Первая просека
Шрифт:
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Собираясь утром в лес, на работу, Захар обратил внимание, что Бонешкин не просыпается.
— Коля, уходим! — сказал он. — Тебе ничего не нужно? Ну, проснись!
Захар тронул Бонешкина за ногу и тотчас же отшатнулся.
— Ребята! — Захар осторожно потянул одеяло. Открылось посиневшее лицо с застекленевшими в смертном покое глазами. — Ребята, умер Николай!..
Все столпились у нар, долго стояли, держа шапки в руках.
—
Похоронили Бонешкина на самой вершине сопки и решили, когда закончатся заготовки леса, поставить вместо памятника блок-ролик с надписью:
«Здесь похоронен Николай Петрович Бонешкин, отдавший жизнь за великое пролетарское дело, член славного Ленинского комсомола».
Вроде и незаметным был Бонешкин в жизни бригады, а смерть его все восприняли как утрату самого близкого, родного человека.
Вскоре слег и Каргополов, как ни крепился. Сначала вокруг глаз у него проступили синие цинготные обводы, покраснели белки. Потом и совсем не смог подняться с постели.
— Не могу идти, Захар, — ощупывая колени, сказал Иван. — Отнялись ноги. Бери на себя руководство бригадой.
Вечером, вернувшись с лесосеки, Захар наскоро поужинал и, ничего не сказав Каргополову, направился в поселок.
Лелю Касимову он застал в столовой. Уборщицы мыли пол, а она сидела в своей конторке, подсчитывая талончики продовольственных карточек. Скулы ее пылали — видимо, Леля с кем-то поссорилась.
— Это же черт знает что такое! — рассказывала она Жернакову. — Второй раз уличила Кланьку в воровстве. Тащит и хлеб и сахар. И прячет, пакостная, стыдно даже сказать куда!
— Куда?
— В штаны! — выпалила Леля без стеснения.
— Аниканову не сказала?
— Выгнала ее к черту! А Аниканов что? Рассказала ему после первого случая, так он еще меня обругал. По-моему, он сам пользуется краденым. Знаешь, Зоря, я присмотрелась к нему и прямо ужаснулась — это же страшный человек! Вся его комсомольская активность — ширма, которой он прикрывается, чтобы сделать карьеру. Он такой хитрый, так умеет тонко обделывать дела, что к нему не придерешься. И подумать только, в Новочеркасске я считала его идеальным комсомольцем!
— Я давно это знаю, Леля.
— Знаешь, а мне ничего не говоришь.
— Потому и не сказал, что к нему не придерешься. Ну, вот что, Леля, я к тебе по важному делу. Иван заболел.
— Цингой?..
— Да, слег совсем. Ноги отнялись.
— Ой, Зоря, так что же теперь делать?
— У меня к тебе вопрос. Ты говорила как-то, что ездила к нанайцам покупать рыбу и клюкву. Далеко это стойбище?
— Нет, километров двенадцать отсюда, за сопкой. А ты что хочешь отправиться туда?
— Да, купить клюквы
В конторку с шумом ввалился Аниканов. Он сухо поздоровался с Захаром, остановился против Лели и, едва сдерживая гнев, спросил:
— Слушай, Касимова, что у вас произошло с Клавдией?
— А то, что заворовалась твоя Клавдия! — резко ответила Леля.
— Не смеешь так говорить! — закричал Аниканов. — Она свои продукты брала домой, те, что получила по карточке. Ты же отлично знаешь, что она не обедала и не ужинала сегодня в столовой. Если не отменишь решения, я поставлю вопрос о тебе на бюро ячейки.
— Вот ты меня на испуг берешь, а я без угроз говорю: завтра утром пойду к Ивану Сергеевичу и попрошу, чтобы собрали бюро ячейки. — Голос Касимовой звенел от сдерживаемого гнева. — Только обсуждать придется не меня, а тебя — за то, что ты взял под защиту воровку. И пригласим свидетелей — повара и обеих уборщиц; они видели, как я поймала твою Клавдию с поличным.
— А это правда? — В лице Аниканова промелькнул испуг.
— Первый случай я, дура, скрыла, пожалела ее, А теперь я так это дело не оставлю, еще и в суд передам, — пригрозила Леля.
Аниканов оторопело глядел то на нее, то на Захара, потом сказал примирительно:
— Слушай, Леля, не передавай в суд, а? Понимаешь, неудобно получится, по моему авторитету ударят… Честное комсомольское, я и не подумал, что она соврала мне. Ну, ты выгнала ее, и пускай отправляется домой с богом. А я с сегодняшнего дня порву с ней, раз она такая, честное комсомольское! Захар, ну скажи ты Леле, чтобы не затевала дела!
Жалок был Аниканов в эту минуту.
Захар отвел от него хмурый взгляд.
— А что я могу посоветовать? Вон Бонешкин умер, слег Каргополов, а тут продукты воруют…
— Каргополов заболел?! — Аниканов прикинулся крайне озабоченным. — Жаль Ивана, на редкость хороший парень. Вот что, завтра же с утра сам отвезу его в больницу.
— В больницу бесполезно, — грустно сказал Захар. — Возили же Бонешкина! Врач сказал, что специального лечения нет, а больные цингой лучше себя чувствуют, когда они находятся среди здоровых.
— Так что же тогда?
— Завтра пойду в Верхнюю Эконь, к нанайцам, попытаюсь купить клюквы или свежей рыбы.
— Я обязательно навещу Ивана, — не унимался Аниканов. — Ну, так как же решим, Леля?
Леля Касимова, добрая душа, растрогалась, видя, как Аниканов заботится об Иване, и, не задумываясь, сказала:
— Ладно. Но обратно на работу я ее не приму.
— О работе и речи нет, тут ты сама хозяйка и лучше меня знаешь, как поступить.
Он уже направился к двери, но, вспомнив что-то, обернулся.