Пёрышко
Шрифт:
Бабушка ножом разрезала на парне рубаху. Он был совсем молод, хорошо сложен и красив, конечно, не так, как Богдан, но все же... Жалко будет, если помрет. Бабушка провела над раной руками, лишь слегка касаясь кожи, и сказала:
– Неспроста, ох, неспроста он до сих пор не очнулся. Ясна, завари крапивы, той, что в бане сохнет. Иди, воин, помоги ей достать.
Я удивленно посмотрела на бабушку - ведь знает же, что я сама на чердак слазить могу. Зачем его посылает со мной? А, впрочем, разве мне это не на руку - с ним наедине остаться? Посмотрела на Богдана у выхода, взглядом зовя за собой.
– Ярополк, присмотри!
Тот, кого назвал Ярополком, шагнул в избу. А Богдан за мной пошел. По дороге в баню стал расспрашивать:
– Бабка твоя только травами лечит, или еще что умеет?
– Умеет: роды принимает, раны шьет, ну, и так, понемногу...
– Повезло нам тебя в лесу встретить.
А мне уж как повезло! Столько лет ждала! Улыбнулась ему, вложив в свою улыбку всю радость от долгожданной встречи. Зашли в баню. Она у нас дедушкой по-особому сделана была: с чердаком, на котором некоторые травы сушились - те, которым не просто сохнуть, но и жаром обдаваться в ходе сушки нужно было. На чердак лестница вела из жердочек, лаз узкий, а там - темнота, хоть глаз выколи. Трав - видимо-невидимо, да только, где крапива висит - я не помнила толком. А лучину взять не догадалась. Ничего - наощупь найду. Это - трава простая, за ней бабушка деда всегда посылала, меня - чтобы что-то посложнее найти...
Я вперед полезла, он - за мною. Встала, выпрямилась, жду, когда глаза к темноте привыкнут, тут и Богдан поднялся. Рядом остановился - тоже осваивается. А стоит близко совсем - дыхание горячее чувствуется, только тронь - обожжешься... Понимала, что чужой он еще, что нельзя торопиться. Но удержаться не могла... Руку протянула медленно-медленно туда, где лицо его быть должно и, не рассчитав немного - хотела ведь только кончиками пальцев кожи его коснуться, всю ладонь на щеку положила. Сама вздрогнула от неожиданности и его судорожное движение почувствовала: дернулся, замер и стоит - не шелохнется. А горячий он какой, борода мягкая руку ласкает - да это же я сама, по лицу его глажу! И вдруг, то ли почудилось мне, где-то вдалеке - грома раскат, как будто, свист какой-то, шум, шорох - дальний, негромкий. Он назад шагнул - и исчезло все, снова - тишина.
А я не сразу опомниться смогла. Глаза-то уже силуэт Богдана в темноте различают. Вот глупая! Что он обо мне подумает! Правильно бабушка говорит, что я всегда делаю, а потом только думаю!
***
Почему Ярополка с Ясной на чердак не отправил? Почему Бажена одного с черной старухой оставил? Не мог в толк взять! Да только шел за ней, как привязанный.
А под лестницей стоя, и видя тело ее, платьем обтянутое, когда со ступенек на чердак коленями становилась - совсем разум потерял! Залез за ней следом - рядом встал и с собой борюсь, чтобы не дотронуться, не коснуться ее. В пальцах прямо зуд какой-то!
И вдруг - как удар, как пощечина - рука на лице, мягкая, нежная, травами пахнущая. Решил сначала, что она к пучкам потянулась, повсюду развешенным, и нечаянно ко мне прикоснулась, но когда пальцы ее по щеке заскользили, гладить начали, забыл, как дышать, стоял, как околдованный, глаза закрыл даже, чтобы ярче чувствовать ласку эту.
Да только Мира не дремлет! Тут же учуяла... О себе напомнила. Отшатнулся от девушки, чтобы не злить мою мучительницу, не давать повода.
Она тут же по чердаку пошла, стала траву нужную искать. Да как же она в темноте-то? В моем поясе кармашек специальный - в нем кусочки камня-кремния и щепки. Достал, друг о друга ударил, высекая искру на щепку. Запалил, взял в руку, стал светить ей.
Неяркий огонь освещал не только пучки трав, повсюду развешенных, но и Ясну. Она травы перебирает, а я ею любуюсь. До чего хороша девушка! Почему только не замужем она? На такую красавицу желающих, наверное, видимо-невидимо! Сколько лет ей? Если спрошу, что скажет? Что не мое дело это, вот что.
Вот ведь, о чем только думаю! Тут княжич помирает, а я о девчонке! Зря, ох, зря, перед походом в корчму не сходил! Сейчас бы глупости эти в голову не лезли. Вон, вместе с братьями Жданами медовухи напился бы и девку себе покрасивее выбрал!
– Богдан, возьми вот это!
– подает мне пучки какие-то, - я еще кое-что захвачу...
Слезли с ней по-очереди, она траву стала заваривать, а я в избу пошел. Только дверь открыл, Ярополк, как ошпаренный выскочил, чуть с порога не столкнул.
– Что ты? Что случилось?
– Очнулся! Бажен очнулся! Тебя зовет! Странный он...
Вошел в избу. Парень так и лежит на столе, уже перебинтованный, сучок окровавленный тут же в горшок брошен. Бледный, только щеки ярко-розовые - лихорадка, что ли, у него началась?
– Богдан, я видел его... Того, кто меня убить хотел... Плащ у него черный... он плащом тем весь обмотан, на лице - мешковина, как будто. Он знал, кто я таков...
Говорил тяжело с придыханием, руки в кулаки сжимались - больно ему! Но, молодец, разглядел, запомнил.
– Прости, Богдан, зря увязался с тобой...
– тише, тише голос его, в шепот уже переходит.
– Просто хотел таким, как ты быть - настоящим воином... не хотел, у отца под крылом...
Я к нему рванулся, за руку взял:
– Ничего, - выздоровеешь, - будешь, лучше меня будешь!
Старуха, все это время осматривавшая сук, из тела Бажена вытащенный, подошла, руку мою от парня оторвала и сказала:
– Пусть отдыхает, силы ему теперь, ох, как понадобятся. А ты иди, Ясну поторопи, пусть быстрее отвар несет! Сейчас выйду, поговорим.
Вышел из избы, как из проруби выскочил - воздуха свежего вдохнул, даже голова закружилась. Девушка на деревянном чурбачке траву толчет, рядом в плошке горячая вода паром исходит.
– Ясна! Готов настой-то?
– Сейчас, Богдан, немного осталось.
Вновь удивился тому, что по имени ко мне так запросто обращается. Все в ней удивительно, необычно. Лицо ее - чистое, с большими зелеными глазами, маленьким носиком, алыми губками, полными, нежными. Движения - быстрые, но четкие, знающие. И действия, поступки... Зачем меня по лицу гладила? Не похожа она на ту, которая за плату с любым мужиком пойдет. А, чтоб понравился такой, как я - изуродованный, старый для нее... не верю, быть того не может. Вон, сколько в моем отряде молодых, да пригожих воинов!