Петербургские поляки в городском фольклоре. Мистические тайны, предсказания, легенды, предания и исторические анекдоты

Синдаловский Наум Александрович

В литературном Петербурге Маврикия Осиповича Вольфа называли «царем русской книги». Его книжные лавки пользовались исключительно положительной репутацией. Это о нем в старом Петербурге почтительно говорили: «В Публичную войдешь – не найдешь. К Вольфу заглянешь – достанешь».

Дом, где находилась книжная лавка Вольфа, в литературном Петербурге известен еще и тем, что здесь, в верхних этажах, у своего приятеля А. П. Завадовского одно время жил А. С. Грибоедов, который, согласно петербургским преданиям, писал здесь отдельные сцены своей бессмертной комедии «Горе от ума». О популярности магазина можно судить по высказыванию о нем многих тогдашних писателей: «Любому петербургскому извозчику достаточно сказать: „Поезжай к Маврикию Осиповичу“, и он довезет тебя до магазина

Вольфа».

Но продолжим знакомство с поляками, внесшими немалый вклад в русскую литературу. Одним из них был хороший знакомый Пушкина Нестор Васильевич Кукольник, романтический поэт и прозаик, более известный своими патриотическими драмами. Его избыточно обостренные верноподданические чувства вызывали откровенные насмешки у современников. Но сам он, если верить фольклору, этим гордился. Так, именно Кукольнику приписывали слова: «Если Николай Павлович повелит мне быть акушером, я завтра же буду акушером».

Нестор Кукольник (Nestor Kukolnik) родился в семье польки-католички С. Н. Пилянкевич и русина из польского города Замостье в тогдашней Австрии. Его отец был приглашен в Россию на должность профессора физики в только что открытый Петербургский педагогический институт.

В Петербурге Нестор Кукольник прославился разгульным образом жизни. Вместе со своим братом Платоном он снимал квартиру в Фонарном переулке, которая среди благопристойных и законопослушных граждан считалась притоном и жизнь в которой начиналась глубокой ночью и заканчивалась для короткого отдыха в полдень. Это вполне соответствовало репутации Фонарного переулка, славившегося своими притонами и публичными домами.

Н. В. Кукольник

Первое упоминание о Фонарном переулке, который протянулся от набережной реки Мойки к набережной канала Грибоедова, относится к концу 1730-х годов. Тогда он назывался Голицыным переулком, по имени домовладельца князя М. Голицына. Затем его стали называть Фонтарным переулком, на этот раз по дому, принадлежащему фонтарному мастеру. С 1769 года его статус повысился. Переулок стал называться Материальной улицей, так как здесь, на Мойке, разгружались строительные материалы, поступавшие в город водным путем. Затем его переименовали в Фонарный переулок, то ли из-за Фонарного питейного дома, то ли из-за фонарных мастерских, находившихся поблизости. До конца XIX века это название не вызывало никаких ассоциаций, пока вдруг, по необъяснимой иронии судьбы, в этом незаметном переулке не начали появляться один за другим публичные дома с «соответствующими им эмблемами в виде красных фонарей». Обеспокоенные домовладельцы обратились в Городскую думу с просьбой о переименовании переулка. Дело будто бы дошло до императора. В резолюции Николая II, если верить легенде, было сказано, что «ежели господа домовладельцы шокированы красными фонарями на принадлежащих им домах, то пусть не сдают свои домовладения под непотребные заведения». Таким образом, переулок сохранил свое историческое название.

В 1870–1871 годах в Фонарном переулке по проекту архитектора П. Ю. Сюзора были построены так называемые народные «Фонарные» бани, принадлежавшие М. С. Воронину. В свое время бани были знамениты великолепным убранством – мраморными ваннами, зеркалами, пальмами. В народе их называли «Бани на Фонарях», или просто «Фонари». Бани пользовались популярностью. Однако слава о них ходила не самая лестная. Поговаривали о свальном грехе, о массовых оргиях и прочих шокирующих деталях запретного быта. Появилась даже дразнилка: «Дурочка с Фонарного переулочка».

Фонарный переулок соседствует с Казанской улицей. Первоначально эта улица, одна из старейших в городе, называлась Рождественской, от Рождественской церкви, которая стояла на Невском проспекте до строительства Казанского собора. Во второй половине XVIII века улицу переименовали в Большую Мещанскую, или «Мещанку», как называли ее в быту. В 1873 году она стала называться Казанской, а с 1923 по 1998 год

носила имя «первого русского марксиста» Г. В. Плеханова.

В середине XIX века поэт М. Н. Логинов написал известную в свое время в определенных кругах поэму «Бор-дельный мальчик», в которой не обошлось без упоминания Мещанской улицы. Вот начало этой фривольной поэмы:

Уж ночь над шумною столицейПростерла мрачный свой покров.Во всей Мещанской вереницейОгни сияют бардаков.

Отдал известную дань Мещанской улице и Пушкин. События его поэмы «Тень Баркова» происходят именно там:

Однажды зимним вечеркомВ бордели на МещанскойСошлись с расстриженным попомПоэт, корнет уланский,Московский модный молодец,Подьячий из Сената,Да третьей гильдии купец,Да пьяных два солдата.

Как мы видим, А. С. Пушкин своим авторитетом сумел связать с Мещанской улицей практически все петербургские сословия. Не посягнул, пожалуй, только на высшее.

Вполне недвусмысленно о Мещанской улице отзывался и Гоголь: «улица табачных лавок, немцев ремесленников и чухонских нимф». В огромном синонимическом ряду фольклорных дефиниций петербургских уличных девок, или, проще говоря, проституток, эвфемизм «чухонские нимфы» принадлежит Гоголю.

Своеобразную известность в народе эта улица вместе с Фонарным переулком снискала в середине XIX века. Образовалось некое своеобразное социальное, или точнее асоциальное, городское пространство, статус которого иллюстрируется и закрепляется в истории городским фольклором. Известен анекдот о министре финансов в правительстве Николая I Федоре Павловиче Вронченко, большом волоките и любимце петербургских «камелий». По случаю его высокого назначения на пост министра все окна в нижних этажах Мещанской были ярко иллюминированы, а у ворот стояли празднично разодетые красотки. «Мы радуемся повышению Федора Павловича», – охотно сообщали они прохожим.

Все это вместе взятое создавало особую атмосферу, которой побаивались добропорядочные обыватели. Фонарного переулка сторонились. Он и в самом деле становился очагом уголовщины Центрального района столицы и не только в описываемое время.

В Фонарном переулке труп убитого нашли.Он был в кожаной тужурке с большой раной на груди.Он лежит и не дышит на холодной земле.Двадцать ран имеет на усталой голове.

А теперь продолжим о Кукольнике. Как вспоминают очевидцы и участники «оргий довольно дурного тона» у Кукольников, здесь «спали вместе на одном диване, питались в основном кислыми щами да кашей и много пили». Иначе как «Клюкальником» Нестора Кукольника не называли. Он мог напиться, то есть наклюкаться где угодно, когда угодно и при каких угодно обстоятельствах. Ему приписывают экспромт, произнесенный будто бы на собственном дне рождения, которое отмечали на загородной даче А. А. Безбородко. Когда все припасенное спиртное было уже выпито, а хозяин дачи расписался в своей беспомощности и заявил, что более ничего в его доме найти невозможно, встал именинник и под пьяные крики собутыльников продекламировал: