Пещера Лейхтвейса. Том второй
Шрифт:
— В таком случае — добро пожаловать, — ответил разбойник и чистосердечно протянул руку молодому человеку, который на это без колебаний ответил тем же. — Вы правы, это ваша обязанность спасти любимую девушку.
— А теперь идем. Мои люди, вероятно, с нетерпением ждут меня. Между тем есть человек, который не менее вас, фон Редвиц, готов положить за Гунду свою душу, свою жизнь. Он когда-то также любил вашу невесту и хотя несколько минут назад чувствовал против вас злобу за то, что вы, сами того не подозревая, а может быть, даже и не желая, отвратили от него сердце любимой девушки, но, в мгновение, когда случилось это несчастье, всякая ненависть и ревность исчезли из сердца этого благородного человека. Он будет сражаться вместе с вами за вашу невесту.
Затем Лейхтвейс увел Редвица, тогда как Зонненкамп остался в церкви, погруженный в глубокое уныние.
— Великий, милостивый Боже! — бормотал несчастный отец, поднимая руки к Небу. — Теперь я познаю Твое могущество и мудрость Твоих предначертаний. Этого разбойника, которого весь свет преследует и избегает, я однажды спас вместе с его людьми от голода в подземной пещере, когда его смертельный враг Батьяни решил погубить его, и за эту помощь, оказанную мною несчастному, он сегодня делается спасителем моего ребенка.
Глава 83
БРАТОУБИЙЦА
Мирно покоился лес, ни один лист не шелохнулся на деревьях, ни одна былинка не качнулась на земле, в воздухе все замерло, гробовая тишина царила в горах. Там, где плакучие ивы опускали в Эльбу свои длинные, гибкие ветки, причалила лодка, на дне которой лежала бледная девушка с закрытыми глазами. Находящиеся в лодке три человека, подъехав под зеленую завесу, поспешили покинуть лодку. Они знали, что их преследуют по пятам и что, не теряя ни минуты, они должны перебраться в горы, чтобы замести свои следы. Король контрабандистов нагнулся и поднял Гунду. Двое его товарищей также выскочили из лодки и вместе с ним поднялись на берег с молодою девушкой, все еще находившейся в бессознательном состоянии, и скрылись за деревьями густого леса. Гунда покоилась на руках Гаральда, который рассматривал ее с живейшим интересом.
— Я должен был бы последовать совету матери и не браться за это дело, — бормотал он, — это скверная вещь: выкрасть бедную девушку в день ее свадьбы. Кто знает, что замышляет этот Адолар Баррадос? Какая судьба ожидает несчастную, когда я передам ее в его руки? Но я должен исполнить свое дело — возвращаться назад поздно, хотя мне будет очень досадно, если это прелестное юное создание попадет в плохие руки.
Под большим, развесистым дубом стояли носилки, приготовленные контрабандистами, сплетенные из древесных ветвей и покрытые шерстяным платком. Гаральд опустил на них Гунду, кивнул головой, и его помощники, подняв носилки, понесли их по лесу. Гаральд шел рядом. В эту минуту он был занят своим складным ружьем, настоящим чудом механики, которое в одну минуту могло превратиться в трость для гулянья. Он его собирал и заряжал. Хотя Гаральд не боялся нападения, так как в Тешене, вероятно, никто еще не догадывался о похищении, — но все-таки, по привычке, хотел быть готовым ко всяким случайностям. Он забил шомполом пулю в дуло ружья, надел пистон на курок и затем вскинул ружье на левое плечо.
— Какие глаза сделает матушка, когда я ей принесу прелестную девушку? Она, конечно, осыплет меня упреками и не поймет, как мог я взяться за такое подлое дело. Вздор! — процедил сквозь зубы контрабандист. — Двести дукатов на полу не валяются. Зато я дам обет, и это до некоторой степени оправдает мой поступок, — бросить эту бурную жизнь, полную приключений. Я уважу просьбу матери и Ольги и перестану называться Королем контрабандистов, а под своим собственным именем постараюсь заняться честным трудом. Двести дукатов — хорошенькая сумма для начала, да у меня еще припрятано тысчонки две гульденов. Это вместе составит порядочный капитал, и, если счастье улыбнется, я могу идти дальше.
