Первая просека
Шрифт:
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
На вторые сутки плавания вдали показались знакомые очертания сопок и села Пермского.
Всего шесть дней прошло с той проклятой ночи, когда Захар решился бежать, ему же казалось, что прошла целая вечность — так много испытал, пережил, передумал он за эти дни. Горечь и радость перемешались в его душе, и он не чаял, когда отделается от Головахи, увидит друзей.
Лодка обогнула мыс, и Захар увидел полуголых парней, занятых рыбной ловлей. Они выбирали мелкую рыбешку из небольшого бредешка и до того увлеклись
— Ну как, попадает? — спросил Захар.
— Попадает… Кошке на обед.
Курчавый широкоскулый крепыш с облупившимся носом сплюнул и прикрикнул на остальных:
— Давай выбирай!
Захар посоветовал:
— Удочками лучше, крупная попадает. А этим бреднем все равно что штанами ловить.
— А где их возьмешь, удочки? — буркнул в ответ курчавый. — Утиль этот с ограды сняли, от курен кто-то завешивал огород.
— Для столовой ловите?
— Для себя! Жрать нечего.
— А почему нечего?
— Да ты что за спрос? — обозлился курчавый. — Езжай своей дорогой, не докучай тут!..
Захар глуховато сказал:
— Я шесть дней не разговаривал с порядочными людьми. По живому слову соскучился.
Все с интересом посмотрели на него.
— А этот — не порядочный? — спросил высокий костлявый детина, кивнув на Головаху.
— Вот именно. Из бегов возвращаемся.
— Ты это серьезно?
— Уж серьезней некуда.
— А что-то незаметно. У нас вон там двое беглых лежат, так кожа до кости и бородища до пупа.
— Не успели отрастить, вовремя повернули назад, — усмехнулся Захар.
— Нет, вы серьезно — бегали? — снова спросил курчавый.
— Да честное слово! — воскликнул Захар. И улыбнулся душевно: — Что, бить будете?
— На черта нам бить! Мы сами такие, понял?
— Какие?.. — Захар внимательно посмотрел на курчавого.
— А вот такие — из «гулькома». Слышал про такую организацию?
— Слышал. — Захар помолчал, наблюдая, как парни выбирают перепачканных в грязи мелких карасиков и сазанчиков. — Если надо, я могу дать крючки, штук пять, — предложил он, ни к кому не обращаясь.
— А у тебя есть? Слушай, дай, — подобревшим голосом сказал курчавый, выпрямляясь. — Понимаешь, сорганизовали артель по пропитанию. Карточек-то нам не дали… А вы чего же вернулись?
— Просто передумали. — Захар не хотел говорить о Головахе: кто знает, что это за люди, вдруг тут единомышленники окажутся? — А вы что, тоже собираетесь?
— Собирались вот, да притык получился. — Курчавый вымыл руки, вытер их о траву, присел на нос лодки. — Ладно, ребята, бросайте эту плотву, давайте перекурим, — распорядился он.
Парни подошли к лодке, расселись на траве.
— Да-а, собрались вот, а теперь дело развалилось, — продолжал курчавый, скручивая цигарку. Был он как дубок — с короткой сильной шеей, с мускулистым, крепко сбитым телом. Серые глаза с легким прищуром, властный голос — все говорило о его уме, воле и смелости. — Так ты нам крючки-то дай в самом деле. Говорят, карась хорошо идет на удочку в Мылкинском озере… Хотели, брат, двинуть через тайгу, тут где-то
Он закурил, сделал глубокую затяжку и продолжал:
— А тут случилась такая история. Вчера к нам в конюшню — мы живем в брошенной конюшне, — пояснил он, — вечером вваливаются двое оборванцев, еле держатся на ногах — кожа да кости, обросшие, как дьяконы. Пришли и сразу легли. Немного отдышались, попросили чего-нибудь поесть. Собрали им крохи, у кого что было, так они почти живьем проглотили. Очухались немного и рассказали невеселую историю. Может, брешут, но, если судить по их виду, то вполне возможно, что все правда. С месяц назад в эту конюшню, где мы сейчас живем и где тогда жили они, — словом, в «гульком», заявился какой-то мужичок и говорит: «Смогу довести за плату напрямик через тайгу до станции Бочкарево». Ребят было одиннадцать человек. Сторговались с мужичком по две сотни с каждого, запаслись продуктами на две недели и двинули. По пути, мол, можно бить зверя — у мужичка было ружье — да ловить рыбу в дополнение к питанию.
Курчавый глубоко затянулся, выпустил длинную струю дыма.
— Идут день, другой, третий… Тропа торная, идти легко. Потом свернули на какой-то отвилок, стало труднее пробираться. А на седьмой день кончилась тропка. А тайга такая, что хоть топором прорубайся! И тут заметили, что вроде ходят они по одному и тому же месту, вокруг сопки. Они к мужичку: «Ты нарочно плутаешь?» — «Что вы, робятки, идем правильно. Где-то тут должна быть речка. Посидите, я мигом ее найду». Ушел — и пропал: будто черти с квасом съели… Ждали ребята его день, ждали ночь, а наутро сами пошли искать речку. А речки, оказывается, и в помине нет. Ходили целую неделю, думали найти тропку и закружились окончательно. Потом кончились продукты, стали есть траву, зеленую ягоду, грибы. Двое отравились грибами, померли… Началась свара: один тянет туда, другой — сюда. Обессилели от голода… Кто послабее, тех бросали, потому что другого выхода не было. Эти двое, они давно дружили, решили идти только в одном направлении, на восток, чтобы добраться до Амура. На восьмые сутки вышли к Амуру еле живые, увидели нанайцев, а те привезли их сюда. Сейчас отлеживаются.
— А почему же их в больницу не положили? — спросил Захар, потрясенный рассказом.
— Говорил я сегодня в больнице — может, заберут…
Курчавый помолчал, потом заключил:
— Видишь, вот как оно, дело-то обернулось! Вы небось и десятой доли не хлебнули такого?
— Зато я другого хватил, — ответил Захар, доставая из рюкзака коробку с рыболовными крючками. — Сами-то с одного места все? — не без умысла спросил он, чтобы решить потом, говорить или нет о Головахе.
— С бору по сосенке, — нехотя ответил курчавый. — Мы вот трое, — кивнул он на парней, сидящих по правую руку от него, — с Кубани, только из разных станиц, а это четверо — из Горького.
— Вот, нате по одному на каждого. — Захар кинул курчавому коробок с крючками.
— Вот спасибо. Теперь дело пойдет. Так ты говоришь — другого хватили? Тонули, что ли?
Захар еще раз оглядел ребят — нет ли здесь воровской физиономии? — и сказал: