Петербург
Шрифт:
Александра Ивановича такой столик служил одновременно и письменным, и ночным столиком; умывальный же тазик отсутствовал вовсе: Александр Иванович при совершении туалета пользовался услугами водопроводного крана, раковины и сардинной коробочкой, содержащей обмылок казанского мыла, плававший в своей собственной слизи; была еще вешалка: со штанами; кончик стоптанной туфли из-под постели выглядывал своим дырявым носком (Александр Иванович видел сон, будто эта дырявая туфля есть живое создание: комнатное создание, что ли, как собачка иль кошка; она самостоятельно шлепала, переползая по комнате и шурша по углам;
Был еще коричневый чемодан, изменивший давно первоначальную форму и хранящий предметы самого ужасного содержания.
Все убранство, с позволения сказать, комнаты отступало на задний план перед цветом обой, неприятных и наглых, не то темно-желтых, а не то темновато-коричневых, выдававших громадные пятна сырости: по вечерам то по этому пятну, то по другому переползала мокрица. Все комнатное убранство было затянуто полосами табачного дыма. Нужно не переставая курить по крайней мере двенад-цать часов сподряд, чтоб бесцветную атмосферу пре-вратить в темно-серую, синюю.
Александр Иванович Дудкин оглядывал свое обиталище, и его опять (так бывало и прежде) потянуло из перекуренной комнаты - прочь: потянуло на улицу, в грязноватый туман, чтобы слипнуться, склеиться, слиться с плечами, со спинами, с зеленоватыми лицами на петербургском проспекте и явить собою сплошное, громадное, серое - лицо и плечо.
К окну его комнаты зелено прилипали рои октябрёвских туманов; Александр Иванович Дудкин почувствовал неудержимое желание пронизаться туманом, пронизать свои мысли им, чтобы в нем утопить стрекотавшую в мозгах ерунду, угасить ее вспышками бреда, возникавшими огневыми шарами (шары потом лопались), угасить гимнастикой шагающих ног; надо было шагать - вновь шагать, все шагать; от проспекта к проспекту, от улицы к улице; зашагать до полного онемения мозга, чтоб свалиться на столик харчевни и обжечь себя водкой. Только в этом бесцельном блуждании по улицам да кривым переулкам под фонарями, заборами, трубами - угашаются душу гнетущие мысли.
Надевая пальтишко, Александр Иванович ощутил свой озноб; и он с грустью подумал:
– "Эх, теперь бы да хинки!"
Но какая там хинка...
И, спускаясь по лестнице, снова грустно подумал он:
– "Эх, теперь бы да крепкого чаю с малинкою!.."
ЛЕСТНИЦА.
Лестница!
Грозная, теневая, сырая, - она отдавала безжалостно его шаркнувший шаг: грозная, теневая, сырая! Это было сегодняшней ночью. Александр Иванович Дудкин впервые тут вспомнил, что он здесь вчера действительно проходил: не во сне это было: это - было. А что было?
Да: изо всех дверей вон - ширилось погибельное молчание на него; раздавалось без меры и строило все какие-то шорохи; и без меры, без устали неизвестный там губошлеп глотал свои слюни в тягучей отчетливости (не во сне было и это); были страшные, неизвестные звуки, все сплетенные из глухого стенания времен; сверху, в узкие окна можно было увидеть - и он это видел - как порой прометалась там мгла, как она там взметалась в клочкастые очертания, и как все озарялось, когда тускло-бледная бирюза под ноги стлалась без единого звука, чтоб лежать бестрепетно и мертво.
Там -
Но роя набегали: рой за роем - косматые, призрачно-дымные, грозовые все рои набрасывались на луну: тускло-бледная бирюза омрачалась: отовсюду выметывалась тень, все тень покрывала. Здесь Александр Иванович Дудкин и вспомнил впервые, как по лестнице этой он вчера пробежал, напрягая последние угасавшие силы и без всякой надежды (какой же?) осилить - что именно? А какое-то черное очертание (неужели было и это?), что есть мочи бежало - по его пятам, по его следам.
И губило его без возврата.
В серый будничный день она мирна, обыденна; внизу бухают глухиеудары: это рубят капусту - на зиму обзавелся капустою жилец из четвертого номера; обыденно так выглядят - перила, двери, ступени; на перилах: кошкою пахнущий, полурваный, протертый ковер - из четвертого номера; полотер с опухшей щекою в него бьет выбивалкой; и чихает от пыли в передник какая-то белокурая халда,4 вылезающая из двери; меж полотером и халдою, сами собой, возникают слова:
– "Ух!"
– "Подсоби-ка, любезный..."
– "Степанида Марковна... Еще чего нанесли!.."
– "Ладно, ладно..."
– "И какая такая, стало быть..."
– "Теперича "нанесли", а там - за "чаишком"..."
– "И какая такая, стало быть, - говорю я, - работа..."
– "На митингу не шлялись бы: спорилась бы и работа..."
– "Вы митингу не уязвляйте: сами впоследствии ими будете благодарны!"
– "Повыбивай-ка перину, ей, ты, - кавалер!"
Двери!
Та - вон, та; да и - та... От той отодралась клеенка; конский волос космато выпирает из дыр; а у этой вот двери булавкой приколота карточка; карточка пожелтела; и на ней стоит: "Закаталкин"... Кто такой Закаталкин, как зовут, как по отчеству, какой профессией занимается, - предоставляю судить любопытным: "Закаталкин" - и все тут.
Из-за двери скрипичный смычок трудолюбиво выпиливает знакомую песенку. И слышится голос:
– "Атчизне любимей..."
Я так полагаю, что Закаталкин - находящийся в услуженьи скрипач: скрипач из оркестрика какой-нибудь ресторации.
Вот и все, что можно заметить при наблюдении дверей... Да - еще: в прежние годы около двери ставилась кадка, отдававшая горклостью: для наполнения водовозной водою: с проведеньем воды повывелись в городах водовозы.
Ступени?
Они усеяны огуречными корками, шлепиками уличной грязи и яичною скорлупой...
И, ВЫРВАВШИСЬ, ПОБЕЖАЛ
Александр Иванович Дудкин взором окидывал лестницу, полотера и халду, прущую с новой периной из двери; и - странное дело: обыденная простота этой лестницы не рассеяла пережитого здесь за последнюю ночь; и теперь, среди дня, средь ступенек, скорлуп, полотера и кошки, пожирающей на окошке куриную внутренность, к Александру Ивановичу возвращался когда-то испытанный им перепуг: все, что было с ним минувшею ночью, - то подлинно было; и сегодняшней ночью вернется то, подлинно бывшее: вот как ночью вернется он: лестница будет теневая и грозная; какое-то черное очертание вновь погонится по пятам; за дверью, где на Карточке стоит "Закаталкин", будет вновь глотание слюней губошлепа (может быть, - глотание слюней, а может быть, - крови)...