Первый генералиссимус России
Шрифт:
За Шеиным шли полки, особо отличившиеся при осаде Азова. И только после них в своих каретах ехали Автомон Михайлович Головин и Петр Иванович Гордон. За каретой Гордона с развевающимся знаменем и под барабанный бой промаршировал Бутырский полк. И не успела пыль, поднятая сапогами бутырцев, осесть, как один за другим прошествовали стрелецкие полки в своих длиннополых разноцветных кафтанах.
И когда карета генералиссимуса докатила до середины Всесвятского моста, где красовалось аллегорическое изображение Азова, в одной из «башен» показался думный дьяк Андрей Андреевич Виниус с благодарственным листом и громким голосом зачел слова государевой признательности.
Тут уж Шеин не сдержал эмоций и позволил слезам увлажнить его глаза. Ибо такого почета еще никогда и никому не делалось. Но вот Виниус замолк, и округа огласилась пронзительными звуками военных труб и треском барабанов. А потом полки, ранее прошедшие через мост и выстроившиеся на Царицыном лугу, отсалютовали ему пушечными и ружейными залпами.
«Господи, благодарю Тебя за заботу обо мне, недостойном, — расчувствовался Алексей Семенович. — Да после такого можно и умереть! Жизнь состоялась».
Через месяц после прибытия в Москву, по указу государя на Монетном дворе были отлиты золотые и серебряные медали за взятие Азова. Одна из золотых медалей досталась и Алексею Семеновичу.
— В память о славной виктории, твоими руками сделанной, — вручая ее, молвил государь. И, дыхнув вчерашним перегаром, обнял и расцеловал. — Служи и далее так.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ,
в которой сообщается о последних годах жизни славного воеводы и генералиссимуса боярина Алексея Семеновича Шеина. А также о строительстве и защите города Таганрога, о Великом посольстве царя Петра Алексеевича и о стрелецких бунтах
Всего лишь зиму и побыл генералиссимус Шеин в родной вотчине. Да и то неполную: только тогда, когда не был в царском дворце по зову государя. А бывать в царских палатах приходилось частенько. Трижды, например, в ноябре. Государь тогда воевод по градам расписывал. Потому совет как с главным генералом держал. Потом в декабре речь о Великом посольстве и об Азове заходила. Решался вопрос: кому в посольстве быть, кому на державе оставаться и какие полки куда послать. Шла речь и о том, кто из полковников лучше со строительством на Дону справится. Петр Алексеевич остановил свой выбор на Иване Цыклере.
«Он меня одним из первых в августовские дни поддержал против Софьи и Шакловитого, — аргументировал свой выбор государь. — Ему можно доверять». — «А не он ли во время майского бунта стрельцов среди заводчиков был?» — «Был, — согласился Петр Алексеевич. — Но только потом помог с другим ворогом, Хованским, расправиться». — «Воля твоя, государь, но моя душа к нему не лежит». — «Достаточно того, что моя лежит, — покровительственно улыбнулся Петр Алексеевич и росчерком пера направил на Дон Цыклера вместе с другими полковниками.
Из генералов в Азов направлялся Петр Иванович Гордон. Хоть и старый совсем, но верный и честный вояка. А главным генералом опять же он, Шеин Алексей Семенович. Решение об этом его назначении государем было принято 6 января. И в этот же день обнародовано. А до того имел государь с ним беседу с глазу на глаз.
— Мыслю ныне, в феврале, если Бог даст, с великим нашим посольством в страны Европы наведаться, — отставив обычный насмешливо-покровительственный тон, поделился заботами государь. — Во-первых, надо крепкий союз против турок и крымцев учинить. Надоело в одиночку корячиться…
Во-вторых, мир посмотреть, себя показать. А потому государство на время моей отлучки вручаю князю Федору Ромодановскому, а армию нашу — тебе, Алексей Семенович. С вас и спрос будет, коли что, — уколол взглядом, словно шпагой острой. Да так, что по телу против воли дрожь пошла и мерзкий холодок, родившись где-то в низу живота, к самому горлу подступил.
Кроме того, что он, Шеин Алексей Семенович, был назначен вновь главным генералом, в его подчинение волей государя отходили Пушкарный, Рейтарский и Иноземный приказы. Власть в его руках сосредотачивалась большая, и многие родовитые князья да бояре ему откровенно завидовали. И, как доносили верные люди, желали, чтобы он «споткнулся» как следует, к их пущей радости.
10 января с участием государя были расписаны все солдатские и стрелецкие полки, кому куда идти. А 22 января, после молебна, по зимнику они уже двинулись к Азову и к литовской границе. Москва очищалась от стрельцов.
Так что посидеть дома Шеину почти не удалось. Все опять было оставлено на управляющего и дворовых слуг.
Налюбоваться сыном родитель никогда не сможет, а вот наглядеться… Нагляделся Алексей Семенович сыном достаточно. И приласкал по-мужски сурово, как мог, и наставления дал.
Хотя Сергей рос и без матери, но пригляд имел. Поначалу со стороны Параски, а после нее Степанидой обласкан. Однако не заласкан. Из отрока должен славный воин выйти, а не лежебока запечный.
Сергею только одиннадцатый годок идет. Но он уже года три как на мужской половине дома больше обитает, чем на женской. Грамотке с шести лет обучается. Читать и писать быстрее родителя может. Это радует. Радует и его желание ратному делу обучиться. Да, ныне время такое, что без грамоты да без знаний иных языков — никуда. Вон Петр Андреевич Толстой, пень трухлявый, лысина — что блин масленичный, ему уже за пятьдесят, а просится у государя в земли неметчины языкам тамошним обучиться, морскому делу у итальянцев учиться. Или взять хотя бы Алексашку Меншикова. Безродный такой, что безродней и не придумаешь: всего лишь сын царского конюшенного… Но и он в люди бьется-выбивается, языки голландский да немецкий у Лефорта и Виниуса учит. Петру Алексеевичу сие нравится. И Алексашка сегодня в фаворе. Сергею же сам Господь Бог подобное велит. Время такое…
Сергею бы тоже вместе с другими недорослями в Италию либо Англию поехать, но, к сожалению, возрастом не поспел. Маловат еще. Это даже сам Петр Алексеевич с сожалением отметил. Потому Сергея не только дьячок местный грамотке да цифири учит, но и Карион Истомин время от времени заглядывает — с философией да гисторией знакомит, вирши учить заставляет.
Сильвестр Медведев, державшийся Софьи Алексеевны да дерзновенно перечивший патриарху Иоакиму, сгинул. Постарался Иоаким, обвинив в колдовстве да в желании патриаршества его, Иоакима, лишить. Все понимали и понимают, что сие надумано, но… нет больше Сильвестра, среди бродяг его обезглавленный труп зарыт.