«Пёсий двор», собачий холод. Тетралогия
Шрифт:
«Он тумранчанин», — сообщил как-то утром Мальвин, заглянувший отчитаться в отправке ещё нескольких солдат Второй Охраны — на сей раз в Кирзань. Хэр Ройш удивился: хитростью выведать сведения о ком-нибудь мог бы Золотце, разговорить — Скопцов, но Мальвин из их четвёрки хуже всех умел подбирать словесную пыль.
«Я не подслушал и не расспросил, — объяснил тот не без самодовольства, — это умозаключение. Вы слышали, как его прозвали слуги?»
«Вот уж чем не приходилось интересоваться», — хмыкнул хэр Ройш.
«Лосиком. Вернее, это я сперва думал, что „Лосик“ — прозвище, но вчера мне понадобилось освежить в памяти
«…Что там есть семья с такой фамилией, — раскладывать по полочкам хэру Ройшу не было нужды, — а часовщик появился в Патриарших Палатах как раз двенадцать лет назад».
«Да. Получается, незадолго до… Тумрани, — Мальвин мрачновато усмехнулся. — И я не думаю, что он просто почувствовал назревающий конфликт и решил сбежать — зачем бы тогда выбирать столь эксцентрическую профессию? Это наводит на мысль, что Лосик, — он непривычно замялся, — наш предшественник».
По всей видимости, сие рассуждение должно было хэра Ройша смутить, но оно его, напротив, оживило. От Тумрани остались пустые и мёртвые дома, поклониться которым наверняка ездил Хикеракли во время своего знаменитого путешествия по Росской Конфедерации; то же самое вполне могло произойти с Петербергом. И Бюро Патентов вдоволь нашутилось о том, чем им предстоит заниматься, если планы пойдут прахом, а тут, в соседней башне, выискалось наглядное подтверждение: такой вариант развития событий вполне осязаем.
Но на самом деле хэр Ройш, сложись всё несчастливым образом, пошёл бы на радиовышку. Радио его чаровало: мысль, что по воздуху, преодолевая километры, летят слова — уловимые, но неосязаемые, — была в высшем смысле восхитительна.
Он не верил всерьёз, что Бюро Патентов может превратиться в часовщика Лосика, даже если Петерберг всё-таки успокоят распылительными смесями.
«В Петерберге новый градоуправец, — напомнил хэр Ройш, когда Скопцов — сегодня утром — не вытерпел и сломал молчание на страшную тему. — Не стоит забывать, что господин Гныщевич, помимо всего прочего, отличается изрядной хваткостью. Он справится — если, конечно, прежде не справимся мы».
«Новый градоуправец? — ощетинился Золотце. — Позволю себе напомнить, что старый градоуправец, насколько мы можем судить, тоже пребывает в Петерберге! Тот самый, что отказывался кормить пилюлями своих слуг… И не испугался спонсировать аптекарей, и… — Он смешался. — А теперь мы оставим его на милость чьей-то хваткости?»
Хэр Ройш позволил себе тогда выдержать паузу, созерцая висевшую на стене карту Росской Конфедерации. Как и всех аристократических отпрысков, в детстве его терзали искусствами, но прижилась одна лишь графика. Только приехав, хэр Ройш в порыве вдохновения нарисовал вокруг Петерберга вполне убедительную орхидею.
«Мы доведём наши планы до конца».
«Рискуя Петербергом?» — сосредоточенно переспросил Скопцов.
«Петербергом как политическим активом невозможно рисковать, мы его уже наработали. Петербергом как живым городом… — хэр Ройш опустил веки. — Это не такой серьёзный риск, как вам кажется».
«Не такой серьёзный?! — Золотце, прежде примостившийся на хлипком подоконнике, вскочил. — Жуцкой доложил, что артиллерия уже выдвинулась — ваш благородный Асматов удостоверился в этом, как только закончилось наше… заседание! Сколько ей потребуется дней — два? Три?»
«Жорж, прекратите истерику, — в тоне Мальвина не было обыкновенного для этих слов раздражения. — Позвольте напомнить вам, что артиллерия выдвинулась не из Столицы, а из Внутривятки — Четвёртый Патриархат сейчас ни за что не откажется от своих немногочисленных орудий. От Внутривятки до одной только Столицы два дня пути. В лучшем случае, а по весеннему бездорожью — вся неделя».
«Судя по тому, как движутся события, нашим планам по весеннему бездорожью — месяц», — буркнул Золотце и отвернулся. Доводы холодной логики действовали на него отрезвляюще.
«Сегодня», — изрёк хэр Ройш. Мальвин кивнул, Скопцов поднял брови.
Золотце немедленно забыл свои обиды.
«Если мы позволим распылить над Петербергом смеси, — прибавил хэр Ройш с усмешкой, — нам придётся ответить Европам на этот жест, что фактически означает участие в их назревающей войне. Я бы предпочёл избежать столь категорических шагов».
Это было ранним утром, а сейчас куранты гудели пятый час пополудни. Их грохот пробирался по всей башне дрожью; заводные часы на столе, мелко подскакивая, прыгали к краю. Хэр Ройш остановил их и вернул на место.
Когда гул завершился и затычки вернулись из ушей в карман, он понял, что с площади доносится шум. Высунув нос в оконную щель, хэр Ройш разглядел, что перед Патриаршими Палатами собрались люди — не в таком количестве, как видал Петерберг, но в достаточном, чтобы их ор долетал до самого верха башни. Люди кричали и разворачивали флаги — что на них было нарисовано, рассмотреть не удавалось, но точно не орхидея, да и полотнище отчётливо синело.
Мальвин с иронией рассказывал, что синие флаги — это следствие мимолётной идеи, о которой сам хэр Ройш, томясь в часовой башне, почти успел забыть. Небезразличные жители Столицы уверовали, что разгром Резервной Армии был выгоден в первую очередь Четвёртому Патриархату, который цинично подставил собственных солдат, и веру эту хорошенько подпитала корреспонденция от непосредственных участников сражения. Даже далёким от политики людям подозрения о заговорах приходятся по сердцу. По какому поводу небезразличные жители Столицы цивилизованно жаждали не патриаршей крови, но объяснений. И отставок. В произвольном порядке.
Не улыбнуться их энтузиазму было трудно.
Евгений Червецов, взрыватель, должен был прийти в себя пару часов назад недалеко от того места, где повторно познакомился с теперь уже не префектом Мальвиным: на одной из тихих улочек за Терентьевским садом. При себе он обнаружил объёмистую холщовую сумку, наполненную листовками, в которых излагались подробности коварного замысла Четвёртого Патриархата, сгубившего целую армию. Хэру Ройшу было не слишком интересно, как именно Евгений Червецов с этими сокровищами поступит, тем более что листовки, по рассказам того же Мальвина, ещё позавчера мелькали на некоторых столичных улицах. Но теперь Евгений Червецов мог совершенно безболезненно рассказывать всем, кто согласится его слушать, о том, что члены петербержского Революционного Комитета живут в подвалах Патриарших палат. Те, кто не только согласится слушать, но и поверит ему, наверняка поверят и в то, что члены петербержского Революционного Комитета зачаты жабой и полевой мышью при свете стареющей луны.