Песня для разбитого сердца
Шрифт:
Кейли ощутила, как вспыхнули щёки, и захотела обругать его, закричать, разозлиться, но не успела.
— Нет, откуда же тебе знать. Ты росла, как роза под колпаком, холёная и любимая, всеми обожаемая. Никто и пальцем не тронул тебя, никто и не посмел бы. Ты даже не замечала, как этот гад, Стивенс, смотрел на тебя там, в саду…
— Да как вы смеете?!
— Не знаю, что ты сделала, как именно ты этого добилась, но там, в Южной Америке, я постоянно о тебе думал, — он вымученно улыбнулся, словно сам себя за это презирал. — Ты снилась мне так, что я рассказать не решусь. Ты мне неинтересна? Ха! Сейчас это даже забавно звучит…
— Вы лжёте…
— Как вернулся в Фаунтинс, только об этом и думал. Отторжение, презрение, жалость — всё куда-то вдруг исчезло. Я хотел тебя, и тут я не лгу. Я хотел, и я сдерживался, потому что ты этого не заслужила. Я слишком много боли тебе причинил, чтобы претендовать на твою невинность… А сегодня ты вдруг оказалась в моей постели да ещё и обнажённая! Ты хоть понимаешь, как это подействовало на меня?
Он вновь закашлял, прижав ладонь к груди, и Кейли хотела было встать, чтобы подать ему воды, хотя её всю уже трясло от его откровенных слов. Александр остановил её жестом руки. Затем приступ прекратился.
— Я сам виноват, что так вышло…
— Так вышло! — возмутилась она. — О чём вы вообще тут толкуете! Бред! Если бы вы действительно хотели, вы бы пришли ко мне раньше и сказали о своих чувствах напрямую! Но в итоге едва не изнасиловали!
— Верно…
— А теперь говорите, будто с ума сходили от страсти, хотя никогда этого не показывали?! Да к чёрту! Я не понимаю, что за игру вы ведёте!
— Нет никакой игры… только сдержанность…
— Вы не видите себя со стороны! Как ничтожны ваши оправдания!
— Знаю…
Кейли не могла больше этого выносить: она вскочила и подбежала к постели, будто фурия с растрёпанными волосами и гневным взглядом.
— Хватит поддакивать! Что вы знаете?! Ничего вы не знаете! Вам не понять меня! Вас когда-нибудь унижали? Хватали и зажимали рукой рот, чтобы вы не могли кричать? Шарили руками по всему телу? Вы плакали хоть когда-нибудь от бессилия и ощущения, что вы лишь чья-то вещь? Ну?! А иначе вы никогда не…
— Я понимаю.
Когда он произнёс это, когда посмотрел на неё и сжал губы, гнев Кейли моментально утих. Глядя ему в глаза, она стала осознавать, что он только что сказал. Как он это сказал. Постепенно до неё дошёл смысл…
Его глаза — те самые голубые глаза, в которые она когда-то влюбилась без памяти — вдруг наполнились слезами. Но он не плакал. Просто сидел прямо, откинувшись на подушки. Две слезы скатились по его щекам. Одна упала на ключицу, другая впиталась в губы.
Кейли словно молнией ударило. Она отпрянула назад, сделав пару неловких шагов, и прижала ко рту руку. Она вдруг всё поняла. И на мгновение ей показалось, будто она стала падать в пропасть.
— Нет! Нет, нет, не-е-ет… не может быть…
Перед глазами всё закружилось, и девушке пришлось опереться о подлокотник кресла.
Кейли всё продолжала бормотать, скорее, чтобы убедить себя, будто он врал. Но глаза не могут врать. Она снова взглянула на мужа. Он не шелохнулся, и его лицо стало болезненно белым. Его опять трясло.
— Что вы… что ты такое говоришь? — прошептала девушка спустя пару минут. — Такого быть не может!
— Ох, твои слова… да Богу бы в уши…
— Я не верю… я не хочу верить…
— Справедливо.
Справившись с потрясением, Кейли медленно подошла к постели и присела рядом по левую руку от Александра.
— Как это может быть… то, о чём ты говоришь?
Он больше не смотрел на неё. Теперь его взгляд был устремлён вперёд, на дверь спальни. Когда Александр заговорил, его голос, наконец, потерял болезненную хрипотцу:
— Моя мать всегда была слаба здоровьем… и не слишком заботливой. Родного отца я совсем не помню. От него осталась лишь фамилия и долги за дом, который у нас отобрали. Я даже не помню, как Эшбёрн появился в нашей жизни… но он появился. И всё было неплохо. Да, они не любили друг друга, я это чувствовал, но ничего не мог поделать. Потом родился Джордж, и почему-то Эшбёрн не захотел заниматься его воспитанием. Возможно, потому что мать переключила всё своё внимание на малыша. Оттого он был и остаётся неженкой…
На мгновение на губах мужчины мелькнула улыбка, тёплая, искренняя, но она быстро угасла.
— Мне было десять лет, когда мать окончательно слегла. Она так быстро уходила от нас, и мы даже оглянуться не успели, как опустела поначалу её постель, затем вся комната… Джордж был совсем маленьким, он почти её не помнит. А вот я… я запомнил каждую деталь. Даже звон колоколов в день похорон. Как будто я слышу его до сих пор… Отчим горевал… но как-то по-своему… Мы его тогда почти не видели. А затем всё изменилось. И полгода не прошло, как в доме стали появляться какие-то незнакомые люди. И много, много женщин… Очень много… Один раз я не мог долго уснуть. Пошёл по коридору и услышал за дверью его спальни голоса. А потом какая-то женщина громко закричала…
Ненадолго он зажмурился, словно это воспоминание причинило боль. Кейли заметила пот, выступивший у него на лбу, и как его пальцы сжались в кулаки. Александр продолжал глухим голосом:
— Я испугался и всё же открыл незапертую дверь… Не трудно догадаться, чем он занимался с той женщиной. Я лишь увидел их голые тела на постели и, помню, застыл на месте. А перед тем, как ринуться назад, я случайно поймал его взгляд… Боже… мне никогда не забыть этот взгляд.
Он вздохнул, болезненно поморщившись, а после заговорил уже без пауз:
— Я до сих пор не понимаю, что это было. Наверное, никогда не пойму. Эшбёрн никогда не отличался родительской любовью, как, в общем-то, и моя мать… но после той ночи всё стало ещё хуже… ещё страннее. Эти его гости… эти сборища, которые он устраивал, происходили чуть ли не каждый день. И вот однажды отчим пришёл в нашу комнату. Я не спал и видел, как он склонился над кроватью Джорджа, затем направился к моей… Он потряс меня за плечо и сказал: «Поднимайся, Александр. Пора становиться мужчиной!» Едва я продрал глаза, как он вытащил меня из постели, и я понял, что грядёт нечто страшное. Поэтому не стал кричать, чтобы не разбудить Джорджа… Я подумал, что он и его заберёт…