Петербургское действо
Шрифт:
— Времена не т были… Да!.. снова отдался онъ своимъ грезамъ. — За то въ одну ночь… Простые рядовые, гренадеры… Теперь они лейбъ-компанцы, да дворяне, а то Ваньки, да Васьки были. A лкарь-то этотъ, французъ, да еще съ французскими же и деньгами, былъ тутъ не причемъ. Эдакаго одними деньгами не купишь!.. Сама государыня, сказываютъ, только вздыхала, да робла… Лестокъ чуть не силкомъ свезъ ее въ казарму… Божье изволенье все сотворило. Гласъ народа — гласъ Божій. A не будь его, какіе тутъ французскіе червонцы что сдлаютъ. A нын
Раздался шорохъ среди чащи направо отъ полянки и охотникъ привычнымъ глазомъ быстро и зорко окинулъ оружіе за поясомъ, крпче обхватилъ рогатину и сталъ глядть пристальне въ чащу. Что-то хрустнуло и звучне и ближе и шорохъ приближался… Охотникъ двинулся слегка изъ-подъ дерева и сталъ на краю опушки, весь освщенный луной. Въ ту же минуту на противуположной сторон тоже появилась фигура человка и раздался голосъ.
— Эй! Не медвдь. Смотри, не пальни!
— A я ужъ было думалъ и онъ! отозвался этотъ.
Появившійся на опушк былъ тоже охотникъ и будто двойникъ перваго. Такого же могучаго роста, такой же плечистый и молодецъ съ виду. Оба были къ тому же и одты и вооружены одинаково, только у втораго не было рогатины.
Охотники богатыри, увязая въ снгу по колна, сошлись на ясной полянк. Это были братья Орловы: первый — Григорій, вновь подошедшій — Алексй.
II
— Что, Алеханушка?… Видно чухонецъ-то во сн видлъ Мишку… Должно медвдей тутъ и не бывало никогда съ тхъ поръ, что мы цлую семейку объ Рождество ухлопали.
— Не можетъ статься, Гриша, отозвался младшій братъ. — Тутъ на сто лтъ хватитъ и лосей, и медвдей, и всякаго зврья. Просто незадача. Говорилъ я — сглазитъ насъ этотъ проклятый Будбергъ. Знамое дло! Молодцы дутъ на охоту, а онъ пути желаетъ, да удачи… Ну, и сглазилъ окаянный голштинецъ.
— Видишь ли, по ихнему изъ вжливости такъ слдъ. Да это и вздоръ… глазъ-то, вымолвилъ Григорій Орловъ.
— Вздоръ… Толкуй. У тебя все вздоромъ стало посл граничнаго житья. Это россійская примта — самая врная.
Братья помолчали. Алексй снова заговорилъ.'
— A меня, братъ, морозъ сталъ одолвать съ тоски. Пора бы ужъ въ Красный. Поужинаемъ, да и домой. Ей-Богу! Мало-ль что?.. Можетъ даже нужда въ насъ случится. Да и морозина тоже чертовскій, всю ночь не выстоишь. Какъ, Гриша, на твой разсудокъ?
— Обидно съ пустыми руками.
— Нашихъ-то не слыхать. Словно померли вс… Надо думать, они за версту уползли. Если и поднимутъ Мишку, не намъ достанется. Пойдемъ-ка къ лошадямъ? А?..
— Пойдемъ, коли хочешь, равнодушно отозвался Григорій.
— У меня, по истин, и не то на ум. Не такъ, какъ бывало прежде. Какія теперь забавы, до охоты… тише сказалъ Алексй Орловъ.
— Да. Нын не такой медвдь изъ Нмеціи пожаловалъ вдругъ, да на шею слъ! весело разсмялся вдругъ старшій братъ, потрясая могучими плечами, и звонко раздался его смхъ богатырскій среди серебристой чащи.
Нсколько снжинокъ отъ смха и отъ движенія его посыпались съ ближайшей сосенки и засверкали при беззвучномъ паденіи.
— Тише… Чего горланишь…
— Въ лсу-то. Господь съ тобой, Алеханушка.
— Въ лсу? При Биронов, сказывалъ родитель, опенки изъ лсу бгали доносить про все, что толковалось въ чащ.
— A тутъ теперь и опенокъ нту. Зима! шутилъ Григорій Орловъ.
— Береженаго Богъ бережетъ. Да, времена нын пришли. Два мсяца, какъ померла Лизаветъ Петровна, а что ужъ воды утекло… A все этотъ принцъ. Все онъ. Государь тутъ, ей-ей, ни причемъ. Не прізжай онъ…
— Да этотъ принцъ Жоржъ не то, что вонъ лсной Михаилъ Иванычъ Ведмдевъ, тише вымолвилъ братъ. Этотъ не насъ однихъ сомнетъ своими порядками.
— Насъ?.. Какъ бы всю гвардію не помялъ, отозвался Алексй. Да что гвардія! Все можетъ поломать и вверхъ ногами вывернуть. A мы будемъ смотрть, да моргать! Да! какъ-то странно и желчно выговорилъ онъ. Мы будемъ въ кустахъ сидть, да ворчать, да шишъ показывать за версту. И не робость помхой длу. A стыдъ сказать что… Лнь! Да, лнь… Все какъ-то чрезъ пень колоду валимъ. Погодите, да обождите, да отдохните… Да эдакъ вотъ два мсяца и годимъ. Устанемъ отъ сиднья — на охоту… A то за бабьемъ ухаживать… И какъ право не наскучитъ. Все бабы да бабы, да все разныя. Что ни недля, новая зазнобушка. Чудно, право. Да и тому-ли теперь на ум быть.
Алексй замолчалъ и будто слегка пріунылъ.
Григорій заговорилъ первый посл минутнаго молчанія и голосъ его зазвучалъ какъ-то нжне, будто онъ винился. Упрекъ брата прямо относился къ нему и онъ мысленно сознался въ правот его.
— Что-жъ, Алеханушка. Я не отпираюсь. Правда твоя. Да вдь это съ тоски. A начните, поведите дло по еройски. И все я брошу. И охоту, и вино, и картежъ… A барынь-то вашихъ я и безъ того поршилъ бросить. Ну ихъ…
— Толкуй! усмхнулся недоврчиво Алексй. Бросишь? Ты? Да теб безъ нихъ дня не прожить. Ты съ колыбельки бабій угодникъ уродился.
— Угодникъ? Никогда я имъ не бывалъ. A по пословиц: на ловца и зврь бжитъ. Я только не зваю. A искать, я не ищу.
— Почему бы это такъ? веселе заговорилъ Алексй. Я зачастую вотъ думалъ: вдь не краше же ты другихъ нашихъ молодцевъ. A ни за кмъ изъ нихъ наши франтихи такъ не бгаютъ. И чмъ ты берешь… Наговоръ что-ли какой вдаешь? У нмца какого за границей купилъ приворотъ какой?
— Наговоръ? На кофейную гущу на тощакъ дую. Угольки по вод пускаю, да причитываю, разсмялся Григорій. Нтъ, братъ. Мое колдовство простое, да не въ домекъ нашимъ молодцамъ, хоть они и прытче меня. A нтъ проще дла.