Первый генералиссимус России
Шрифт:
А вот Карион, хоть и родственник Медведеву был, но вовремя подсуетился, на нужную карту поставил, к Нарышкиным прибился — и ныне вновь в почете. Ему заранее уже доверено царского дитятю, Алексея свет-Петровича, обучать. Даже два букваря издать разрешено. Чудо буквари получились. Красочные. С картинками. Поучительные и назидательные. Но пока Алексей Петрович до нужного возраста созреет, так пусть Карион над Сережей потрудится, уму-разуму поучит.
А еще Алексей Семенович приглядел немца одного, из младших офицеров. Шустренький такой, разговорчивый, но и в воинском деле сметку имеет. И тоже сговорился, чтобы тот и фехтованию на шпагах Сергея обучал, и стрельбе из пистолетов да ружей, и, конечно
Год-другой подучит, тогда можно будет и в «потешные» преображенцы записывать. Хотя бы барабанщиком, как Миша Голицын или Семка Акимов. Те тоже в юном возрасте пришли. Ныне же офицеры и прекрасно показали себя в последней Азовской кампании. Голицын, конечно, родовит, и по роду выбился бы в люди, а Семка — сам по себе, по собственной сметке да отцовской закалке. Петр Алексеевич только рад тому будет. Так что — расти, Сергей!
Была, конечно, думка взять сына с собой. Пусть бы Русь-матушку посмотрел, настоящей пороховой гари на вкус попробовал, у костров бивуачных дымком пропах. Но тогда пришлось бы об учебе забыть. И оставил он сию думку в покое, а Сергея без тревог и ненужных мечтаний.
О себе Алексей Семенович как-то уже и не думал. Жил как жил, царю верно служил. Петр Алексеевич однажды полушутя, полусерьезно намекнул, что готов просватать своего главного генерала, который умеет покорять вражеские каменные крепости, но трусит перед женскими крепостями, защищенными бастионами из шелковых да парчовых одежд.
Но Шеину удалось отделаться шуткой от столь «лестного» предложения, и государь оставил его в покое. Даже не стал приглашать, как иных прочих, на Всепьянейшие Соборы. «И без него желающих, что в Яузе грязи».
Шеин не то чтобы на себя рукой махнул в вопросе создания новой семьи, но все как-то недосуг. Походы, походы, походы… Да и привык уже к такой неспокойной жизни. А менять — это опять обременять себя беспокойствами, переживаниями. Уж пусть все идет, как идет…
Вот и ныне. На дворе — февраль, морозы, снег, поземка, а ему вновь предстоит к Азову идти, крепость строить. Таганрог. Государь еще в прошлом году место под этот город присмотрел, на карте обозначил.
Просто сказать «пойти строить», да непросто сделать сие. Ладно, с полками все понятно: какие укажет государь, те и возьмешь… А вот с инструментом, с инженерами, с мастеровыми, наконец, с продовольственными запасами как быть?.. Тут с бухты-барахты дело не пойдет, тут подготовка нужна… А кому, кроме него, за всем смотреть, все предугадывать?.. Некому. Можно, конечно, и на помощников довериться. Их ныне десятка три, не менее, за ним числится. Но хорошо, ежели расторопные да сметливые будут. А коли сонливы да зевасты… А еще, не дай Бог, вороваты… Тогда червь сомнения самого сгрызет. Поэтому лучше уж везде самому побывать, повидать. Свой глаз — алмаз, а чужой — бельмо сплошное.
Некоторая часть войск еще по зимнику тронулась в путь. Другие весны дожидались. Ибо интендантству всех под Азовом было не прокормить.
С первыми полками покинул Москву и дом родной и он, главный воевода и генерал Русской земли Алексей Семенович Шеин. И уже без него в Москве царь Петр Алексеевич, задержав на неделю свой отъезд с Великим посольством, проводил розыск по вскрывшемуся делу об измене полковника Цыклера и «обличительстве» старца Аврамия из Андреевского монастыря.
