Песни. Стихотворения

Беранже Пьер-Жан

Фея рифм [95]

(Поэтам-рабочим)

Вот фея рифм, властительница песен. В земной туман для счастья послана, Она поет, и взгляд ее чудесен. Отдайся ей — иль улетит она. В размахе крыл простор есть лебединый, Она несет вступившим с ней в союз Завидный дар для наших бедных муз: Алмазы, бриллианты и рубины. В ее словах для нас любовь и май, Останься с нами, пой, не улетай! Пускай мудрец порой кричит: «Куда ты? Мечтателю безумному. — Постой!» Уж он бежит, горячкой рифм объятый, От школьных парт за феей молодой. Ведь с этих пор и горе и лишенья Он для нее готов претерпевать, Чтоб в смертный час к безумцу на кровать Она присела с песней утешенья. В ее словах для нас любовь и май. Останься с нами, пой, не улетай! Как богачи ей жадно смотрят в очи! Но, их минуя, предпочтет она Скупой огонь в простой семье рабочей, Где песнь ее как хлеб и соль нужна. Пусть прост обед и темный угол тесен, Чтоб здесь жилось бедняге веселей, Она его из пригоршни своей Поит вином и дерзким хмелем песен. В ее словах для нас любовь и май. Останься с нами, пой, не улетай! Где дышит пар, в пыли свинцовой гранок, Она поет, чтоб каждый видеть мог В цветах кирку, лопату и рубанок, Стихи без рифм и славу без сапог. А с нею в такт поет рабочий молот, И весь народ уж подхватил припев, Меж тем как трон внимает, присмирев, Как там, внизу, отплясывает голод. В ее словах для нас любовь и май. Останься с нами, пой, не улетай! Покрой же, фея, нищету крылами, Зажги единой радостью сердца; Вином надежд, а не пустыми снами Гони заботу с пыльного лица. И сделай так, чтоб в хижине убогой Произнесли при имени моем: «Ведь это он привел ее в наш дом Певец вина и юности нестрогой». В ее словах для нас любовь и май. Останься с нами, пой, не улетай! Перевод Вс. Рождественского

95

Фея

рифм. — Песня посвящена поэтам-рабочим 1830-1840-х годов, которым Беранже оказывал всяческую поддержку и содействие.

Ямщик [96]

Недолгий срок людское племя Гуляет по тропам земным. Возница наш — седое Время. Уже давно дружу я с ним. Роскошно ль, скромно ли свершаешь путь по свету Нещадно гонит старина, Пока не взмолишься: «Останови карету! Хлебнем прощального вина!» Он глух. Ему по нраву — гонка. Он плетью хлещет, разъярясь; Пугая нас, хохочет звонко, Пока не выворотит в грязь. Боишься, как бы вдруг не разнесло планету Копытом звонким скакуна. Останови, ямщик, останови карету! Хлебнем прощального вина! Глупцов разнузданная свора Швыряет камни в седока. Бежим, не затевая спора, Победа будет не легка! Какой удар несет грядущий день поэту, Какая смерть мне суждена? Останови, ямщик, останови карету! Хлебнем прощального вина! По временам к могильной сени Нас приближает день тоски. Но слабый луч — и скрылись тени, И страхи смерти далеки. Ты увидал цветок, услышал канцонетту, Скользнула мышка, чуть видна. Останови, ямщик, останови карету! Хлебнем прощального вина! Я стар. На новом перевале Меня подстава ждет в пути. Ямщик все тот же, но едва ли Коней он может соблюсти. Для вас, друзья мои, уже спускаясь в Лету, Сдержать хочу я скакуна. Останови, ямщик, останови карету! Хлебнем прощального вина! И пусть мой юбилей поможет Крепленью наших старых уз. Ведь шпора времени не может Сердечный разорвать союз. О Радость, приводи друзей к анахорету Еще хоть двадцать лет сполна. Останови, ямщик, останови карету! Хлебнем прощального вина. Перевод В. Левика

96

Ямщик. — Дословное название: «Почтальон» (то есть возница почтовой кареты).

