Первый Ученик. В двух мирах
Шрифт:
– Одному тебе с нами не справиться! – не унимался Торркс, неспешно подбираясь к противнику.
– А ты рискнёшь проверить? – рыкнул Ородрим, плотнее сжимая челюсти, и схваченный волк обеспокоенно заёрзал.
Глаза вожака налились кровью от кипевшей в нём ярости, но инстинкт подсказал, что он не в силах тягаться с таким противником, как Ородрим. Торркс вдруг понял, что по непонятной причине боится нового противника и не желает вступать с ним схватку. Они со стаей найдут другое место. Вокруг немало лесов… Вожак раздосадовано фыркнул, и Ородрим отпустил извивающегося волка, который, шмякнувшись на землю, поскуливая, поплёлся к своему предводителю. Хмыкнув, Торркс направился восвояси под
– Моё! – громко взвыл Ородрим.
И Торркс припустил, увлекая за собой единственного уцелевшего охотника. Вскоре оба хищника растворились в полумраке, стремительно сгущавшемся под кронами деревьев.
Пока Ородрим провожал взглядом удаляющихся противников, Фрейн помог своему другу подняться на ноги, и теперь оба они с удивлением уставились на зверя. Человек и сурт нервно сжимали оружие, не зная, чего ожидать от спасителя. Волк мог просто прогнать лишние рты, чтобы насладиться ужином в одиночестве. На краткий миг Фрейну показалось, что глаза волка, который в упор смотрел на взломщика, опасно приблизившись на расстояние вытянутой руки, были ему знакомы. Он с удивлением осознал, что зверь следит за его взглядом. Но это удивление не шло ни в какое сравнение с тем, что сурт испытал после.
На глазах друзей волк начал стремительно изменяться. Его шерсть постепенно окрасилась в насыщенный бурый цвет, а морда сильно укоротилась и увеличилась в размерах. Вместо острых волчьих ушей появились небольшие полукруглые. Самые значительные изменения претерпели лапы и тело. Волк увеличился в объёмах, и теперь его лапы походили на огромные бочки. Спустя несколько секунд Олаф и Фрейн смотрели на огромного медведя с поразительно умными глазами.
– Ворчун? – недоумённо воскликнул Фрейн.
Медведь ухмыльнулся и прежде, чем сурт успел среагировать, повалил его на землю, устроившись сверху. Олаф посмеивался в сторонке, глядя, как сурт второй день подряд пытался вылезти из-под медведя-тяжеловеса. Но Ворчун не стал испытывать взломщика на прочность и быстро слез, обнюхав его с ног до головы. Затем он, как ни в чём не бывало, развалился на земле, пыхтя и хлопая лапами.
– Что же это за зверь такой? – почесал затылок Фрейн. – Думаешь, Динарус послал его нам в помощь?
– Думаю, здесь дело в другом. – Олаф подошёл вплотную к Ворчуну и, положив руку на голову зверя, негромко спросил: – Ородрим?
Ворчун фыркнул и, внезапно отскочив от анкиллирца, принялся кувыркаться на земле, а затем встал во весь рост и громко зарычал, постепенно уменьшаясь в размерах. Шерсть исчезла, волосы на голове стали золотистыми, появились знакомые одеяния голубого цвета, и вскоре перед ними стоял теркан.
– Неплохо, Олаф! Выходит, вы думали, что я оставлю вас в беде?
Анкиллирец расхохотался, и чуть позже, оправившись от потрясения, к нему присоединился сурт, который не мог обижаться на Ородрима после произошедшего. Когда друзья перестали смеяться, Фрейн задал спасителю вполне закономерный вопрос:
– Выходит, ты тоже Страж Леса, как и твоя матушка?
– Не совсем, – мягко ответил Ородрим. – Я жрец, и мой путь – служение Меалгору. Однако связь с природой и умение обращаться в зверей – это моё наследство, и, пока бьётся моё сердце, я не намерен от него отказываться.
