не имеют надлежащей выправки. Между тем кадровые как учителя должны служить примером молодым солдатам и ратникам» [165] .
163
ГАНО. Ф. Д-132. Оп. 1. Д. 1. Л. 159.
164
Майдурова Н. А. Социал-демократические организации Западной Сибири в борьбе за крестьянство и солдатские массы в годы нового революционного подъема и империалистической войны (1910 – февраль 1917 гг.). Автореф. дис. канд. истр. наук. Томск, 1983. С. 16.
165
ГАНО. Ф. Д-132. Оп. 1. Д. 2. Л. 28.
Интенсивность подготовки пополнения составила в целом по России в 1914–1915 гг. 300 тыс. чел., ежемесячно поглощаемых фронтом. Тогда же только из Омского военного округа ежемесячно вывозили по 25 тыс. чел. (по 100 маршевых рот). В 1916 г. этот показатель составил 15 тыс. чел (62 маршевые роты) [166] . Как правило, отправляли в действующую армию «солянку» из новобранцев, запасных и ратников ополчения. Так, в мае – июне 1915 г. из 43-го Сибирского запасного стрелкового батальона в Брест-Литовск выбыло две маршевые роты по 250 чел. В 3-й роте числились 1 младший унтер-офицер и 249 ратников ополчения призывов 1900–1915 гг., в том числе 1900 г. (34–35 лет) – 30 чел., 1901 (33–34 года) – 41, 1902 (32–33 года) – 25, 1903 – 70, 1904 – 20, 1915 г. – 20 чел. В общей сложности 186 (74,4 %) были в возрасте старше 30 лет. Основная масса была призвана в Бийском (114 чел.) и Павлодарском (116 чел.) уездах. Личный состав 5-й маршевой роты составляли призывники Змеиногорского (161 чел.), Павлодарского (58), Омского (39) и Барнаульского (1 чел.) уездов [167] .
166
ГАНО. Ф. П-5. Оп. 3. Д. 76. Л. 2.
167
ГАНО. Ф. Д-132. Оп. 1. Д. 6. Л. 2–5, 15–18.