Песий бунт
Шрифт:
– На время отправь к алкоголикам. Прикажи развести костер. Свора греть их не будет. Проследите за моим хозяином… вроде он от дури избавился.
Оба невольника уставились друг на друга в полном онемении – а когда подошедшая Собачница слово в слово повторила то, что они и сами слышали в своих головах, то просто руками развели.
– Трам тарарам – пробормотала Собачница – а где же они тут алкашей содержат? Непонятно…
Но тем не менее она решительно шагнула в темноту и через короткое время лесную тишину взорвал профессиональный пятиэтажный мат. Суть живописных высказываний сводилась к следующему.
– Что за прекрасный, добрый и честный человек наступил в эту романтичную ночь мне на руку? Мне бы только посмотреть на его интеллектуальное лицо и сказать только несколько нежных слов о красоте его фигуры и моральных достоинствах…
Мужики застыли на месте, потом на время очнувшийся Витек простонал…
– Сильно… а где это мы?
Потом он опять провалился в беспамятство.
– Значит так – сказала Собачница командирским тоном – граждане ханурики… я вам привела еще трех человек. Дан приказ развести костер, спички тоже у них есть, и согреться. Завтра у вас будет много работы. Действуйте.
– Слышь, матрешка. – просипел другой, далеко не такой экспрессивный голос – зачем ты нам этих кекликов привела? Что, они такое же мясо, как и мы? На хрена нам костер? Вот баба бы нам не помешала… ну что, кеклики, давайте эту матрешку здесь на мху разложим.
Но из темноты раздалось такое внушительное рычание, что Кеклик, помолчав, произнес.
– Усе ясно. Если она так рычит, то как же она кусается? Давайте, мужики, огонь разводить…
Впервые зе несколько недель Умник смог расслабиться, впервые его отпустила постоянно давящая на сердце ненависть. Может, из-за костра, возле которого он сидел последний раз тридцать лет назад. Может, из-за неба, в котором играли тонкой огранкой звездочки. Но если бы остальные мужики оторвали бы взгляд от гипнотической пляски огня, то заметили бы, как часто смаргивает Умник что-то блестящее с век.
Остальные молча тянули к углям руки и думали о чем-то своем. Про то, во что они вляпались, никто предпочитал не говорить – все понимали, что ничего хорошего завтрашний день им не принесет. К тому же они прозябали здесь непонятно для какой цели уже несколько дней, пытались бежать несколько раз и каждый раз их легко ловили собаки и, оставив на руках несколько болезненных отверстий, приводили обратно.
Но Умник то этого не знал…
– Послушайте, мужики!! – вдруг обвел он людей глазами, в которых плескались все прежние чувства – какого черта мы здесь сидим и ждем, что нас на мясо для щенков пустят? Ноги надо делать. На нас же никто не смотрит, никто за нами не следит? Что ж мы здесь, как пионеры, блин, возле костра?
– Ну-ну, попробуй – мрачно предложил Кеклик – так его сразу прозвали за милую особенность. Всех мужчин – включая президента он за глаза называл кекликами. – мы здесь тоже не дураки сидим, тоже кой – чего пробовали. Вот, смотри.
Он закатал рукава и показал заживающие болячки.
– Видишь? Это …. Предупредительные укусы, так мне сказали.
– Кто сказал? – полюбопытствовал Умник, и Кеклик ответил.
– Да есть тут какой-то кеклик, приказания отдает. Никто его толком не видел, никто толком и не слышал.
– А как же приказания? – удивился Умник.
– А это очень просто. Сидишь ты и сидишь, и вдруг слышишь в голове голос – иди и делай то-то то-то. Не пойдешь, например, попрешь в отказ – приходят волкодавы и с ними уже не поспоришь.
– Откуда этот голос?
– Сие не ведомо никому – подал голос один из пойманных, испитой мужик с видом попа-расстриги – за грехи наши тяжкие божья кара на нас сошла в виде зверей апокалипсиса…. Пострадаем мы за грехи наших братьев и сестер, может, жизнь во всем мире легче станет…
– Ты что? – Взвился в темноте еще один, с чертами лица настолько невнятными, что и описать их невозможно – какой-то однообразно раздутый мешок – я ни за чьи грехи не хочу отвечать. Мне своих хватает… что то я буду еще за чьи-то грехи отвечать? Не буду я ни за чьи грехи…
– Ну, заладил – добродушно пробасил Расстрига. – а кто тебя будет спрашивать – хочешь ты или не хочешь? Возьмут за рога и заставят. Сколько ты лет прожил на белом свете?
– Ну, тридцать шесть – не очень уверенно ответил Опухший.
– И что за эти тридцать шесть лет ты сделал хорошего?
– А почему я должен делать что-то хорошее? Кто мне сделал что хорошее? Почему я должен делать что то хорошее?
Доводы Опухшего были несколько однообразны, но Расстригу это не смущало.
– Потому что погрязнешь в злобе и пороке и вся твоя жизнь станет одним сплошным кошмаром… Только и будешь думать, как бы кому отомстить и как бы тебе не отомстили. И спать из – за этого не сможешь, и есть тебе не захочется, и пить.
– Ну уж нет – глумливо усмехнулся Опухший – вот пить мне никогда не расхочется….
– Все в руках Божьих… вот думал ты когда – нибудь, что собаки, бессловесные и верные твари, будут нам диктовать условия?
– Нет – помотал щеками Опухший. Он вообще ни о чем не думал – за исключением пьянки или опохмелки.
– Вот и никто не думал. А оказалось, что они ничуть не хуже нас…все в руках Божьих.
Но Умнику такой расклад был не по душе – он с легким омерзением поглядел на своих товарищей по несчастью, поднялся, потянулся во весь свой не маленький рост (так что в тишине раздался хрусть суставов) и сказал.
– Я давил этих тварей, давлю и буду давить. И ни одна сволочь не заставит меня под ихними лапами пахать… я венец творения, правильно, поп? А поскольку я венец творения, то мне и решать, кто на это земле жить будет, а кто – нет.
– Очень плохо… – острое лицо Расстриги казалось в свете костра вырезанным из красного дерева – очень плохо, что ты так думаешь. Они ничуть не хуже нас с тобой, даже лучше, поскольку выбора им природа не оставила. Они могут делать только то, что им диктует инстинкт, и не больше. На них нет греха. Грех есть на нас.