Земной шар

Шар наш земной — да что же он такое? То — просто старый мчащийся вагон. Хоть астрономы говорят: «Пустое!» Но с рельс сойдет когда-нибудь и он. Вверху, покорны силе притяженья, Вращаются такие же шары… Хочу я знать, небесные миры, Кто вас привел в движенье? О странном детстве, прожитом планетой, Писал Бюффон и говорил Кювье. Огонь и грязь… И вот из смеси этой Жизнь началась когда-то на земле. Зародыш тот волной питало море, И слизняки лениво поползли. А человек — недавний гость земли, Хоть мир погибнет вскоре. «О прошлое! Ведь мы — над бездны краем! Воскликнул я. — Скажи мне, как давно Вертится мир, в котором мы страдаем?» Но в прошлом все загадочно, темно. Так много догм… Разноречивы мненья. Где правда, ложь — не отыскать вовек. Оставили индус, и перс, и грек В наследство нам сомненье. Мне разъедает душу яд сомнений, Грядущее пытать решился я. Навстречу мне попался новый гений… «Учитель, как, погибнет ли земля?» «Нет, никогда! Жить суждено ей вечно, Как Троице!» — ответ его гласит. И песню вновь с друзьями голосит Мессия тот беспечный. Грядущее туманно и безгласно, А прошлое уже покрыла тень. Сужден иль нет земле прыжок опасный Скажи хоть ты, о настоящий день! Но он молчит, тщедушный и несмелый, Торопится он, Будущим гоним. Дни прочие уходят вслед за ним, Ворча; «Нам что за дело?» Конец придет — ведь было же начало! Мир родился — мир должен умереть. Когда? Судьба об этом умолчала. Сегодня ль? Или век ему стареть? Покуда мы о сроках спорим чинно, Когда земле погибнуть надлежит, Она в углу вселенной все висит, Висит, как паутина… Перевод Вал. Дмитриева

Волшебная лютня [97]

Во дни чудесных дел и слухов Доисторических времен Простой бедняк от добрых духов Был чудной лютней одарен. Ее пленительные звуки Дарили радость и покой И вмиг снимали как рукой Любви и ненависти муки. Разнесся слух об этом чуде И к бедняку под мирный кров Большие, маленькие люди Бегут толпой со всех концов. «Идем ко мне!» — кричит богатый; «Идем ко мне!» — зовет бедняк. «Внеси спокойствие в палаты!» «Внеси забвенье на чердак!» Внимая просьбам дедов, внуков, Добряк на каждый зов идет. Он знатным милостыню звуков На лютне щедро раздает. Где он появится в народе Веселье разольется там, Веселье бодрость даст рабам, А бодрость — мысли о свободе. Красавицу покинул милый Зовет красавица его; Зовет его подагрик хилый К одру страданья своего. И возвращают вновь напевы Веселой лютни бедняка Надежду счастия для девы, Надежду жить для старика. Идет он, братьев утешая; Напевы дивные звучат… И, встречу с ним благословляя, «Как счастлив он! — все говорят. За ним гремят благословенья. Он вечно слышит стройный хор Счастливых братьев и сестер, Нет в мире выше наслажденья!» А он?.. Среди ночей бессонных, Сильней и глубже с каждым днем, Все муки братьев, им спасенных, Он в сердце чувствует своем. Напрасно призраки он гонит: Он видит слезы, видит кровь… И слышит он, как в сердце стонет Неоскудевшая любовь. За лютню с трепетной заботой Берется он… молчит она… Порвались струны… смертной нотой Звучит последняя струна. Свершил он подвиг свой тяжелый, И над могилой, где он спит, Сияет надпись: «Здесь зарыт Из смертных самый развеселый». Перевод В. Курочкина

97

Волшебная лютня. — Дословное название: «Жонглер». Так именовались в средние века бродячие народные певцы и комедианты.

