Первое правило королевы
Шрифт:
А он сказал — песня «Лебединая верность»!
— Так что ты поактивней, поактивней, Инна Васильевна!.. Да, и молодец, что так ловко Ястребова обвела. Вчера смотрел, смотрел. Понравилось.
Инна ждала, что сейчас он скажет хоть что-нибудь про «команду», про будущие большие дела, про то, что Иннин профессионализм пригодится на выборах, но опять Якушев ничего такого не сказал, только еще раз повторил, что сна «молодец», и повесил трубку.
…Зачем звонил?
Странно, странно.
Аделаида на кухне напевала про дождливый день
Так как по своему обыкновению она созывала кошек к завтраку ненавистным для них «кысь-кысь-кысь!», обе кошки, состроив независимые физиономии, сидели в холле по разные стороны кисельной розы. Кати не было слышно.
Инна решилась зайти к ней перед самым приездом Осипа.
Она не сдала. Лежала, до шеи укрывшись одеялами, и смотрела в потолок.
— Доброе утро, — отчетливо проговорила она, не поворачивая головы. — Спасибо вам большое. Я, наверное, доставляю вам много хлопот.
Инна придвинула к дивану кресло, села на него и посмотрела на губернаторскую дочь. Лоб ее был очень белым, под глазами синева, на висках желтизна.
— Катя, послушайте меня. Вам пока лучше не выходить из дома. Побудьте здесь.
— Я не могу. Там мама. Надо все устраивать.
— Катя, там и без вас все устроят. Хотя бы до вечера побудьте здесь.
— Я не могу. Из-за мамы.
— Я все равно вас запру, — заявила Инна спокойно. — А на окнах решетки.
Катя повернула голову и посмотрела на нее.
Инне показалось, что безмятежного вчерашнего безумия в ее глазах больше нет, осталась лишь вся тоска, что только есть на белом свете. Как она там поместилась?..
— Митьку надо найти, — с трудом выговорила Катя. — Сказать про маму. Он не знает, наверно.
Инна была уверена, что, даже если Митю найдут и скажут, что его мать умерла, он ничего не поймет.
— Все-таки я, наверное, пойду, Инна Васильна.
— Никуда вы не пойдете, — жестко сказала Инна. — Или вы хотите к вечеру стать третьим в вашей семье трупом?
Она умела быть жесткой, непреклонной, несгибаемой — когда это требовалось. Она была в сто раз сильнее Кати Мухиной и была уверена, что сумеет Катю остановить.
— Так что до вечера вы точно останетесь здесь. Горничная сейчас уйдет, я попрошу ее, чтобы она долго не возилась. Завтрак вам мы оставим. Вечером приедет Глеб, и мы что-нибудь придумаем.
— Глеб — это тот, кто вчера меня нашел?
— Вы сами его нашли.
— Он правда был начальником папиной охраны?
Инна удивилась:
— Неужели вы не помните?
Катя улыбнулась:
— Почти… нет. Мне кажется, что если и помню, то только чуть-чуть. Но все равно мне нельзя оставаться здесь. Меня искать, наверное, будут. Мой… муж вчера прилетел.
— Я позвоню вашему мужу и скажу, что вы гостите у меня.
Катя отвела глаза
— Нет.
— Почему нет?
— Я не хочу, чтобы он сюда приходил.
Инна нетерпеливо вздохнула — Катин муж ее не слишком интересовал, и вообще ее всегда раздражало, когда женщина не могла за себя постоять.
— Я не стану сообщать ему пароли и явки.
— Что?
— Катя, вы пока отдыхайте, а там посмотрим.
Катя помолчала.
— Спасибо. — И Инна поняла, что своего добилась.
Кате не хотелось «на войну» — выходить из убежища, принимать сложные решения, брать на себя проблемы, решать их, тащить на хребте ответственность. Ей нужна была передышка, и Инна такую передышку предлагала. Ей нужно было как следует прочувствовать свое горе, чтобы принять его и смириться с ним — Иннин теплый и глухой кабинет был лучшим местом для этого.
Кроме того, Катя почти не помнила, что делала вчера, и ее это пугало. С тех пор как сознание стало отлетать от тела и Катя как будто видела себя со стороны и немного сверху, она ни разу не задумалась, что именно происходило, когда сознание существовало отдельно? Где она была, что делала, что видела?..
А теперь вот задумалась.
Ночью она пришла в себя на незнакомом диване, в незнакомой темной комнате и перепугалась, и вскочила, и хотела бежать, уверенная, что наконец-то все поняли, что она сумасшедшая, и отправили ее в сумасшедший дом, но тут завозился теплый шерстяной ком у нее в ногах и остроухая небольшая кошка, подняв голову, строго посмотрела ей в глаза.
Катя была уверена, что именно эта кошка вернула ей рассудок — хотя в этой мысли было гораздо больше безумия, чем во всех предыдущих.
Кошка смотрела не мигая — словно в самую середину мозга. И как пыль со старого зеркала, неясные и расплывчатые образы стали пропадать, меняться, и Катя все вспомнила — маму, обледенелые доски, собачий лай, огромного человека в капюшоне и теплой куртке, машину, похожую на сарай, Инну Селиверстову.
Кошка не отводила глаз, пока картинка не сложилась вся, целиком, и Генка в ней оказался, и фиолетовая Илона с зелеными ягодицами, и питерская квартира с видом на Дворцовый мост, и пьяненький Митька, и закрытый гроб, в котором хоронили отца, — все беды и несчастья ее, Катиного, сегодняшнего существования.
И еще она вспомнила, как решила убить Генку, и вспомнила свой бред о том, что видела, как убивали маму.
Кошка все не отводила глаз — и не дала сознанию трусливо уползти из тела.
Нет. Это только твое, тебе и нести.
Ты можешь спрятаться, конечно, за свое отлетающее сознание, но твое время еще не пришло. Ты остаешься здесь и должна жить в соответствии со здешними законами, как бы они ни были жестоки, — так Катя поняла остроухую кошку.
Потом та отпустила губернаторскую дочь, очевидно решив, что пока достаточно, — моргнула, повела головой, смачно зевнула и перевалилась на другой бок.