Песни

Городницкий Александр Моисеевич

Мой перевал

Мне геолог рассказал За столом, по пьяни, Что назвали перевал Мною на Саяне. Там закат пылает, ал, Меж лесного гуда. Только я там не бывал И уже не буду. Мне поведал альпинист Всё о перевале: Как там воздух горный чист, Как сияют дали. Там блестят на гранях скал Золотые руды. Только я там не бывал И уже не буду. Перевал сейчас пурга Заметает снегом. Там олень несёт рога, Задевая небо. Мной назвали перевал, Каменную груду. Только я там не бывал И уже не буду. Там в заснеженном краю, У подножья ели, Парни песенку мою На привале пели. Мной назвали перевал, Видный отовсюду. Только я там не бывал И уже

не буду. Потому что век иной Нынче на пороге. Перевал мой за спиной, — Нет туда дороги. 15.04.2006

Молитва Аввакума

Боже, помоги, сильный, Боже, помоги, правый, Пастырям своим ссыльным, Алчущим твоей правды. Стужа свирепей к ночи, Тьмы на берега пали. Выела вьюга очи — Ино побредём дале. Боже, помоги, крепкий, Боже, помоги, святый. Глохнут подо льдом реки. Ужасом сердца сжаты. Плоть мою недуг точит, Грудь мою тоска давит, Нет уже в ногах мочи — Ино побредём дале. Господи, твой мир вечен — Сбереги от соблазна; Льстивые манят речи, Царская манит ласка: «Много ли в цепях чести? Покаянье беда ли? Три перста сложи вместе!» — Ино побредём дале. Впору наложить руки. Воют за плечом черти. Долго ли сии муки? Аж до самыя смерти. Жизнь, моя душа, где ты? Дышишь ли ты, жива ли? Голос мой услышь с ветром! — Ино побредём дале. Тлеет ли свеча в храме, Ангел ли в ночи трубит, В мёрзлой ли гниём яме, В чёрном ли горим срубе, Душу упокой, Боже, — Долго мы тебя ждали. Век наш на земле прожит. Ино побредём дале. 1991

Моряк покрепче вяжи узлы…

Моряк, покрепче вяжи узлы, Беда идет по пятам. Вода и ветер сегодня злы, И зол, как черт, капитан. Пусть волны вслед разевают рты, Пусть стонет парус тугой. О них навек позабудешь ты, Когда придем мы домой. Не верь подруге, а верь в вино, Не жди от женщин добра. Сегодня помнить им не дано То, что было вчера. За длинный стол усади друзей, И песню громче запой. Еще от зависти лопнуть ей, Когда придем мы домой. Не плачь, моряк, о чужой земле, Плывущей мимо бортов. Пускай ладони твои в смоле, Без пятен сердце зато. Лицо закутай в холодный дым, Водой соленой умой, И снова станешь ты молодым, Когда придем мы домой. Так покрепче, парень, вяжи узлы — Беда идет по пятам. Вода и ветер сегодня злы, И зол как черт капитан. И нет отсюда пути назад, Как нет следа за кормой. Сам черт не сможет тебе сказать, Когда придем мы домой.

Не женитесь, поэты

Позабыты недочитанные книжки. Над прудами шумное веселье — Это бродят беззаботные мальчишки По аллеям парковым весенним. Им смеётся солнышко в зените, Дразнят их далёкие рассветы… Не женитесь, не женитесь, не женитесь, Не женитесь, поэты. Ненадолго хватит вашего терпенья: Чёрный снег над головами кружит, Затерялись затупившиеся перья Между бабьих ленточек и кружев, Не нашёл княжны упрямый витязь, Для стрельбы готовы пистолеты… Не женитесь, не женитесь, не женитесь, Не женитесь, поэты. Зимний вечер над святыми над горами, Зимний вечер, пасмурный и мглистый, И грустит портрет в тяжёлой раме, И зевают соннные туристы… Ткёт метель серебряные нити, В белый пух надгробия одеты… Не женитесь, не женитесь, не женитесь, Не женитесь, поэты. 1963 ЭОС «Крузенштерн», Северная Атлантика

Не разбирай баррикады у Белого дома

Белого дома защитник, коллега мой славный, Где ты сегодня? Тебя повстречаю едва ли. Время меняется — нынче февраль, а не август. Смолкли оркестры, цветы на могилах увяли. Снег обметал ненадёжной свободы побеги, В тёмном краю появляется свет ненадолго. Не обольщайся бескровной и лёгкой победой, Не разбирай баррикады у Белого дома. Вязнут в ушах о недавнем геройстве былины. Всем наплевать на смешную твою оборону. Вслед за игрушечным заговором Катилины Цезарь идёт, открывая дорогу Нерону. Снова в провинции кровь потекла, как водица, — Дым на Днестре и ненастье в излучине Дона. Памятник этот ещё нам, дружок, пригодится — Не разбирай баррикады у Белого дома. Пусть говорят, что рубеж этот больше не нужен, — Скорбь о погибших, обманутых злая досада. Всюду измена — противник внутри и снаружи, — Нас одолела ползучая эта осада. «Вечно добро» — объясняли тебе не вчера ли? Пообветшала наивная детская догма. Бывший стукач обучает сегодня морали — Не разбирай баррикады у Белого дома. Скоро ли снова мы танковый грохот услышим, Ранней весной или поздним засушливым летом? В небе московском у края заснеженной крыши Дымный

