Песнь русалки
Шрифт:
Она взвизгнула и резко отпустила руки. Милорада тут же отскочила прочь, и толпа утопленниц бросилась к Иве, позабыв о ней и о Святославе. Все собрались вокруг предводительницы — а та вопила и размахивала руками. На шее у нее сидел игоша и нещадно драл темные влажные волосы, приговаривая: «Не смей ругать батюшку!»
Святослав укрыл невесту рукой и принялся взглядом искать, как бы им выбраться, как вдруг перед ними появилась Частуха. Она махнула рукой в сторону двери, усеянной блестящими полированными ракушками.
—
Свят и Милорада тут же припустили со всех ног, юркнули в приоткрытую дверь, Частуха протиснулась следом и с грохотом опустила заслон.
— Сука топленая! — завопили с той стороны.
Частуха перевела дыхание и, тяжело переставляя колоноподобные ноги, направилась прочь от сотрясавшейся под ударами двери.
— Вот ведь маленькая дрянь. Сто лет знакомы, а она все не уймется, — вздохнула утопленница и, поправив разметавшиеся в стороны груди, кивнула протянувшийся перед ними коридор. — Нам туда. Там Водяной почивает.
— Спасибо, — поклонился Святослав.
— Полно тебе, — махнула рукой Частуха.
Босые ноги зашлепали по полу. Милорада поспешила поравняться с утопленницей и тоже принялась ее горячо благодарить.
— Полно тебе, девка. Я не ради благодарности это делаю.
— А зачем? — спросила она. — Мне показалось, что Ива и остальные даже рады, что Водяного… Нет.
— Тебе не показалось, — хмыкнула Частуха. — Они без него совсем от рук отбились. Ни за детьми не смотрят, ни за собой. Рыба в реке перемрет вся, а они и не заметят, так себя жалеть будут.
— А тебе разве ни их, ни себя не жалко? — спросил Святослав. Частуха посмотрела на него разочарованно, будто он обронил какую-то глупость с умным видом.
— Я люблю Водяного. И, в отличие от них, помню, что он больше, чем муж для сотни обиженных утопленниц. И если Ива как-то помогла ему уснуть, клянусь всеми богами, — она стиснула кулаки до побелевших костяшек и прибавила шагу.
В конце коридора их ждала еще одна дверь, тяжелая, кованая, украшенная хищными рыбами с торчащими из пастей зубами. Милорада поежилась.
— Не хотела б я такую встретить.
— Бойся рыбы, которая зубы прячет, — посоветовала Частуха и потянула дверь на себя. Та не поддалась. Тогда утопленница навалилась на нее всем телом, но и это не помогло. Издевательски звякнул серебряный амбарный звонок. — Замуровали…
Казалось, она не верит своим глазам.
— Позволь, хозяйка, — вежливо попросил Святослав и, встав на колено перед дверью, достал из голенища сапога нож с тонким и узким лезвием.
— А когда такому в княжьих теремах учить начали? — хохотнула Частуха.
— А как, думаешь, я хлеб и муку людям доставал? — усмехнулся юноша. Замок щелкнул, поддаваясь, и рухнул на пол. Дверь приоткрылась. За ней оказалась черная комната. Из единственного окна лился дрожащий серебристый свет. Если присмотреться, можно было увидеть, как дрожит поверхность воды, распростершаяся над их головами исходящим рябью куполом.
В центре комнаты была большая купель, пахло паром и травами. А в купели лежал мужик — коренастый, пузатый, лохматый. И абсолютно голый. Только руки и голени были покрыты причудливой росписью прямо на коже.
— Вот тебе и Водяной, — пробормотала Милорада. — Молчан и тот грознее будет.
— Никогда не слышала фразу:
«Не буди лихо, пока тихо»? — ухмыльнулась Частуха и зашла с ними в покои, прикрыла дверь. — Ну, делайте, что нужно.
Глава 12
Вместо того, чтобы подойти к Водяному, Милорада развернулась и покрепче притворила дверь. Затем прижалась к ней лбом и принялась что-то бормотать. Святослав внимательно смотрел, как резные створки постепенно утопают в камне, пока полностью не растворились, оставив только гладкую стену.
— Так жены не достанут нас еще какое-то время, — объяснила она.
— Ишь ты, толковая какая, — улыбнулась Частуха. — А как нам теперь выбраться отсюда?
— Выйдем, — с полной уверенностью мотнула головой Милорада и, закатав рукава, приблизилась к Водяному.
Развалившийся в купели огромный мужчина выглядел… как обычный спящий мужик, утопившийся после тяжелого дня в поле или кузне. Он даже немного похрапывал и недовольно причмокивал губами, хмурил кустистые черные брови. Милорада задрала подол и влезла в купель, по колено оказалась в воде и приблизилась вплотную к парившему на поверхности хозяину дворца. Святослав невольно нахмурился, видя, насколько Милораду не смущает видеть другого голого мужчину.
«Нашел, о чем думать», — одернул он себя, вспоминая о голове, которую в Алой Топи невеста использовала в качестве светильника.
— Свят, помоги, — окликнула его девушка. — Мне одной не справиться.
— Ладно, — мотнул головой юноша и, не снимая сапог, шагнул в купель, и… чуть с воплем не выскочил обратно. Вода оказалась обжигающе горячей, пробирала до кости, а Милорада стояла в ней, как ни в чем не бывало. Святослав стиснул зубы, заставляя себя дышать через нос.
— Что такое? — не поняла Милорада. Свят выпучил глаза.
— А ты не чувствуешь?
— Нет.
— Ты в кипятке стоишь? — дрожь разлилась по позвоночнику. Если несколько мгновений назад Святослав еще думал, что сможет перетерпеть, то теперь жар стал невыносимым. Юноша готов был поклясться, что чувствует, как кожа до самого колена начинает покрываться волдырями и расслаиваться. Позабыв обо всяком мужестве, он развернулся и рухнул на борт купели, с трудом вытащил себя на пол и растянулся, прижимаясь щекой к холодному камню. На лбу остывал пот, руки еще тряслись, но нестерпимая, удушливая духота стала отступать. Юноша жадно хватал ртом воздух, как выброшенная на берег рыба.