Первое правило королевы
Шрифт:
— План когда будет готов, покажешь мне, я посмотрю и подпишу. Да, Инна Васильна, и повод… — на столе перед ним зазвонил телефон, и Инна, которая все время ждала именно этого, стиснула в кулаке карандаш, чувствуя ладонью его гладкие грани, — повод ты придумай… позабористей, так чтобы все — у-ух! Слушаю, Якушев.
Он слушал всего несколько секунд. Потом положил трубку и посмотрел на Инну. Глаза у него стали испуганные, как у маленького мальчика во время грозы, и лоб вдруг заблестел.
— Господи Иисусе, — выговорил он. Инна крепче стиснула карандаш. — Любовь Ивановна… умерла.
Он еще посидел, потом неловко вылез из-за стола и побежал по кабинету, по которому следовало ходить важно, значительно, неторопливо, и оттого бегущий выглядел дико и страшно, как будто началась война.
— Сергей Ильич!..
— Потом, все потом! Видишь, беда за бедой…
К обеду неопределенные слухи и догадки, сгущавшиеся в курилках и кабинетах, оформились и приобрели статус «официального сообщения». Сообщение передали в местных новостях. Инна, ни на минуту не выключавшая телевизор в своем кабинете, прибавила громкость, увидев красную надпись на экране.
Экстренный выпуск.
В дверь сунулся помощник.
— Инна Васильевна, новости.
— Да, Юра, я вижу.
Лучше бы ей не видеть.
Растерянная и от растерянности еще более непрофессиональная, чем обычно, дикторша сдавленным голосом прочитала сообщение о том, что сегодня утром Любовь Ивановна Мухина умерла от сердечного приступа на руках у родных и близких. Следом за ведущей появился главный врач края и на очень медицинском языке объяснил, что губернаторская вдова страдала сердцем много лет, и утром случился обширный инфаркт, и стабилизировать состояние не удалось, и вдова скончалась, и мы все скорбим вместе с семьей. Ужасное несчастье.
На этом экстренный выпуск закончился, и как ни в чем не бывало продолжилось незамысловатое кинцо. Инна взялась рукой за лоб.
Значит, сердечный приступ и обширный инфаркт на руках у родных и близких.
Ты прессу попридержи, Инна Васильевна. Никаких расследований нам не надо. Праздник для народа надо, а расследований чтобы не было!..
Их и не будет. Разве можно расследовать сердечный приступ? С похоронами что-нибудь придумают — закрытый гроб, к примеру. Или увезут подальше, «на родину», скажут, что такова последняя воля покойной. Никто и никогда не узнает про черную дыру в виске, через которую раз — и улетучилась жизнь, словно ее и не было. Никто и. никогда не узнает, зачем она пошла в комнату, что хотела отдать Инне. Вернее, не хотела, а должна была отдать, потому что так велел ей покойный муж!..
Сердцу было холодно и тяжело, оно ворочалось, словно гиря.
— Можно, Инна Васильевна?
— Входите, Юра.
Помощник вошел и не сел на свое обычное место, а остался стоять посреди кабинета.
— Инна Васильевна, вы… слышали?
Внезапно она пришла в сильное раздражение.
— Юра, вам отлично известно, что я не только слышала, но и видела.
— Это… ерунда какая-то! — вдруг выпалил помощник. — Так не бывает, чтобы на одной неделе…
— Так не бывает, но так есть, — отчеканила Инна.
— Да она вчера была жива-здорова!
— А сегодня умерла.
— Вы… верите в это?
Он спросил это таким тоном, что моментально стало ясно, что он сам, Юра Захарчук, не поверил ни единому слову.
Следует быть осторожной, стремительно подумала Инна. Не переиграть. Если никто не верит, значит, и я не должна. Официальные сообщения не предназначены для «причастных». Официальные сообщения — для народа. Для «причастных» — особая «секретная» информация. Она ничуть не правдивей, чем официальные сообщения, но создает ощущение посвящения в тайну, и это ее основная задача.
— Юра, — проникновенно сказала Инна, — конечно же, я не верю. Но мне неизвестны никакие подробности. А вам?
— Она отравилась, — сообщил Юра и покрутил головой, словно проверял, не подслушивает ли кто. — Еще утром про это говорили. Вроде они ссорились с мужем, и она… из-за чувства вины.
— Какой вины? — уточнила Инна.
— Ну, что довела его до самоубийства.
— Господи, Юра, что вы такое говорите?! Они жили вместе тридцать лет, и на тридцать первый год он решил из-за нее застрелиться?!
Помощник помолчал.
— Так говорят, Инна Васильевна. А еще говорят, что не зря Ястребов в крае появился. Что это он решил себе кресло освободить.
— А вдова собиралась баллотироваться? — уточнила Инна. — Конкуренцию могла составить? И Ястребов ее насильственно отравил?
Она не любила, когда при ней говорили глупости.
— Юр, я хочу вас попросить. Мне нужен список всех печатных изданий, которые зарегистрированы в крае, и московские тоже. И еще хорошо бы какую-нибудь статистику, кто упоминается чаще всех и в какой связи. Нам ведь придется деньги где-то искать. — То, что ей было нужно, не имело никакого отношения к поиску денег на «праздник для народа», но помощнику об этом можно не сообщать. — Сделаете?
— Конечно, Инна Васильевна. Вечером вы на телевидении. В девятнадцать ноль-ноль эфир.
— Зачем?
— Дебаты. Свобода слова и закон о печати. Вы отвечаете на вопросы как представитель государства.
— Хорошо.
На местном телевидении она никого не опасалась. Недоброжелателей было много, но все не слишком серьезные. Кроме того, она прошла отличную школу выживания в условиях телевидения, так она это называла.
— Я сейчас уеду. Если что-то срочное, звоните мне на мобильный, хорошо?
— Конечно, Инна Васильевна, как всегда. А завтрашнее совещание?..
— Что?
— Состоится?
— Если больше никто не застрелится и не отравится, — сухо сказала Инна. — Бог даст.
Помощник слегка улыбнулся, дал понять, что оценил шутку, и ловко испарился из кабинета, словно его и не было.
Инна посмотрела в закрытую дверь. Если придется воевать, значит, понадобится союзник. Если придется совершать «противоправные действия», значит, понадобится сообщник. Юра на роль сообщника и союзника подходил лучше всего.