– Я бы тоже не стал, – хохотнул сурт. – Уж очень полезное умение!
– Ну, я никогда не искал в этом выгоды, – при этих словах теркан обезоруживающе улыбнулся. – В обличии зверя я чувствую единение с природой, и именно поэтому учение моей матери так важно для меня.
Сурт хмыкнул. Он явно не разделял подобного отношения Ородрима к своим удивительным талантам. На его взгляд, теркан мог бы добиться завидного положения, а не использовать наследие как духовную подпитку для служения своему Богу.
Жрец с сожалением оглядел трупы зверей:
– Жаль, они меня сильно опередили… Могло бы обойтись и без жертв.
– У нас не было выбора, – пожал плечами сурт. – Мы ведь думали, что ты нас покинул.
– Я никого не виню. В вас говорил инстинкт самосохранения, а в них – инстинкт охотника. Просто вы оказались сильнее.
– Не очень-то нам это помогло, – прокряхтел воин, многозначительно демонстрируя раненную руку.
– Ну, этому горю помочь можно, – сказал теркан, помогая Олафу усесться на пень. – Не забывай, я всё-таки жрец Меалгора.
Сказав это, Ородрим закрыл глаза и простёр тонкую ладонь над раной. В один миг он будто оказался очень далеко от Нариктирской чащи. Телом он всё ещё пребывал здесь, с товарищами, но дух его бродил где-то в ином месте. Теркан принялся тихонько напевать повторяющийся куплет на неведомом языке, а его чуткие пальцы касались раненого места. Олаф почувствовал, как по разодранному плечу, прогоняя боль, разливается тепло. Через пару мгновений от раны, нанесённой зверем, не осталось ни следа. Устало вздохнув, жрец открыл глаза.
– Олаф, признай, что наш новый товарищ оказался весьма полезен! – хохотнул Фрейн. – А ты говорил, что он станет обузой!
В ответ анкиллирец смерил товарища грозным взглядом, но тот лишь скорчил рожу. Все трое понимали, что, если кто и мог с недоверием относиться к жрецу, так только сам сурт.
Полчаса спустя они подошли к гроту. Ородрим довольно долго пытался найти вход и, наконец, уверенно повёл путников к невысокому лысому пригорку, в основании которого зиял проход в пещеру. Переглянувшись, все трое без промедления вошли внутрь: сурт крался впереди, Олаф с закинутым на плечо молотом шёл чуть поодаль, а жрец, сжимая свой посох, замыкал шествие. Внутри было хоть глаз выколи, и друзьям теркан пришлось какое-то время привыкать к темноте, прежде чем они смогли различить очертания пещеры.
Грот был немаленьким: он врезался в холм футов на сто, постепенно забираясь под землю. Потолок следовал за стремившимся вниз полом пещеры и, в конце концов, соединялся с ним так, что в самых дальних её уголках можно было передвигаться, лишь сильно пригнувшись. По форме грот отдалённо напоминал пятиконечную звезду с небольшими лучами-закутками. Все они оставались тёмными, и, даже когда путники вошли под свод пещеры, разглядеть их не представлялось возможным.
Если грабители здесь и останавливались, то очень давно. Прогоревшие дрова, на которые троица наткнулась в центральной части пещеры, подсказали, что люди не наведывались сюда с осени. Всюду валялись обглоданные кости лесных созданий. Создавалось впечатление, что тут пировал какой-то невероятный обжора. Собственно говоря, на хозяина пещеры путники наткнулись чуть позже, обнаружив его спящим в одном из закутков. Единственным обитателем грота оказался медведь, чуть уступавший в размерах Ворчуну, но всё равно огромный. Несмотря на то, что климат в этой части Старого Света был тёплым, а снег выпадал крайне редко, зверь нежился в спячке. Он посасывал лапу, свернувшись клубком и выставив из закутка свой массивный зад. Не теряя времени, путники покинули грот. Круг поисков сужался.