Песни в пустоту
Шрифт:
Алексей “Прохор” Мостиев
Впервые “Собак Табака” я услышал в программе Паука “Железный марш”. А живьем увидел на открытом фестивале, устроенном Институтом Гете перед своим тогдашним офисом на “Домодедовской”. Хедлайнерами формально были Einsturzende Neubauten, это был их первый приезд, а на следующий день должен был быть концерт в ДК им. Горбунова. Идея выступления в спальном районе Москвы среди жутких брежневских новостроек им очень понравилась. Но со звуком что-то не заладилось, посреди выступления отключилось электричество. А вот “Собаки Табака” убрали всех, кто там играл. Вышли какие-то угрюмые фигуры, полумистические. Кто-то в сварочной маске, кто-то в противогазе. Два ударника, два басиста, виолончель с порванными струнами, на которой играли дрелью, саксофон и истошный вокал через какую-то трубу. Все это накрывало людей по полной и вместе с окружающими декорациями производило впечатление апокалипсиса. К тому же публика частично состояла из местных жителей, которые повылезали из близлежащих
Роберт Остролуцкий
Наш второй басист и его супруга работали в Институте Гёте, который пригласил в Москву с концертами замечательную немецкую группу Einsturzende Neubauten. Так что у нас было такое преимущество – открывать их концерт. Впрочем, я всегда не любил играть с серьезными хедлайнерами, так как условия для выступления в таких случаях сильно ограниченны. Поэтому мы постарались как-то выкрутиться. Василий Билошицкий предпочел остаться инкогнито, надев маску сварщика. Я был похож на жиголо в белых штанах откуда-то с Копакабаны. Мы использовали две ударных установки – одну нормальную, другую достаточно импровизационную, семплер, саксофон и виолончель. Мне, честно говоря, концерт не понравился, но зрители были в восторге.
Борис “Тревожный” Акимов
Это было крутое мероприятие. Концерт начинался в три часа дня, первой играла группа “Солнце” – я почему-то запомнил название. Они были неохиппи. Играли банальные, очень глупые песни, а мы стояли и смеялись над ними. Потом была куча разных групп, совершенно непонятных. И поскольку мы с самого начала стали веселиться, то настрой был несерьезный, в какой-то момент мы даже ушли в магазин за пивом… А вернулись как раз к “Собакам Табака”. У них была долгая настройка, в процессе на сцену поставили вторую барабанную установку. Меня это удивило. Думаю: ни фига себе, две установки, круто! Потом внезапно на сцене появилась куча людей, и как они бабахнули – ух! До этого мы показывали пальцем на сцену и смеялись, а тут замерли, открыв рот. Выглядели они охуенно. Огромная сцена, по бокам две установки. Саксофонист, несколько гитаристов, басист и Роберт, орущий в микрофон. Грандиозно. А среди зрителей процентов пятьдесят были местные жители, которые пришли из близлежащих новостроек. Им было все равно, что играет, но до этого они как-то развлекались, а на “Собаках” стали испытывать не то чтобы дискомфорт… скорее, некое недоумение. Они просто не понимали, что происходит. И потом, когда вышли Einsturzende Neubauten, они на меня произвели огромное, но гораздо меньшее впечатление, чем “Собаки Табака”. Разумеется, у них все было более отточено по звуку, все знали, кто что делает, – но в плане энергетики это очень сильно уступало “Собакам”.
Филипп Козенюк
Я в “Собаках” с 98-го года. К тому моменту почти весь первый состав куда-то разошелся: саксофонист сгинул, басист с женой куда-то уехали насовсем… Остались только Роберт и Вася Билошицкий, и мы стали играть втроем, барабанов тогда, кажется, у нас и не было. Вася фигачил по металлоконструкциям, у нас был дешевенький синтезатор Yamaha, чуть ли не детская игрушка. Мы брали тему, которая в нем была уже забита. Например, самбу. Замедляли или, наоборот, ускоряли ее раза в четыре, какие-то звуки отключали – убирали, например, кастаньеты, чтобы шума не давали, оставляли барабаны и пару дудок. Добавить туда что-либо было невозможно. Потом это дело пропускалось через дисторшн, и получалось уже нечто невообразимое. А потом к синтезатору добавлялись подзвученные железяки и гитара Роберта.
Роберт Остролуцкий
У меня дома было пять гитар. И вот как-то смотрел я на одну из них и думал: зачем она мне нужна, я же ей не пользуюсь, и звучит она как бревно. Вышел из подъезда, развел костер и сунул в него гитару с сильным желанием ее сжечь. И вдруг вижу – гитара превращается во что-то инфернальное, настоящее. Лак полопался, она вся обуглилась, струны при этом не лопнули, а превратились в калёную сталь… Я вытащил гитару, очистил от сажи и принес это нечто обратно домой. При подключении выяснилось, что оно еще и играет. Я прикрепил к гитаре какие-то приборы, из старого принтера вытащил охлаждающий пропеллер с тремя лопастями и вставил его между струнами. Затем все это дело пропустил через набор эффектов. Пропеллер дул, струны от этого хором звучали. Я ставил “гитару” в угол комнаты, подключал через усилитель, и она играла у меня месяцами, звучала совершенно невероятно, неким потусторонним пением. Все вокруг сходили с ума, просили выключить, а для меня это была песнь ангелов. И в этом для меня была музыка: я понимал, что никакой группы не надо, я могу просто поставить “гитару” на сцену, и она будет играть сама по себе. Правда, кончилось все тем, что я ее попросту потерял.
