Петербург
Шрифт:
Под Нирваною11 разумел он - Ничто.
И Николай Аполлонович вспомнил: он - старый туранец - воплощался многое множество раз; воплотился и ныне: в кровь и плоть столбового дворянства Российской империи, чтоб исполнить одну стародавнюю, заповедную цель: расшатать все устои; в испорченной крови арийской должен был разгореться Старинный Дракон и все пожрать пламенем; стародавний восток градом невидимых бомб осыпал наше время. Николай Аполлонович - старая туранская бомба - теперь разрывался восторгом, увидев-ши родину; на лице Николая Аполлоновича появи- лось теперь забытое, монгольское выражение; он ка-вался теперь мандарином Срединной
– "Так-с..."
– "Так-с... "
– "Так-с..."
– "Очень хорошо-с!"
Странное дело: как он вдруг напомнил отца!
Так с душившим душу восторгом старинный туранец, облеченный на время в бренную арийскую оболочку, бросился к кипе старых тетрадок, в которых были начертаны положения им продуманной метафизики; и смущенно, и радостно ухватился он за тетрадки: все тетрадки сложились пред ним в одно громадное дело - дело всей жизни (уподобились сумме дел Аполлона Аполлоновича). Дело жизни его оказалось не просто жизненным делом: сплошное, громадное, монгольское дело засквозило в записках под всеми пунктами и всеми параграфами: до рождения ему врученная и великая миссия: миссия разрушителя.
Этот гость, преподобный туранец, стоял неподвижно: ширилась его глаз беспросветная, как ночь, темнота; а руки - а руки: ритмически, мелодически, плавно поднялись они в бескрайнюю вышину; и плеснула одежда; шум ее напомнил трепеты пролетающих крыл; поле дымного фона очистилось, углубилось и стало куском далекого неба, глядящего сквозь разорванный воздух этого кабинетика: темно-сапфирная щель - как она оказалась в шкафами заставленной комнате? Туда пролетели дракончики, что были расшиты на переливном халате (ведь халат-то стал щелью); в глубине мерцали там звездочками... И сама старинная старина стояла небом и звездами: и оттуда бил кубовый13 воздух, настоянный на звезде.
Николай Аполлонович бросился к гостю - туранец к туранцу (подчиненный к начальнику) с грудой тетрадок в руке:
– "Параграф первый: Кант (доказательство, что и Кант был туранец)".
– "Параграф второй: ценность, понятая, как никто и ничто".
– "Параграф третий: социальные отношения, построенные на ценности".
– "Параграф четвертый: разрушение арийского мира системою ценностей".
– "Заключение: стародавнее монгольское дело".
Но туранец ответил.
– "Задача не понята: вместо Канта - быть должен Проспект".
– "Вместо ценности - нумерация: по домам, этажам и по комнатам на вековечные времена".
– "Вместо нового строя: циркуляция граждан Проспекта - равномерная, прямолинейная".
– "Не разрушенье Европы - ее неизменность..."
– "Вот какое - монгольское дело..."
Николаю Аполлоновичу представилось, что он осужден: и пачка тетрадок на руках его распалась кучечкой пепла; а морщинистый лик, знакомый до ужаса, наклонился вплотную: тут взглянул он на ухо, и - понял, все понял: старый туранец, некогда его наставлявший всем правилам мудрости, был Аполлон Аполлонович; вот на кого он, понявши превратно науку, поднимал свою руку. Это был Страшный Суд.
– "Как же это такое? Кто же это такое?
– "Кто такое? Отец твой..."
– "Кто ж отец мой?"
– "Сатурн..."
– "Как же это возможно?"
– "Нет невозможного!.."
Страшный Суд наступил.
Какие-то протекшие сновидения тут были
На исходе четвертого царства он был на Земле: меч Сатурна тогда повисал неистекшей грозою; рушился материк Атлантиды: Николай Аполлонович, Атлант, был развратным чудовищем (земля под ним не держалась - опустилась под воды); после был он в Китае: Аполлон Аполлонович, богдыхан,14 повелел Николаю Аполлоновичу перерезать многие тысячи (что и было исполнено); и в сравнительно недавнее время, как на Русь повалили тысячи тамер-лановых всадников,16 Николай Аполлонович прискакал в эту Русь на своем степном скакуне; после он воплотился в кровь русского дворянина; и принялся за старое: и как некогда он перерезал там тысячи, так он нынче хотел разорвать: бросить бомбу в отца; бросить бомбу в самое быстротекущее время. Но отец был Сатурн, круг времени повернулся, замкнулся; сатурново царство вернулось (здесь от сладости разрывается сердце).
Течение времени перестало быть; тысячи миллионов лет созревала в духе материя; но самое время возжаждал он разорвать; и вот все погибало.
– "Отец!"
"Ты меня хотел разорвать; и от этого все погибает".
– "Не тебя, а..."
– "Поздно: птицы, звери, люди, история, мир - все рушится: валится на Сатурн..."
Все падало на Сатурн; атмосфера за окнами темнела, чернела; все пришло в старинное, раскаленное состояние, расширяясь без меры, все тела не стали телами; все вертелось обратно - вертелось ужасно.
– "Cela... tourne..."* - в совершеннейшем ужасе заревел Николай Аполлонович, окончательно лишившийся тела, но этого не заметивший...
– "Нет, Sa... tourne..."**
*Это... вертится... (фр.).
– Ред.
** Это... вертится... (фр.; правильно: да... tourne...).
– Ред.
Лишившийся тела, все же он чувствовал тело: некий невидимый центр, бывший прежде и сознаньем, и "я", оказался имеющим подобие прежнего, испепеленного: предпосылки логики Николая Апол-лоновича обернулись костями; силлогизмы вкруг этих костей завернулись жесткими сухожильями; со-дерржанье же логической деятельности обросло и мясом, и кожей; так "я" Николая Аполлоновича снова явило телесный свой образ, хоть и не было телом; и в этом не-теле (в разорвавшемся "я") открылось чуждое "я": это "я" пробежало с Сатурна и вернулось к Сатурну.
Он сидел пред отцом (как сиживал и раньше) - без тела, но в теле (вот странность-то!): за окнами его кабинета, в совершеннейшей темноте, раздавалось громкое бормотание: турн - турн - турн.
То летоисчисление бежало обратно.
– "Да какого же мы летоисчисления?"
Но Сатурн, Аполлон Аполлонович, расхохотавшись, ответил:
– "Никакого, Коленька, никакого: времяисчисление, мой родной, нулевое..."
Ужасное содержание души Николая Аполлонови-ча беспокойно вертелось (там, в месте сердца), как жужжавший волчок: разбухало и ширилось; и казалось: ужасное содержание души - круглый ноль - становилось томительным шаром; казалось: вот логика - кости разорвутся на части.