У каждого свой вкус

Отдал бы я, чтоб иметь двадцать лет, Золото Ротшильда, славу Вольтера! Судит иначе расчетливый свет: Даже поэтам чужда моя мера. Люди хотят наживать, наживать… Мог бы я сам указать для примера Многих, готовых за деньги отдать Юности благо и славу Вольтера! Перевод И. и А. Тхоржевских

Нет больше птиц

Я возделал скромное владенье? Уголок зеленый был тенист. Мне стихи в моем уединенье Диктовал веселый птичий свист… Стал я стар. Тут все мертво и глухо, Прежней шумной жизни — ни следа. Отклика напрасно жаждет ухо; Птицы улетели навсегда! Спросите, что это за владенья? Я отвечу: это — песнь моя. Но напрасно стал бы целый день я Вдохновенья тут искать, друзья! Серебрится на ограде иней, Старости дохнули холода. Нет певцов пернатых и в помине: Птицы разлетелись навсегда! Лето ль снова всколосится пышно, Осень свой багрец ли разольет Только птиц уже не будет слышно. Кто ж дары природы воспоет? Нет! Цветы, весною оживая, Нам не скрасят старости года, Раз — любовь чужую воспевая Птицы разлетелись навсегда. Не звучать тут больше хорам птичьим: Их моя зима спугнула. Ах! Я уже страдать косноязычьем Стал за чашей дружеской — в стихах. Но тебе и старость — не помеха: Пой, Антье, и дружбу, как тогда, Прославляй, чтоб не твердило эхо; «Птицы разлетелись навсегда!» Перевод Л. Пеньковского

Моя трость

Вот солнышко в поле зовет нас с тобою; В венке из цветов удаляется день… Идем же, товарищ мой, — бывший лозою, Пока не сгустилась вечерняя тень. Давал ты напиток волшебный… Который? Веселье в твоем ли я черпал вине? С вина спотыкаться случалося мне, Так пусть же лоза мне и служит опорой! Идем — васильки на полях подбирать И песен последних искать! Идем: помечтаем с тобой на досуге. Тебе я все тайны поверю свои, Спою тебе песенку в память о друге, О славе героев, о нежной любви… И — грянет ли буря, со свистом и воем Промчится ли ветер, ударит ли град Под старою шляпой ну так и жужжат Идеи привычным бесчисленным роем! Идем — васильки на полях подбирать И песен последних искать! Ты, трость моя, знаешь, как часто в мечтаньях Я мир перестраивал, ближних спасал… Мой ум не стеснялся в благих начертаньях; Какие стихи я создать обещал! А раньше трудился я ради алтына, Затерянный в массе безродных детей; Но Муза, отметив печатью своей Меня еще в детстве, — нашла во мне сына. Идем — васильки на полях подбирать И песен последних искать! Как нянька, с любовью она мне твердила: «Рассматривай, слушай, читай». Иль со мной Шла в поле и за руку нежно водила: «Рви, милый, цветы; их так много весной!» С тех пор, в стороне от соблазнов наживы, Со мной она любит сидеть у огня, Баюкая даже под старость меня, Иные, вечерние выбрав мотивы. Идем — васильки на полях подбирать И песен последних искать! «Эй ты! Управляй колесом государства!» Кричат мне безумцы. Родная страна! Подумай: под силу ль мне власти мытарства, Когда самому мне опора нужна?! А ты, моя трость, что мне скажешь на это? Ну что, если б в ноше обычной твоей Прибавилась к тяжести лично моей Вся тяжесть политики целого

света?! Идем — васильки на полях подбирать И песен последних искать! Храню я до старости верность былому: Оно умирает, — умру с ним и я. Тебя ж завещаю я веку иному: Другим будь опорой, опора моя! От ложных шагов избавлял ты, друг милый, Меня, осторожно в потемках водя; Так вот — для трибуна, главы иль вождя Тебя я оставлю у края могилы. Идем — васильки на полях подбирать И песен последних искать! Перевод И. и А. Тхоржевских

Барабаны [98]