Следствие по обоим воровским делам было споро, а суд быстр. Старца и слушателей его обличительных речей выпороли плетьми да и сослали в Сибирь. А вот Иван Цыклер, его сродственник Алексей Соковнин и боярин Федор Пушкин были казнены. Та же участь постигла двух стрелецких начальников — Филиппова да Кожина и одного казака — Петрушку Лукьянова.
Узнав о казни Цыклера из письма государя, писавшего, что «он, государь, в том
Наладив работы по восстановлению выжженного дотла Азова, заготовке строительных материалов для возведения Таганрога, Шеин и занедуживший генерал Гордон возвратились в Москву. Того требовала государева служба, и о том же ходатайствовал перед царем Ромодановский. К тому же Шеину предстояло вести к Азову новые полки.
В апреле, едва сошли полые воды, и ветры в союзе с солнышком наладили пути, все остальные полки, закрепленные царским рескриптом за Шеиным для службы в Азове и Таганроге, двинулись в поход. Интендантство, постоянно подгоняемое Шеинскими окриками, за зиму все же сумело и нужное количество продовольствия обеспечить, и равномерно вдоль пути следования его рассредоточить.
Конное воинство двигалось по суше, пешее — сплавлялось на стругах. Всего 26 тысяч человек. В Черкасске присоединилось еще 5 тысяч донских казаков да с тысячу калмыков Аюки-хана. Сила немалая. У государя в первом Азовском походе войска меньше было. И с этой немалой силой предстояло не только Отечество оборонять, но и град строить и крепостицы в низовьях Дона, и пристани, и гавань на реке Миус. А еще эту силу надо было кормить и в строгой дисциплине держать. Так что забот невпроворот…
Сопровождая войска, посетил Воронеж и воронежскую верфь. Тут по слову государя продолжалось строительство судов для Азовской флотилии. Адмирал Лефорт был в посольстве — и дело легло на плечи воеводы Федора Апраксина. Он был всего на год старше царя Петра Алексеевича и состоял с ним в родстве, так как доводился братом царицы Марфы Матвеевны.
— Что делать, — жаловался Апраксин, угощая Шеина свежей осетриной, — даже не знаю. Воеводы местные нужного количества людишек не присылают, а те, которых и прислали, норовят убежать. Лодыри и лежебоки. Сплошь и рядом больными сказываются. К тому же мрут, как мухи… Сроки же поджимают. Государь чуть ли не каждую седмицу письма шлет, спрашивает, сколько судов готово и сколько новых заложено. Что отвечать, как отвечать — голову не приложу…
— Так за струговое дело государь определил Козьму Титова, хлебными запасами ведать Федора Давыдова. Они что, уклоняются?
— Почему уклоняются? Тянут бремя свое. Но все равно основной спрос с меня, воеводы. Даже эти и то что-то требуют: то подводы им дай, то людишек подкинь…
Сочувствовал, кивал головой, говорил, что и стрельцы из полков бегут. Они, как некогда изрекал голова курских казаков Егор Боев, хрящ им в ребро или ерш тя в пузо, действительно бежали. И все на Москву. В место хлебное да квасное, сонливо-зевастое, всех можедомов привечающее.
Люди Федора Ромодановского из Преображенского приказа их ловили, секли плетьми, били батогами, возвращали назад или же отсылали в дальние города. Но беглецов не уменьшалось. На смену изловленным и наказанным тут же приходили другие. Излюбленным местом для них почему-то стал Арбат. Точнее, оградка церкви Николая Явленного. Тут они гомонились, тут друг другу письма подметные читали, тут призывы о походе к Девичьему монастырю время от времени выкрикивали.
Стрельцы находились в подчинении начальника Стрелецкого приказа князя Троекурова Ивана Борисовича. Потому первый спрос за разброд и шатание будет с князя. Почему допустил, почему не пресек?! Но и с него, генералиссимуса, которому государь всю армию вручил, спрос будет немалый. Тем более что, прибыв в Азом, сам с этим напрямую столкнулся.