закат полыхает коричневым светом. Старых врагов незаметно сменили другие, Сколько ни пей, эта чаша черна и бездонна. Не изживай о победной поре ностальгии, Не разбирай баррикады у Белого дома! 1992

Новодевичий монастырь

Снова рябь на воде и сентябрь на дворе. Я брожу в Новодевичьем монастыре, Где невесты-березы, склоняясь ко рву, Словно девичьи слезы, роняют листву. Здесь все те, кто был признан в народе, лежат. Здесь меж смертью и жизнью проходит межа. И кричит одинокая птица, кружа, И влюбленных гоняют с могил сторожа. У нарядных могил обихоженный вид. Здесь и тот, кто убил, рядом с тем, кто убит. Им легко в этом месте — ведь тот, и другой Жизни отдали вместе идее одной. Дым плывет, невесом. Тишина, тишина… Осеняет их сон кружевная стена. И металлом на мраморе — их имена Чтобы знала, кого потеряла, страна. А в полях под Москвой, а полях под Орлом, Порыжевшей травой, через лес напролом, Вдоль освоенных трасс на реке Колыме Ходит ветер, пространство готовя к зиме. Зарастают окопы колючим кустом. Не поймешь, кто закопан на месте пустом: Без имен их земля спеленала, темна, И не знает, кого потеряла, страна. Я люблю по холодной осенней поре Побродить в Новодевичьем монастыре. День приходит, лилов, и уходит назад, Тусклый свет куполов повернув на закат… Не хочу под плитой именною лежать, — Мне б водою речной за стеною бежать, Мне б песчинкою лечь в монастырь, что вместил Территорию тех безымянных могил.

Ностальгия

Белой ночи колодец бездонный И Васильевский в красном дыму. Ностальгия — тоска не по дому, А тоска по себе самому. Этой странной болезнью встревожен, Сквозь кордоны границ и таможен Не спеши к разведённым мостам: Век твой юный единожды прожит, Не поможет тебе, не поможет Возвращение к прежним местам. На столе институтские снимки, Где Исаакий в оранжевой дымке И канала цветное стекло. Не откроются эти скрижали. Мы недавно туда приезжали, После выпили — не помогло… Этот контур, знакомый и чёткий, Эти мальчики возле решётки, Неподвижная эта вода… Никогда не стоять тебе с ними, Не вернуться на старенький снимок Никогда, никогда, никогда. 24 августа 1979 «Дмитрий Менделеев» Тихий океан

Осенний вальс

И снова закаты мглисты, И пахнет сырой золой, Ковры-самолёты листьев Над синей скользят землёй. И низко туманы влажные Плывут вослед, — Ведь вовсе не так уж важно, Что крыльев нет. Сигналит гусь утомлённый, Словно такси во мгле, Звезды огонёк зелёный Дрожит на его крыле. И низко туманы влажные Плывут вослед, — Ведь вовсе не так уж важно, Что крыльев нет. И если усну теперь я, — Не твой я уже, не твой: Усталое пенье перьев Я слышу над головой. И низко туманы влажные Плывут вослед, — Ведь вовсе не так уж важно, Что крыльев нет. 4 декабря 1962 Репино

Остров Гваделупа

Такие, брат, дела, такие, брат, дела Давно уже вокруг смеются над тобою. Горька и весела пора твоя прошла И партию сдавать пора уже без боя. На палубе ночной постой и помолчи, Мечтать под сорок лет по меньшей мере глупо. Над темною водой огни горят в ночи, Там встретит поутру нас остров Гваделупа. Пусть годы с головы дерут за прядью прядь, Пусть грустно оттого, что без толку влюбляться. Не страшно потерять умение удивлять, Страшнее потерять умение удивляться. И возвратясь в края обыденной земли, Обыденной любви, обыденного супа, Страшнее позабыть, что где-то есть вдали Наветренный пролив и остров Гваделупа. Так пусть же даст нам Бог за все грехи грозя До самой смерти быть солидными не слишком. Чтоб взрослым было нам завидовать нельзя, Чтоб можно было нам завидовать мальчишкам. И будут сниться сны нам в комнатной пыли В последние года, отмерянные скупо, И будут миновать ночные корабли Наветренный пролив и остров Гваделупа.

Отца никак не вспомню молодым…

Отца никак не вспомню молодым: Всё седина, да лысина, да кашель. Завидую родителям моим, Ни почестей, ни денег не снискавшим. Завидую, со временем ценя В наследство мне доставшиеся гены Из жизни, недоступной для меня, Где не было обмана и измены. Безропотной покорности судьбе, Пренебреженью к холоду и боли, Умению быть равными себе И презирать торгашество любое. Они, весь век горбатя на страну, Не нажили квартиру или виллу, Деля при жизни комнатку одну, А после смерти — тесную могилу. Чем мы живём сегодня и горим? Что в полумраке будущего ищем? Завидую родителям моим, Наивным, обездоленным и нищим. 2006