Барабаны, полно! Прочь отсюда! Мимо Моего приюта мирной тишины. Красноречье палок мне непостижимо; В палочных порядках бедствие страны. Пугало людское, ровный, деревянный Грохот барабанный, грохот барабанный! Оглушит совсем нас этот беспрестанный Грохот барабанный, грохот барабанный! Чуть вдали заслышит дробные раскаты, Муза моя крылья расправляет вдруг… Тщетно. Я зову к ней, говорю: «Куда ты?» Песни заглушает глупых палок стук. Пугало людское, ровный, деревянный Грохот барабанный, грохот барабанный! Оглушит совсем нас этот беспрестанный Грохот барабанный, грохот барабанный! Только вот надежду подает природа На благополучный в поле урожай, Вдруг команда: «Палки!» И прощай свобода! Палки застучали — мирный труд, прощай. Пугало людское, ровный, деревянный Грохот барабанный, грохот барабанный! Оглушит совсем нас этот беспрестанный Грохот барабанный, грохот барабанный! Видя для народа близость лучшей доли, Прославлял я в песнях братство и любовь; Барабан ударил — и на бранном поле Всех враждебных партий побраталась кровь, Пугало людское, ровный, деревянный Грохот барабанный, грохот барабанный! Оглушит совсем нас этот беспрестанный Грохот барабанный, грохот барабанный! Барабан владеет Франциею милой: При Наполеоне он был так силен, Что немолчной дробью гений оглушило, Заглушен был разум и народный стон. Пугало людское, ровный, деревянный Грохот барабанный, грохот барабанный! Оглушит совсем нас этот беспрестанный Грохот барабанный, грохот барабанный! Приглядевшись к нравам вверенного стада, Властелин могучий, нации кумир, Твердо знает, сколько шкур ослиных надо, Чтобы поголовно оглупел весь мир. Пугало людское, ровный, деревянный Грохот барабанный, грохот барабанный! Оглушит совсем нас этот беспрестанный Грохот барабанный, грохот барабанный! Всех начал начало — палка барабана; Каждого событья вестник — барабан; С барабанным боем пляшет обезьяна, С барабанным боем скачет шарлатан. Пугало людское, ровный, деревянный Грохот барабанный, грохот барабанный! Оглушит совсем нас этот беспрестанный Грохот барабанный, грохот барабанный! Барабаны в доме, барабаны в храме, И последним гимном суеты людской Впереди подушек мягких с орденами, Мертвым льстит в гробах их барабанный бой. Пугало людское, ровный, деревянный Грохот барабанный, грохот барабанный! Оглушит совсем нас этот беспрестанный Грохот барабанный, грохот барабанный! Барабанных песен не забудешь скоро; С барабаном крепок нации союз. Хоть республиканец — но тамбурмажора, Смотришь, в президенты выберет француз. Пугало людское, ровный, деревянный Грохот барабанный, грохот барабанный! Оглушит совсем нас этот беспрестанный Грохот барабанный, грохот барабанный! Перевод В. Курочкина

98

Барабаны. — Песня является откликом на события революции 1848 г.

…Всех враждебных партий побраталась кровь. — Намек на июньское рабочее восстание, которое разбило надежды поэта на «братство» между антагонистическими классами буржуазного общества.

Куда как скучны старики!

Я праздную свое рожденье: Мне семьдесят сегодня лет. Тот возраст будит уваженье, Но вряд ли кем-нибудь воспет… Старик семидесятилетний Солидный титул!.. Но, дружки, «Куда как скучны старики! Твердит мне опыт многолетний. Куда как скучны старики! Одно безделье им с руки». Для женщин — всюду исключенье: Им старость портит цвет лица, Но вечно юное влеченье Хранят до гроба их сердца. Старушки толк в мужчинах знают Им милы только смельчаки. «Куда как скучны старики! Они тихонько повторяют. Куда как скучны старики! Одно безделье им с руки». От старика не жди поблажки: «На что — прогресс? Спешить на что? Не опрокиньте мне ромашки! Не перепутайте лото!» Ворчит он, голову понуря, На то, что смелы новички. Куда как скучны старики! Для них в улыбке неба — буря… Куда как скучны старики! Одно безделье им с руки. Больной политике рвать зубы Они большие мастера; Но все их средства слишком грубы: Их устранить давно пора! Рецепты старцев устарели, Как их декокт и парики. Куда как скучны старики! Состарить Францию хотели!.. Куда как скучны старики! Одно безделье им с руки. Переживя свою же славу, Останься жив Наполеон Над ним трунили бы по праву: Он был бы жалок и смешон. И гений — творчества лишался Под гнетом старческой тоски! Куда как скучны старики! Корнель под старость исписался… Куда как скучны старики! Одно безделье им с руки. Жить до ста лет — избави боже! Не пожелаешь и врагу. Мне только семьдесят — и что же? Совсем уж петь я не могу! Корплю над рифмами плохими, Боюсь не дописать строки… Куда как скучны старики! Друзья! Посмейтесь же над ними: «Куда как скучны старики! Одно безделье им с руки». Перевод И. и А. Тхоржевских