Пока мать жива, я, конечно, не могу думать о женитьбе на Ольге. Но как только матушка закроет глаза, я сейчас же возьму к себе в дом мою милую девочку и обзаведусь хозяйством в Пруссии. О, моя Ольга будет бесподобной хозяйкой, это я знаю наверняка, сам же я стану работать с утра до позднего вечера и проживу счастливо и спокойно остаток жизни.
Эти планы, однако, были прерваны тихим стоном, вырвавшимся из груди Гунды. Гаральд смутился и, посмотрев на нее, прошептал:
— Она проснулась. Черт возьми, в хорошем я очутился положении: при всем моем желании я не знаю, что ей сказать, как объяснить ей, на каком основании ее увезли в день свадьбы. Впрочем, пусть говорит тот, кто нанял меня, а я буду молчать. Это самое лучшее, по крайней мере, не наговорю глупостей.
Он кивнул товарищам, чтобы они поставили носилки. Гунда открыла глаза и попробовала подняться. Испуганным взором огляделась она кругом.
— Курт, — проговорила она тихо, — Курт, где ты?.. Почему ты не идешь вести меня в церковь?.. Послушай, колокола звонят, улицы полны народа, мы не должны заставлять священника ждать нас.
— Не было печали, — проворчал Гаральд, который вместе с своими помощниками спрятался в тени деревьев. — Она воображает, что находится дома в своей комнате и возлюбленный ее должен войти, чтобы вести ее под венец. Бедная девушка, как тяжело будет твое пробуждение.
Вдруг из груди Гунды вырвался стон, и она сделала попытку спрыгнуть с носилок. Но контрабандисты приняли меры предосторожности, обвив ее стройное тело тонкой веревкой, которой привязали ее к носилкам. Таким образом бегство Гунды сделалось невозможным.
— О Боже! — зарыдала несчастная. — Где я? Не сон ли это, не в горячке ли я, как в то время, когда лежала в лазарете под Прагой? Кругом лес… Наверху, между ветвями, проглядывает голубое небо… А я… Да где же я, наконец?
Бедная девушка дрожащей рукой провела по белому, отделанному кружевом подвенечному платью, как будто желая убедиться, что это не сон.
— Да, да, — продолжала она. — Это мое подвенечное платье… А, миртовый венок?.. Моя голова продолжает болеть, хотя его уже нет на ней… О, Всемогущий Боже, теперь мне все ясно!.. Миртовый венок… Противный парикмахер… Меня похитили… украли… Отец, Курт… я погибла!..
И Гунда зарыдала. Гаральд счел нужным показаться несчастной или, по крайней мере, объяснить ей хоть в общих чертах ее положение. Он сделал товарищам знак, чтобы они двинулись глубже в лес, а сам подошел к носилкам. Испуганным, полным ужаса взглядом посмотрела на него Гунда. В это мгновение Гаральд охотно отказался бы от двухсот дукатов, если бы мог уничтожить сделанное, потому что взгляд бедной девушки пронзил его душу, остановившись на нем как бы в немом укоре.
— Сударыня, — сказал Король контрабандистов глухим голосом, — вы должны собраться с духом. Будьте уверены, что вам ничего дурного не сделают, если вы сами не подадите к этому повода.
— Вы не убьете меня? — закричала Гунда, стараясь приподняться на носилках. — О, я опасалась, что вы меня убьете.
— Вы опасались?
— Не должна ли я ожидать худшего, если вы мне оставите жизнь? О Господи! Вы оторвали меня от сердца возлюбленного и удивляетесь, что я с радостью приветствую смерть? Мне теперь ничего не остается, как умереть, потому что если я одну ночь проведу вдали от отца и жениха, то уже никогда не смогу вернуться к ним; моя девическая честь будет навеки опозорена. Или, может быть, вы хотите уверить меня, — продолжала Гунда после короткой паузы, в то время, как Гаральд упорно молчал, — хотите мне дать понять, что вы похитили меня по поручению другого?