Первостепь
Шрифт:
Совсем стемнело, хотя для ночи ещё не время. Начал накрапывать дождик. Костёр зашипел, но у Режущего Бивня уже всё готово. Зоркий Ястреб его благодарит, желает удачи.
Дождь усиливается. Но это и к лучшему. Дождь заставит женщин поскорее вернуться, не медлить. Чёрная Ива опять будет с мужем. Ему ведь уже скучно без неё, совсем скучно. И грустно. Что-то не так без неё. Совсем не так. По-другому. Один только дождь без неё. И он уже даже волнуется. Там нет мужчин, там никто не зарится на его жену, но там могут быть медведи. Медведи любят орехи. Наверное, ни один медведь не станет связываться с такой толпой женщин, но если вдруг кто отделится? Если вдруг какая женщина отделится и столкнётся с медведем? Или с медведицей при медвежатах?.. Волнуется Режущий Бивень. Холодные капли стучат по непокрытой голове, словно хотят прорваться внутрь и что-то там прополоскать, очистить мысли. Разбитые струи мельтешат перед глазами – и мир кажется странным, мир будто в ознобе. Дрожит всеми листиками одинокое деревце ивы, вставшее на пути, хочет стряхнуть свою намокшую одежду, дрожит трава под ногами, покачивается земля, дрожит иссеченный воздух. Вдали грянул гром, потом ещё раз. И снова. Режущий Бивень идёт к своему пустому жилищу, продирается сквозь навязчивую дрожь, так внезапно нахлынувшую отовсюду, под босыми ногами бегут ручейки дождевой воды и прячутся в сырой траве. Очень много воды, и если Чёрная Ива уже вернулась, он попросит её сварить супа, горячего мясного супа с приправами, она ведь наверняка привезёт каких-нибудь наваристых приправ, у него уже слюнки текут заранее.
Он думает о ней. Конечно, только о ней. Какая она красивая. Какая… Лучше любой оленухи, лучше львицы для льва… лучше любой. Он не может сказать, какая, даже себе. Его мысли немеют… Нет, он не может сказать, какая она… разве скажет птица, какой ветер, поднимающий в небо… разве скажет рыба, какая вода, которою дышишь… не скажет… не могут. Они просто не могут без этого. И он тоже не может. Не может. Не может.
Его глаза закрыты. Но он видит её. Вот она говорит, задумчиво сдвинула тонкие брови, и говорит:
– Знаешь, когда-нибудь люди будут жить по-другому… Я видела сон. Рожь росла прямо возле нашего чума, одна только рожь, я её собирала. Я даже пела от радости – он зачарован её нежным голосом, не слышит слов. Из её уст и сейчас льётся пение, сладкое пение… Когда-нибудь. Когда-нибудь он будет старым. И она тоже. У них будет много детей, смеющихся, радостных, сильных, здоровых. И он всем им расскажет, радостным детям, какая она… какою была… какая сейчас… Когда-нибудь…
Чум пустой. Даже дождь не заходит внутрь. Его ручейки старательно обегают входное отверстие, которое Режущий Бивень позабыл прикрыть, уходя.
Сейчас полностью стемнеет. Ни зги не видать. Режущий Бивень уже сообразил, что эту ночь ему предстоит провести в одиночестве. И, конечно, без супа.
****
Шаман Еохор решился на крайний поступок. Поутру, ещё до рассвета, тихонько покинул своё жилище и отправился в степь. Большая Бобриха, конечно, услышала, как он уходил, и могла подсмотреть, потому поначалу шаман пошёл не в ту сторону, куда собирался, а направился к реке, будто бы хотел сопроводить женщин в лес по орехи. Но женщинам попадаться на глаза он тоже не собирался и вскоре свернул к полудню, быстро пересёк приречные кусты и вышел в открытую степь.
Как раз светало. Еохор остановился у крайних кустов и внимательно оглядел степные просторы. Никаких людей в степи не было, на охоту никто не отправлялся – зачем, когда столько мамоны запасено, да ещё вот-вот таймени придут. «Хорошо, видать, людям», - усмехнулся шаман. Почему же ему тогда плохо? Пошто не угомонится? Всё ищет, расследует – что ему нужно? Но сомнения не долго одолевали шамана. Выбрав направление, он твёрдым шагом направился в степь.
Серое небо понемногу светлело, но солнца не обещало. Дождя тоже до вечера не обещало, ни то ни сё, и шаман опять усмехнулся. Почему-то он в таком небе нашёл сходство со своими делами. Так же само: ни то ни сё. Ни солнца, ни дождя. Вроде всё хорошо, а если копнуть… Никак ему не разузнать про загадочный камень. И с людьми тоже не то происходит. Совсем не хотят ему помогать. Глядят, как на врага. Вот хотя бы последний случай с молодой женщиной. Прогневала духов, очень серьёзно прогневала и, пожалуй, умрёт. Он мог бы ей помочь, но для этого нужно сначала отыскать причину гнева, нужно камлать при женщине, чтоб это выяснить, но её муж даже не хочет слышать про такое. Наверное, знает сам, в чём она провинилась, но не подскажет. Наверное, что-нибудь осквернили в нечистые дни… А сознаться перед шаманом никак не согласится. Гордыня людей обуяла, гордыня. Сами всё, сами… Не верят, что шаман может помочь. А кто же ещё им поможет?.. Только шаман и поможет, но только ему нужно знать правду. Всю правду. А иначе где искать и у кого просить?..