Будущность великих умов

Писателей исчезнет слава, Когда, в стремлении вперед, Народы мира величаво Сольются все в один народ. Поэмы, драмы, песни, речи Глупцов и умных — все равно Не выдержат подобной встречи, Им всем погибнуть суждено. Хоть языков темны истоки, Любой — великая река, И, точно челны, ваши строки Она несет издалека. Лишь только мирты, лавры, розы Украсят весело ваш борт, Вам грезятся апофеозы, Прибытье радостное в порт. Но в океан вливает воды Столь мирно несший вас поток, Объединятся все народы… Корабль тут нужен, не челнок! Могу я предсказать заране, Что, не найдя по звездам путь, В безбрежном наций океане Вам всем придется потонуть. А если две иль три страницы От вас удастся сохранить Найдутся ль сведущие лица, Чтоб их прочесть и объяснить? О Академии светила! Вы станете — увы и ах! Навек немыми, как могила, Как Лувра мумии в гробах… Писатели! В грядущем мире Его в веках провижу я Нужды не будет ни в кумире, Ни в груде ветхого старья. И помнить нам отнюдь не лишне. Что наши голоса туда, Куда ведет наш мир всевышний, Не донесутся никогда! Перевод Вал. Дмитриева

Прощание [99]

Мудрость, вещая Сивилла, Уж не раз мне говорила: «Старику пора домой; Вот твой посох, понемногу Собирайся в путь-дорогу, Песнь последнюю пропой И, простившись с белым светом, Уходи к своим Лизеттам На свиданье в край иной». Чокнемся звучней Чашами прощанья! Лиза, веселей! Братья, до свиданья! И — пошел живей! Мудрость снова шепчет строго: «Шестьдесят лет слишком много; Рассчитаться срок настал. Небо в тучах почернело, Солнце жизни тихо село Здесь последний твой привал. Шаг нетвердый увлеченья И смотри, чтоб без движенья На постель ты не упал». Чокнемся звучней Чашами прощанья! Лиза, веселей! Братья, до свиданья! И — пошел живей! Я спокоен, умирая: Мир — квартира дорогая. Мой укромный уголок, Как он ни был мал и тесен, Я купил ценою песен И расплачивался в срок; Жатвы сняв в полях и нивах, Я из грез своих счастливых Не один им сплел венок. Чокнемся звучней Чашами прощанья! Лиза, веселей! Братья, до свиданья! И — пошел живей! Из всего, чем сердце жило, Память сердца сохранила Только милые черты, Нежный взор да смех лукавый… Нет, действительнее славы Обаянье красоты! На одре моих страданий Тени милых мне созданий Будят светлые мечты. Чокнемся звучней Чашами прощанья! Лиза, веселей! Братья, до свиданья! И — пошел живей! Юноша, певец весенний, Жду тебя без опасений, Продолжай мой путь земной!.. Дар твой светел и чудесен. Ты — король, владыка песен, Дорогой наследник мой. Мир спокойно покидаю, Ведь наверное я знаю: Трон мой будет за тобой! Чокнемся звучней Чашами прощанья! Лиза, веселей! Братья, до свиданья! И — пошел живей! Что в лазури мне прозрачной? Что в пучине этой мрачной, Что волной о скалы бьет? В сердце смолк ответ движенью Все — иному поколенью, Все — для юности цветет! А для живших наши лета Эта грязная планета Только кровью отдает. Чокнемся звучней Чашами прощанья! Лиза, веселей! Братья, до свиданья! И — пошел живей! Не горюй, друзья, прощаясь; Небо падает, склоняясь Над моею головой, И уж ясно видеть стало, Что наличных слишком мало Кошелек содержит мой. Но я полон упованья Повторить вам: «до свиданья», Миновав предел земной. Чокнемся звучней Чашами прощанья! Лиза, веселей! Братья, до свиданья! И — пошел живей! Перевод В. Курочкина

99

Прощание. — Дословно: «Предсказание». Пятая строфа этой песни, не переведенная В. Курочкиным, дается в переводе Ю. Александрова.