Песий бунт
Шрифт:
– Потому что – высокомерно ответил Леонтович – он несет в мире ересь, а ересь должна наказываться.
Расстрига тем временем подошел к костру и стал жевать кусок, даже не заметив, что ест. Потом поднял глаза на Леонтовича и сказал.
– Христос сказал – труднее войти верблюду сквозь игольное ушко, нежели богатому в царство небесное. Церковь сейчас богаче любого олигарха. Христос сказал – я там, где соберутся трое в имя мое…мои братья священники говорят, что не ходящий в храм грешен. Христос сказал – имей вы веру с горчичное зерно, и вы могли бы двигать горы. Мои братья попы говорят – если ты можешь двигать горы, то ты колдун. Христос принес последнюю кровавую жертву в мире, символически показав кончину языческих обрядов… понимаете? Если вам так нужны обряды, то ешьте мою плоть и кровь и поймите, как это неправильно!! Мои братья попы кормят людей человеческим мясом и поят человеческой кровью уже две тысячи лет. Христос уходил в пустыню, подальше от людей – только там можно найти просветление. Но мои братья священники отворачивают людей от природы, поддерживая их в высокомерии и гордыне и отчего то не говорят, что уничтожение наших братьев по планете, которые тоже являются детьми бога, есть такой же грех, как и убийство человека. В городе бога нет.
Расстрига говорил это со спокойной грустью, не вызывая и не обличая – но Леонтович сел, уставился на него в изумлении и несколько раз порывался перебить. Только вот слов не мог найти от возмущения.
– Ты… ты… ты сволочь!! – наконец высказался он. – ты основы пытаешься пошатнуть. Ты язычник.
Расстрига вдруг улыбнулся – щербато и озорно.
– Размечтался!! Основы я подрываю. У меня то и ученика ни одного нет. Неужели ты думаешь, что я против такой махины смогу пойти? Да меня в порошок сотрут. А что касается язычества… а чем оно, собственно говоря, плохо – в разумных пределах. Никто же не заставляет человеческие жертвы приносить. Оно должно было уступить место единобожию, когда вопрос жизни или смерти человека заключался в другом – и чтобы выжить, он должен был запереться в города и оградить себя от природы. Теперь он обязан повернуть время вспять и, сохранив лучшее в христианстве, понять, что без окружающей его живой природы его ждет весьма неприятная смерть. Что тут страшного?
– Ну что это такое? Нет, ну что это такое? Как можно говорить такие слова после двух тысяч лет христианства?
Заволновался, задергался Лепила, который, при всей неприглядности своих занятий регулярно посещал церковь и ставил свечи. Расстрига только пожал плечами.
– Вот за то меня официальная церковь и не принимает. И я говорю ей спасибо – прямо как ты посоветовал – за то, что меня еще не зарубили…
– Ну, народ – заржал вдруг Умник – нет, ну эту страну никакие собаки не одолеют. Нет, ну вы только представьте – сидят в лесу плененные собаками люди и важно рассуждают ни о чем-нибудь, а о русской православной церкви. Да уж, нечего тут сказать…
– А про что еще мы должны говорить? – удивился Дима. Впрочем, перед ним проблема выбора не стояла – он мог говорить только о том, сколько кто выпил, какие безобразия при это устроил и как страдал от похмелья. Ну, еще иногда хвалились своими любовными успехами – но поскольку сам приятный процесс проходил опять же в алкогольном тумане, то милые сердцу подробности приходилось изобретать и расцвечивать.
– Не знаю я, не знаю. Но сидеть и рассуждать об ошибках церковных – это просто идиотизм. Думали бы лучше, как отсюда выбраться, как этих проклятых собак обмануть.
Расстрига больше участия в разговоре не принимал, он достал из каких то тайных карманов своей рясы миниатюрный молитвенник и углубился в чтение, беззвучно шевеля губами.
– А зачем мне куда-то убираться? – вдруг спросил Дима и поверг Умника в состояние шока – что я там не видел? Только водку жрал с такими же изгоями, как я, и больше ничего. Мне кто-нибудь хоть одно хорошее слово сказал? Хоть кто-то? Только и слышал со всех сторон – алкащ да пропойца. И никому я там не был нужен.
– А здесь ты кто? – вдруг наливаясь злобой, спросил Умник – что ты из себя стал здесь-то представлять?
В глазах Димы вдруг зажглись лукавые искорки.
– Здесь я кто? Переспросил он и, помолчав, выдал – Здесь я человек среди собак. А там – пес среди людей. Есть разница?
Умник не знал, что возразить. Потом попробовал зайти с другого конца.
– Тебе нравиться спать здесь, возле огня? Тебе нравиться смотреть на паршивые звезды, а не в прекрасный телевизор? Тебе не хочется забуриться в какой-нибудь бар с великолепной шлюхой и ловить не себе завистливые взгляды тех неудачников, с кем она не пошла?
– Потому что денег не хватило – Засмеялся Дима. Странно, но с каждой минутой спора он чувствовал себя все более и более уверенно – нет, такая мне не нужна. И вообще – все эти девки на редкость скучны.
– Ты их много знал? – удивился Умник.
– Неа, вообще не знал… – Дима засмеялся – но если их хотят все одновременно, то что это значит? Это значит, что роскошные шлюхи идут по конвейеру, от одного к другому. Либо от более бедного к более богатому, либо от богатого к молодому и красивому. Все эти идиоты делают то, что она захочет – а другие шлюхи смотрят на ее успех, думают, что секрет ее успеха не только во внешности, но еще и в желаниях, и делают то же самое, что эта удачливая шлюха. Так я думаю. Вот и получаются они стандартные, как кока – кола.
Умник очень обиделся за роскошных шлюх. Для него они были всегда недосягаемой мечтой, как океанская яхта, а тут вдруг появляется какой-то алкаш, еще не совсем вылечившийся, и начинает их позорить.
– А твои то-то – сказал он, стараясь намеренно побольнее обидеть – тоже шлюхи, только подзаборные. И покупают из не папики, как шлюх роскошных, а всякий сброд, вроде тебя.
Улыбка у Димы стала несколько растерянной, но он пока держался, хотя в недавнем прошлом и за меньшую грубость мог полезть с кулаками.
– Ну – промолвил он напряженным голосом. – допустим, что у них есть, по крайней мере, трагедия погубленной судьбы, одиночества. У роскошных шлюх и этого нет. Одни лишь только крысиные бега – кто быстрей прискачет к помойке и схватит объедок повкусней…
– Вот ты как, значит, заговорил – Умник сжимал кулаки и буравил Диму кабаньим взглядом. – ты, значит, умник?
– Да нет – усмехнулся Дима и сказал то, чего Умник не смог простить ему никогда – я такое же быдло, как и ты.
Через секунду все четверо барахтались в золе возле кострища, взметая серые клубы – здоровенного Умника пытался сдержать худой, но крепкий как железо Расстрига, Диму оседлал Лепила… в конце концов – Расстрига получил каменным затылком в зубы и отлетел выплевывая кровяное крошево, Лепила прост выдохся и, опустив дрожащие от перегрузки руки уселся на бревнышко. Дима и Умник сошлись один на один. С первых минут драки Умник понял, что громадный рост и пудовые кулаки на открытом пространстве вовсе не преимущество, а скорее наоборот. Понял он так же, что реакция в драке может быть важнее недюжинной силы, а умение бить по определенным точкам эффективней десятков бестолковых ударов.