Первая просека
Шрифт:
Захар пошел на берег Амура. Его охватывало ожесточение против самого себя. К черту, довольно малодушничать! Завтра он пойдет в комитет комсомола, прямо к секретарю, и расскажет обо всем, ничего не утаивая, расскажет о рыбаках, о трагическом побеге одиннадцати. Пусть все видят, к чему приводит малодушие, дезертирство с поля боя, бегство из строя — от товарищей, от коллектива. И если комитет не соберет прогульщиков, он напишет обо всем в газету. Стыдно? Ничего. Он вынесет, выдержит. Зато разом избавится от позора.
Его размышления прервали шаги. В сумерках обозначился женский силуэт. Не Любаша ли? От этой мысли у Захара захолонуло в груди. Бежать? Поздно, она уже вот, рядом. Конечно же, Любаша. Вся кровь прихлынула к лицу Захара.
— Ой, кто это тут? — В голосе Любаши неподдельный испуг. Она остановилась, потом осторожно стала приближаться. — Захар?.. — Голос ее замер на вздохе.
— Я, Любаша… — глуховато ответил Захар.
Он шагнул ей навстречу, порывисто обнял ее, прижался лицом.
Она уронила ведра, обвила руками его шею.
— Прости, Любаша. — Захар задыхался. — Я все объясню тебе…
— Захар, милый…
— Давай сядем. Расскажу тебе все.
Они сели рядом, прижавшись друг к другу.
— Откуда ты взялся, Захар? Где ты был все это время? Если бы ты знал, как я мучилась! У тебя такая бородища отросла… — Она робко и нежно провела ладонью по его колючей щеке.
— Я убегал, Любаша, — глухо сказал Захар.
— Так я и думала… Сердце чуяло… И жаль мне было тебя не знаю как!.. Ой, какой же ты молодец, что вернулся! — Любаша обвила руками его шею. — Насовсем, Захар?
— Теперь насовсем. — В голосе Захара прозвучала горькая усмешка. — И другим закажу, чтобы не бегали. А ведро и весла вернули тебе? Ругался отец?
— Захар, милый, да выбрось ты это из головы. Папаша даже не знает, что весла пропали. Да они и не нужны были, нашу лодку кто-то украл.
— Лодку украл? — с тревогой спросил Захар. — У нее цепь кончается проволокой и замок на конце? Да?
Любаша весело расхохоталась.
— На ней убегал?
— Я же совсем обокрал вас!
— Не думай об этом. Где ты живешь: у своих земляков?
— Нет, в бормотовской конюшне.
— С этими хулиганами?
— Только до завтра. А там будет видно.
— Захар, пойдем к нам ночевать, а?
— Что ты, Любаша! Да я со стыда сгорю. А потом же со Ставорским не хочу встречаться. Видеть его не могу!
— А папаша ему сказал, что зазря тебя уволили, — засмеялась Любаша. — Говорит, хороший бригадир был. Только, говорит, горячий больно, молодняк еще. Ой, Захар, как я по тебе соскучилась!.. А надо идти, там мамаша воду ждет…
Она вскочила, быстро зачерпнула в оба ведра воды.
Захар тоже встал.
— Давай я донесу! — Он взялся за ведра.
— Не надо, я сама. Ты же устал, наверно.
— Ничего, пустяки…
Он донес ведра до самых ворот.
— Завтра вечером встретимся, Захар? — тихо спросила Любаша.
Захар помолчал, потом ответил:
— Я еще не знаю, как у меня все сложится… Наверное, исключат из комсомола.
— Бедненький Захар… — Любаша прильнула к нему. — Не горюй, ладно?.. Ну, прощай.
Видно, давно завладело ею чувство к этому грубоватому, но душевному парню, если так, без стеснения, перешагнула Любаша грань, еще час назад казавшуюся ей неодолимой.
А что Захар? Он был в каком-то угаре от любви, захватившей его.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Утром Захар лицом к лицу встретился на узком дощатом тротуаре с самим Ставорским и широколобым. Преградив ему путь, они поздоровались за руку с какой-то непонятной почтительностью.
— Ты что это, Жернаков, в староверы решил податься? — спросил Ставорский фамильярно. — Бородищу-то отрастил! Слушай, куда ты запропастился? Всю неделю тебя ищем. Надо же расчет получить, деньги тебе выписаны. А главное — покажи место, где ты привязывал Варяга, когда ездил на лесозавод. Нужно посмотреть, наверняка там аконит или чемерица растет, раз конь подох.
— А для чего? — хмуро спросил Захар.
— Все еще дело твое распутываем. Заходи сегодня ко мне, деньги получишь, а потом съездишь с Пригницыным и Рогульником к лесозаводу, они поищут траву.
— С ними я не поеду.
— Почему? — настороженно спросил широколобый.
— Потому, что они для меня не авторитет, товарищ ветврач.
— Так ты что же, хочешь, чтобы с тобой мы ехали?
— Да, поеду только с вами, — решительно ответил Захар.
— Ладно, подумаем, — кивнул широколобый.
По дороге в парикмахерскую Захар напряженно думал, стараясь разгадать смысл этой поездки на поиски ядовитой травы с Пригницыным и Рогульником. Он так и не смог понять новой затеи Ставорского.
Побритый, посвежевший, подтянутый, подходил Захар к избе, где размещался построечный комитет комсомола. Преодолевая робость, он решительно поднялся на крылечко, открыл дверь.
Разгороженное на клетушки помещение, словно улей, гудело от множества голосов, воздух был пронизан синим табачным дымом. В одной клетушке басовитый, зычный голос требовал для ребят по две пары лаптей: «Ходят босиком на корчевку, поизранили себе ноги!» Из другой клетушки слышался разговор по телефону; кто-то истошно кричал: «Локомобиль пришел, пришел, говорю, локомобиль! Завтра будут перевозить, завтра, завтра, черт тебя возьми! Оглох, что ли?..»