Первостепь
Шрифт:
Грохот и вой, похоже, способны обрушить землю. Стены чума трепещут как крылья бабочки, лёгкие мотыльки перед огненной пастью дракона. Но дракон извергает не пламя, а снег, застывшее молоко Матери Ветра. С задней стороны чум засыпан наполовину, мельчайшая холодная взвесь проникает сквозь шкуры и колет мириадами льдистых иголочек лицо охотника, не желающее прятаться под шерстистые одеяла. Если Мать Ветра хочет что-то сказать, её нужно выслушать, нужно позволить ей выговориться – и тогда она угомонится сама. Шаман может её успокоить досрочно, но вряд ли Еохор станет это делать. Все люди находятся в стойбище, укрылись в своих крепких чумах, никто не остался в снежной степи – зачем же тогда утихомиривать бурю? Пускай отгуляется. Иначе куда ей девать свои силы?..
Когда-то, давно уже, в такую же самую бурю мальчик Розовый Червяк лишился обоих родителей. Сначала мать отправилась в степь за хворостом, потому что нечем было поддерживать огонь, а ледяной ветер со свистом врывался в чум. Мать долго не возвращалась, чересчур долго, и отец отправился на её поиски. И не вернулся тоже. Только суровый ледяной ветер неистовствовал. Долго-долго неистовствовал. А когда буря, наконец, стихла, нашли их обоих, замёрзших рядом. Отец тащил мать, но не дотащил. Розового Червяка забрали к себе дедушка с бабушкой. Дедушка не мог уже сам охотиться из-за старости, но другие охотники делились добычей. Степной Орёл всегда приносил им хорошее мясо. Сейчас нет уже их никого. Сейчас он один. Режущий Бивень – один. Совсем один.
Вихрь откинул полог жилища, неистовый ветер ворвался внутрь, разметал сложенные шкуры и нехитрую утварь. Всё смешалось в грохочущем хаосе. Костяная посуда, куски шкур, ожерелья взметнулись под своды чума. У ветра претензии к человеку, люди должны жить вдвоём, иначе ветер сам лично станет наводить порядок. Как сейчас. Режущий Бивень должен это запомнить. Он выскакивает из-под безжалостно сдёрнутых шкур и кричит: «Хорошо! Хорошо! Понял тебя! Позволь закрыть полог!»
Полог в истерике бьётся о рёбра стены, словно крыло раненой птицы. Полог тоже стал птицей, как ветер, и он улетает от мечущегося охотника. Режущий Бивень ловит его за пришитую ещё Чёрной Ивой верёвочку, но верёвочка рвётся, треск тонет в грохоте. Полог так сильно хлопает по лицу, что охотник едва не падает от пощёчины. На какой-то миг в его голове всё перепуталось так же само, как внутри чума, и посреди тьмы забелел бледный лик Матери Ветра, будто слепленный из холодных снежинок. В её глазах укоризна, по дряблым щекам текут слёзы, падают на пол его жилища. Режущий Бивень не слышит уже рёва бури, забыл о мечущемся пологе, потому что старая женщина внутри чума плачет совсем как его мать. Мать не радуется его жизни, потому что он не приводит жену, потому что нет у него сына. Мать не может вернуться на землю, потому что он её не зовёт.
Полог сам обмотал руку, рука схватила другую верёвочку. Режущий Бивень сгибается, натягивает полог, наматывает верёвочку вокруг крепления, завязывает узлом. Но второй угол полога остаётся свободным, его не за что привязать. Ветер может врываться в жилище, как ему вздумается.
Щемит в груди. Внутри сердца мечется душа. Когда мечется душа мира, тогда мечется и душа человека. Перемены. Неотразимой стеной идут перемены. Душа охотника чувствует перемены, но сам он не может понять ничего, кроме грохота ветра. Грохот ветра поёт перемены, снег хочет их погрести. Кто прав в этом споре, охотник не ведает. Он отошёл от податливой двери, любезно впускающей ветер, уселся на смятую шкуру, закрыл ладонями лицо. Если неистовый вихрь захочет слепить из него снежную бабу – пусть так и будет. Он уйдёт к Чёрной Иве. Он запутался в переменах. Ему нужен покой.