Еохор заметил вдали табун лошадей. Как-то понуро бредут, вот и эти понурые – шаман даже остановился от недоумения. Наверное, сам он понурый, оттого и глядит на весь мир понурыми глазами. Просветлить надо взгляд, силы ему не хватает, много не хватает. Потому он и вышел в степь. Потому и идёт туда, куда – даже подумать страшно, куда.
Еохор ускорил шаги. Теперь ему вспомнилось вчерашнее камлание. С того ведь и начался сегодняшний поход. Хотел расспросить о загадочном камне, но никто не явился. Тогда он принял шаманское зелье, чтоб легче было дозваться до духов, но опять никто не являлся. Потом один всё же пришёл, но стал рассказывать про другое. Сказал, что женщина пыталась украсть шаманскую силу, теперь шаман должен восполнить утрату. Он сильно разгневался. Он даже закричал: «Так пусть поскорее умрёт эта женщина!» - и тогда… Тогда его стала трясти Большая Бобриха. Зачем он желал её смерти?.. Он и сам не знает, зачем. Тогда желал, а сейчас не желает. Они столько вместе, так долго, он ведь привык. Конечно, Большая Бобриха и пилит его, и режет, и рубит,.. но он привык и зла ей совсем не желает. Но та уж ему не спустит теперь. При ней он больше не покамлает. А как без неё, как её выгнать? Только уйти самому. Вот он и ушёл.
Еохор остановился. Без солнца он не может так точно определить направление, хотя и при солнце… ведь он никогда не видел этот чапыжник, только слышал несколько раз и… просто всегда это место все обходили, загодя делали крюк, а он, он ведь не ходит в степь на охоту, сколько зим уж не ходит, не счесть, и как ему теперь вспомнить? Хоть прямо тут принимай своё зелье и проси помощи духов. Но это на крайний случай. А сейчас должна быть другая подсказка. Кто-нибудь выручит шамана, кто-нибудь… «Эй, где вы все?!» - хочет крикнуть Еохор, но не кричит. Потому что не надо уже. Заметил орла. Внимательно проследил за полётом и пошёл дальше. Орёл указал направление. Птица Силы. Никогда не обманет.
Между тем уже близился полдень. Шаман ушёл так далеко, что теперь своё стойбище, наверное, не увидел бы и с самого высокого дерева. Но деревьев здесь не было вовсе. Только хмурые травы да кустики. Ещё овраги, взгорки, ложбины – Еохор не чувствовал усталости, шагал и шагал. Голода тоже не чувствовал, хотя не ел ещё со вчерашнего. И хорошо, что не ел. Силу не ищут с набитым желудком.
Места пошли совсем незнакомые. Еохор взобрался на взгорок и сразу понял, куда идти дальше. С одной стороны шло стадо ослов, с другой стороны паслись сайгаки, в третьей чесались рогами два носорога – все эти стороны отпадали. Оставалась последняя. Та, в которой никто не пасся, не шёл, не чесался. Туда и направил теперь свои стопы шаман.
Идти стало труднее. Здесь даже травы росли не повсюду, всё чаще под ноги попадался голый песок. «Гиблое место», - подумал шаман. Понятно, почему здесь никто не пасётся. Что им тут делать? Ни птиц не слыхать, ни кузнечиков, ни другой какой живности. Никого. Но где же чапыжник? Еохор спустился в очередную низину, потом стал взбираться на очередной косогор и вдруг изумлённо замер. На песке отпечатался львиный след и даже, явно, не один. Следы шли поперёк его пути, не взбирались на косогор, а обходили. Очень это было странно, львы в таком месте, гуськом бродящие по косогорам. «Неужто охрана?» - подумал Еохор, но от своего намерения всё равно не отказался. Поглядел вдоль косогора, куда уходили следы, никого не увидел и стал взбираться дальше. Но как только взобрался, заметил и львов. Их было трое. Три короткогривых молодых самца. Они успели обойти взгорок и теперь снизу все трое глядели на шамана.
Еохор почувствовал себя неуютно. В животе образовался какой-то комок, как будто от страха ему могло скрутить живот. У него с собой не было даже палки, а молодые неопытные львы самые глупые и непредсказуемые. От таких всего можно ожидать. Если у шамана и вправду недостаточно силы, львы могут напасть. И втроём, конечно, его одолеют. Любой из них одолеет.
Однако назад ходу не было. Стоило только попятиться, хоть чуточку выказать слабость, и – прощай, Большая Бобриха. Еохор вдруг улыбнулся, вспомнив о жене, и решительно зашагал вперёд. Вниз, в ложбину, под оценивающими взглядами молодых львов. Но шамана они как будто больше не интересовали. Его сила при нём, а раз так, кто посмеет ему помешать. Нет такого глупца, не найдётся. Он шёл, а львы глядели сбоку, но даже не шевелились. Он видел их боковым зрением, но не слышал. Будто они и не дышали от изумления. Только песок осыпался под ногами шамана. Вот он спустился в ложбину, прошёл по траве, потом снова начал взбираться на взгорок, ни разу не оглянувшись. Взобрался на взгорок и… наконец-то увидел чапыжник, сразу же распознал. Следующая низина вся поросла мелкими кустиками и кривыми, как бы измождёнными сосенками. Когда-то здесь бушевал большой пожар, кое-где его следы виднелись и до сих пор в виде чёрных прогалин выжженной земли. Шаман быстро окинул взглядом весь чапыжник и стал спускаться. Оставалось самое последнее. Найти могилу.