Филипп Козенюк
С моей басухой мы точно так же поступили. Только она была без вентилятора. Мы ее тоже в костер положили, она вся обгорела, датчики оплавились… А потом привинтили к ней килограмма полтора разного железа, деталей всяких, которые казались концептуально выглядящими. В результате басуха сильно потяжелела, а звучала так же погано, как и раньше.
В Москве середины 90-х и обычным-то музыкантам записаться было непросто – а уж тем более дикарям-экспериментаторам, использовавшим в качестве инструментов дрели и прочие электроприборы, которые для звукоизвлечения не приспособлены. “Собакам Табака” как будто бы повезло – их первый альбом “В мозг!” был сделан еще до того, как группа затмила своим концертом немецких корифеев индастриала Einsturzende Neubauten. Однако именно “как будто бы”: записать альбом – это было полдела, нужно было его еще издать и распространить – и вот это у Остролуцкого с партнерами получилось хуже: как уже было сказано, с репрезентацией себя во внешнем мире у индустриального подполья вообще было плохо. В итоге по записям “Собак Табака” фактически никто не знал – однако это вовсе не было проблемой, потому что группа Остролуцкого была не из тех, которые надо слышать, но из тех, которую надо видеть. Причем неоднократно, потому что от концерта к концерту менялись и состав группы, и идея их художественного руководителя; по большому счету каждое новое выступление было очень отдельным спектаклем – или, если угодно, перформансом. Грохот металлоконструкция сменялся электронным нойзом, могучие рок-шоу – многозначительными арт-представлениями, неизменной оставалась только фантастическая неистовая мощь, которую транслировали в зал “Собаки Табака”. И те, кому эта мощь передавалась, постепенно сами становились ее проводниками.
Виктор “Пузо” Буравкин
Когда нам предложили поучаствовать в этом индустриальном сборнике, я дал организатору одну из своих записанных вещей. Ему не очень понравилось, но в сборник он ее включил. Потом была презентация, где нам предложили сыграть. А состава не было. Поэтому к моей группе FM добавился Борис Тревожный – и таким образом появился Inquisitorum. Мы взяли всевозможные железки и придумали длинную сорокаминутную композицию, которую сыграли на презентации. Чем, чувствую, достали всех до смерти, потому что публика стала рассасываться. Хотя, мне кажется, композиция была замечательная. Нас тогда вообще как-то не приняли. Единственные, кто к нам сразу же хорошо отнесся, – это “Собаки Табака”. От них я, кстати, тогда порядком прихуел. Во-первых, это было дико профессионально. По звуку, по подаче Роберт вел себя на сцене как рок-звезда. А во-вторых, это была очень классная музыка, в чем-то похожая на Missing Foundation. Я помню, они использовали два пластиковых баллона для воды, какой-то синтезатор. Барабанов не было. Был бас и сакс. Их саксофонист стрельнул у нашего второй саксофон и дудел одновременно в две дудки.
Филипп Козенюк
В тот момент никто ничего подобного “Собакам” у нас не играл. Были несколько групп, которые делали электронный индастриал. Остальные играли с обычным звуком: пришел музыкант в клуб, воткнулся в комбик, ручки покрутил – и все. А у “Собак Табака” тогда был даже звукорежиссер – Коля Орса, которого мы на концерты брали, он стоял за пультом и в нужные моменты выводил нас на полную. В этом тоже отличие было – все играли на ровном звуке, а у нас в какие-то моменты – ба-бах! Это не всегда получалось сделать, потому что клубные звукорежиссеры очень боялись за свои колонки и перестраховывались.
Владимир “Вова Терех” Терещенко
У Стаса Намина была тусовка в Зеленом театре на сцене. Театр тогда находился в запустении – на посадочных местах начали расти деревья. И они просто отгородили сцену, сделали что-то типа летнего клуба. В качестве охраны были “Ночные волки”, играли разные команды, помню, был на Тегине, когда он шумел, – было очень круто. И как-то раз там я оказался на концерте “Собак Табака”. Это была программа, в которой принимал участие Володя Епифанцев, и программа посвящалась Владимиру Маяковскому. Роберт рубился на гитаре и что-то пел – я тогда так и не понял что. Но это было круто. А Володя Епифанцев выносил на сцену портрет Маяковского и принимал всякие интересные позы в стиле гимнастических упражнений 20–30-х годов. В отличие от большинства групп, которые копировали какие-то зарубежные тенденции, они обращались к русскому футуризму, что мне было близко и казалось свежим. После того концерта мы с Робертом и зазнакомились. Народу было не очень много, они спустились со сцены, и мы пошли шататься по Зеленому театру, выпивали, разговаривали. Следующая встреча произошла уже через много лет.