Полог чума, как и положено, находится с полуденной стороны. Тогда как ветер несёт тучи снега с заду. И когда вихрь стремительно огибает округлый чум и врывается сквозь дыру, он отдал уже шкурам стен почти весь свой снег. Для охотника ничего не осталось.
И тогда ветер незаметно стихает. К чему буйствовать понапрасну? Полог чума задёргивается сам собой. А Режущий Бивень всё так же сидит неподвижно, не чувствуя холода. Он хочет спросить своё тело: кончилась ли эта жизнь? Но окоченелое тело молчит.
А снаружи идут голоса, проходят сквозь мягкие стены. Внутри чума слышатся возбуждённые крики, скачет гулкое эхо – что оно делает тут?.. Режущий Бивень шевелится, поводит застывшей головой. Оцепенелость рушится, звонкими льдинками падает на пол – охотник снова свободен. Его тело выбрало снежную степь.
Он выходит из чума. Ноги вязнут в снегу по колено, на светлом небе луна освещает паутину лёгких белых облаков, в прозрачном чреве которых притаились лукавые звёзды, бивачные огни предков. Сверху взирают они на шумное стойбище, на повылазивших, как кроты, из заваленных снегом жилищ мохнатых людей, судачащих, словно вороны, непонятно о чём.
Режущий Бивень подходит к кучке охотников. Буря принесла вести. Шаман видел на другом берегу умирающего Большеглазого Сыча. Он замерзает в снегу. У него нет возможности переправиться через бурную реку и вернуться к своим. Нежданно поднявшаяся вода унесла оставленную для него и Увёртливого Ужа лодку. Мужчины теперь обсуждают, как поскорее прийти на помощь разведчику.
– Моя долблёнка привязана к дереву длинной верёвкой, не то что у Волчьего Клыка! – ругается Крепкий Дуб. Волчий Клык насупился, но ответить ему нечего, бессмысленно спорить. Крепкий Дуб смягчается:
– Моя лодка наверняка сохранилась на месте. Идём, Волчий Клык, мы сможем к ней добраться, если немного пройдём по воде.
Двое охотников, не мешкая, уходят. Остальным остаётся ждать.
Режущий Бивень возвращается к себе. Нужно приделать верёвочку к пологу чума, надёжно пришить.
У него гости. К заснеженному жилищу подходят чужие следы, совсем маленькие, перед входом стоит укрывшаяся росомашьей шкурой девочка.
Охотник не может скрыть удивления:
– Маковый Лепесток ко мне?
Её щёки блестяще зарделись под лунным светом, она стыдливо прячет глаза.
– Если хочешь сказать, говори.
Девочка резко вскидывает голову, бегло смотрит в очи охотнику и тут же отводит румяный взор в сторону. Её нежный голос немного дрожит от волнения:
– Режущий Бивень, когда пойдёшь к горным братьям, не приводи оттуда жену. Маковый Лепесток будет ждать тебя здесь. Она станет тебе самой лучшей женой, если захочешь. Она родит много здоровых детей.
Сказав, она сразу пытается убежать, но застревает в глубоком снегу, охотник легко её настигает, хватает за плечи, разворачивает лицом к себе.
Росомашья шкура распахнулась. Маленькие, почти игрушечные груди с багряными ягодинами сосков вздулись горками, но не могут скрыть под собой биение сердца. Лиловые жилки на тонкой шее пульсируют горячей зрелой дрожью и вдруг замирают, когда охотник своей шершавой ладонью касается хрупкой девичьей груди.
– Эти изящные яблочки ещё не готовы давать белый сок, – улыбается Режущий Бивень. – Девочка немного подрастёт, сменит имя, тогда и поговорим.
Она стоит без движения, не шелохнётся, окаменела. И тогда охотник берёт её руку и прикладывает к своему сердцу: