Первостепь
Шрифт:
Лети, птичка, к высокому небу.
Поймай, пташка, разудалый ветер.
А коли вспомнишь весёлую землю,
Вместе с алым закатом
Встретим тебя!
Всё остальное душа знает сама. Нельзя ей мешать.
Режущий Бивень не участвует в хороводе. Он отступил ещё дальше назад и слушает, как звонкие слова уносятся ввысь вслед за птичкой-душой. Выблеснуло солнышко над небосклоном, поприветствовало людей, полюбопытствовало, чем они заняты, и снова скрылось. К вечеру оно пришлёт лёгкий снежок, но никакого мороза не будет. Так говорят облака.
Кто-то глядит охотнику в спину. Режущий Бивень оборачивается. В толпе детей выше всех голова Макового Лепестка. Да, она подросла. Скоро получит взрослое имя – и тогда… Тогда её румяные щёки всегда будут с ним. Тогда он сможет гладить её нежные груди,
Люди закончили петь. Они больше не будут мешать влюблённым в их последнем свидании. Люди расходятся до заката. Женщины наломают вечно зелёных сосновых веток, еловых с шишками, тисовых с ягодами. Охотники совместно сделают копьё. Ведь Большеглазый Сыч вернулся без оружия. Волчий Клык и Крепкий Дуб не нашли его копья, хотя пытались искать. Если это копьё когда-нибудь найдут, то его похоронят рядом с хозяином. Пока же сородичи снабдят Большеглазого Сыча новым оружием, дабы он не испытывал нужды в других охотничьих угодьях. Подруги и родственницы Летней Росы приготовят вместо неё штаны. Сшивать их должна незамужняя девочка, может быть, даже Маковый Лепесток. Но это женские тайны, Режущий Бивень не может их знать, у него в чуме есть наконечник копья, он отдаст его Крепкому Дубу, и тот закрепит на древко, как полагается. Он окликает Крепкого Дуба, предупреждает, что принесёт готовый наконечник, и направляется к себе в чум.
Снегопад прекратился, проворные тучки ушли, и багровая полоса заката расчертила полнеба. Стая шумных ворон долго галдела, рассевшись на высоком тополе, а потом молча отправилась вслед за солнцем на закат; в другой стороне протяжно завыли волки. Люди обратно вышли из стойбища, по одному, по двое, кучками, и свежевыпавший снег приятно хрустит под множеством обутых ног. Очищенный воздух кажется невесомым, невидимым. Его прозрачные чешуйки касаются грубой кожи охотника и ласкают десятками женских ладоней. Пахнет сосновой смолой, зелёной хвоей, упругим тисом и чистым-пречистым освежающим снегом. Опаляющий аромат вместе с дыханием входит внутрь тела, и Режущий Бивень может почувствовать, как очищается его кровь, как она молодеет и начинает бурлить. Потому что ей здорово! Кто поверит, что в таком мире будто есть место для смерти? Режущий Бивень не верит, как не верит никто. Всё так очевидно. Большеглазый Сыч сменил место жительства, потому что земля должна обновляться, чтоб никогда не дряхлеть. И небо должно обновляться. И люди. В этом прелесть Великой Охоты. Никогда не становится скучно, а если вдруг станет – пора уходить.
Свежий снег заботливо укутал влюблённых. Только рог торчит недремлющим перстом, упирается в небо. А под белым покрывалом нет никакого движения. Но люди всё равно выстраиваются в круг возле продолговатого бугра, увенчанного рогом. Шаман берёт в руку ветку, счищает снег, освобождая шерстистую шкуру. Продолговатый бугор не шевелится.
Люди замерли, боятся вдохнуть. Ушла ли душа Летней Росы насовсем или вернётся? Режущий Бивень помнит, как, ещё будучи мальчиком, слышал рассказы стариков о том, что случилось на их памяти. Тогда душа молодой вдовы вернула душу мужа. Очнувшись, женщина стала кричать, что муж её жив, но поначалу никто ей не верил, думали, будто она рехнулась. Но та несостоявшаяся вдова оказалась права. Её муж действительно ожил. Они долго ещё жили вместе, покуда её не поразила молния. Может быть, что-то похожее произойдёт и сейчас. Кто может знать?
– Летняя Роса, мы пришли. Летняя Роса, отзовись. Летняя Роса! – трижды повторяет шаман, но никто не слышит ответа. Тогда Еохор сдёргивает тяжёлую шкуру, тащит её на снег, и люди почтительно расступаются.
Два голых тела лежат обнявшись. Мужчина на спине, женщина на боку. Женщина обнимает мужчину, но шаман разъединяет объятия. Он усаживает Летнюю Росу, она тут же валится, едва он её отпускает. В её глазах только белые льдинки, сливовые косточки из замёрзшего молока, её тело кажется синим, сливовым. Не похоже, что там есть душа. Но шаман загребает ладонью
Шаман распрямляется, отступает на шаг назад и громко обращается ко вдове:
– Женщина, можешь говорить?
Она снова вздрагивает, будто голос шамана стукнул её, встряхнул во второй раз. Её голова зашевелилась. Она что-то ищет под собой, находит нож, подносит ко рту, высовывает язык. Тупой стороной лезвия проводит по языку и роняет нож. Её язык отрезан. Она нема для всех, кроме мужа. А муж остался на том свете.
– Возьмите её! – командует Еохор, и две молодых женщины поднимают Летнюю Росу. Она не может идти, её тело обвисло, двум женщинам почти не под силу её удержать. Но она медленно поднимает сжатый кулак левой руки и ещё медленнее разжимает пальцы.
В её ладони свёрнутый тоненькой трубочкой кусочек ужиной кожи, на который надеты два крохотных змеиных зуба.
Прыткая Выдра, старая женщина, бесцеремонно расталкивает людей и оказывается перед Летней Росой. Она захватывает кусочек ожерелья своей сухой запятнанной рукой, подносит к дряблым глазам.
– Мой сын, значит, тоже… там, – прерывисто сипло выдыхает она. А потом запускает обе руки в седые волосы на голове, выронив змеиные зубы. «Увёртливый Уж, зачем мой сын ушёл, зачем мой сын ушёл!» – причитает старуха, но и её берут под руки женщины, отводят в сторону.
Режущий Бивень первым берёт один из деревянных обожжённых заступов, прислоненных к липе. Пора копать яму для Большеглазого Сыча. Нельзя излишне томить его душу. Солнце засыпает и зовет душу с собой в страну снов.
Осталось обменять кровь. То, что человек пролил, заместит теперь материнская кровь земли, красная охра. Но этим заведует шаман. Режущий Бивень своё дело сделал.
****
Светлая звёздная ночь в самом разгаре. Полная луна ослепительно блистает во всей своей красе. В ночном светиле нетрудно узнать лицо смеющегося старика с тонким орлиным носом, глубокими впадинами глаз и тёмным округлым ртом.
Луна небрежно подсмеивается над людскими таинствами. Рождения, смерти… Если б ночное светило пожелало подсказать, кто нанёс смертельный удар Большеглазому Сычу, – думает Режущий Бивень. И сам же улыбается: разве есть для Луны разница, человек или какой-нибудь муравей, дерево или охотник. Луна ответит любому, кто сумеет спросить. Но чтобы спросить, нужна сила. Нужно привлечь к себе на помощь духов и пересилить их. Иначе они пересилят тебя.
Любой человек, как и зверь или растение, как гора или скалы, окружён невидимым кольцом силы. Шаман иногда может узреть это кольцо. И волк иногда может узреть. И гиена. А также стервятник. И, разумеется, духи. Но простой человек увидит разве что только во сне. Или раз в жизни во время священных обрядов. Это кольцо всегда невидимо защищает человека; покуда оно располагается вокруг его тела, человек неуязвим. Но злой дух, колдун или враг путём колдовства могут порушить невидимое кольцо, проделать в нём брешь. И тогда в эту брешь ринется чуждая сила. А человек навлечёт на себя вражеское копьё, клыки зверя, злую болезнь, упавшее дерево, удар молнии, скатившийся с горы камень. Или что-нибудь ещё такое же смертоносное. И отправится в другой мир. «Копьё никогда не проткнуло бы бок Большеглазого Сыча, если б его кольцо силы не пропустило удара», – размышляет охотник. Но всё же очень странная рана у Большеглазого Сыча. У копий лесных людей другие наконечники, они их делают по-своему. Чьё же копьё поразило разведчика и было ли это вообще копьё? Не стоило ли шаману произвести опознание, кто лишил силы Большеглазого Сыча? Многие ведь так считают. Крепкий Дуб тоже заметно задумался. И Волчий Клык. Режущий Бивень почувствовал их смятение. Он хотел поговорить, ждал до последнего, топтался на кладбище, но после церемонии все так спешили. Им есть, куда спешить. Но они всё равно об этом ещё поговорят.