Петля
Шрифт:
Отперев висячий замок, Марченко потянул на себя набухшую дверь и медленно начал спускаться. Ему не требовался свет. Там всего тринадцать бетонных ступенек, за которыми в самом низу крутой поворот направо и стальная дверь с шестью скобами и резиновыми прокладками, чтобы даже воздух не проникал внутрь. В полной темноте Марченко уверенно переместил задвижки, его обдало застоявшейся сыростью. Партия понастроила сотни тысяч таких бетонных бомбоубежищ в наивной надежде, что они повышают шансы аппаратчиков выжить в случае ядерного нападения. После августовского путча и краха советской империи эти жалкие «шалаши» очистили от запасов и забросили, но Марченко сохранил в одном из них хорошо упакованный резерв
Дело в том, что у этого стандартного убежища имелось другое, главное предназначение: хранить ценности «Братства». Вдоль цементной стены находились металлические ящики, в дальнем конце — два стальных сейфа.
Генерал поднял валенками тучу влажной пыли, когда подходил к одному из них. Кодовый ключ знал только он один и умел пользоваться им на ощупь. Потребовалась вся его сила, чтобы открыть броневую дверь. Не видя, он знал: перед ним лежали аккуратно сложенные пачки рублей, крупных советских купюр и твердой валюты, это была лишь часть сокровищ «Братства». Тайники имелись еще и в Москве, и в зарубежных странах. Он присел, вытянул связку ассигнаций, которую засунул потом в переносной металлический ящик. Туда легли двадцать миллионов, и Марченко знал, что это лишь пятая часть содержимого тайника. А главные ценности — валюта, золото — хранились в другом месте. Тут — мелочь, на текущие расходы. Он закрыл сейф, закодировал.
В передней он услышал, как жена все еще раскачивается в своем кресле.
— Таня, мне нужно кое-что проверить, прежде чем запереть дверь, — крикнул он из прихожей. Ответа не последовало, только качалка по-прежнему постукивала.
Марченко опять взял ружье, проверил пистолет в наплечной кобуре, осмотрел запас патронов, — словом, повторил то, что делал полчаса назад. Береженого Бог бережет.
Он теперь пробивался по глубокому снегу в сторону обрыва над замерзшей излучиной Москвы-реки. Новая пороша прикрыла следы от их прошлой лыжной прогулки с внуками, но Виктор Петрович знал, как идти. Его валенки разбрасывали снег. С вершины обрыва он спускался прыжками, а местами просто скользил на подшитых подошвах. Марченко топал по глубокому снегу, вспоминая, как охотился за великолепными арктическими лисицами в Сибири.
Спустившись вниз, он увидел свет в окошке деревянного спортивного павильона, служившего пристанищем для Саши и Евгения, сторожей поселка, и услышал доносившуюся из приемника тихую музыку. Марченко остановился перевести дух, облизал губы и вытер пот со лба. Попытался заглянуть в окошко, но ничего не увидел из-за инея, осевшего на стеклах.
Генерал проверил, есть ли заряд в стволах, вытащил пистолет из кобуры, постоял немного и подошел к двери. Попытался открыть, она не поддавалась. Он сильно надавил — внизу держала ледяная кромка. Неожиданно с треском дверь открылась, и Марченко оказался в комнате, слабо освещенной керосиновой лампой. В хижине застоялся сладковатый запах. Евгений и Саша лежали поперек шаткого дощатого стола. Рядом стояли три пустых водочных бутылки и пять граненых стопок. Беспробудное пьянство было обычным явлением в одинокой хижине.
Марченко прошаркал по истертому деревянному полу, оставляя за собой спадавший с валенок снег. Ничто не встревожило людей. Марченко пригляделся к тому, как они дышат. Но не заметил, чтобы они вообще дышали. Он подошел ближе и схватил Евгения за шиворот. Тот неожиданно скатился на пол. Марченко сразу понял, в чем дело. Лужа крови растекалась по столу. На горле у каждого виднелись длинные тонкие порезы. Быстрые и четкие — такие генерал видел у водителей, убитых во время налета в Голицыне. Посреди стола лежала тюбетейка.
Марченко запаниковал. Он подумал о Тане в ее кресле-качалке. Бросился из павильона, затем пробежал вдоль реки и вверх по крутому обрыву. Все заняло пятнадцать минут. Его гнал страх.
Страх заставил его остановиться у крыльца. Из дома не доносилось ни звука. Возникла ужасающая картина сидящей в кресле Тани с закинутой назад головой, перерезанным, как у Евгения и Саши, горлом и лужей крови на паркетном полу. Марченко рванулся и вбежал, выхватывая «Макаров». В комнате было темно, и угли в камине угасали. Но Таня была там, где ее недавно оставил Марченко. Катастрофы не случилось. Не было лужи крови. Лишь мирно спящая жена и в другой комнате металлический сундучок с двадцатью миллионами.
Марченко упал в кресло. В лексиконе генерала слово «ранимость» отсутствовало. Теперь он это чувство испытал. Его трясло. Он опасался самого худшего.
Глава 29
Роскошная оранжевая заря раскинулась над Москвой, и подкрашенный спирт в уличных термометрах опустился до отметки минус двадцать пять. Женщины спешили сойти с платформы первыми, нырнуть в метро, втиснуться в троллейбус или автобус. Бабушки с кошелками в руках и с ополоумевшими глазами. Затем чиновники, рабочие и просто отчаявшиеся люди: десятки тысяч таких, кто ежедневно приезжал в Москву из пригородов в поисках продовольствия или же ради мелкой перепродажи на черных рынках.
Немытые, заплеванные электрички с шумом подкатывали к платформам Белорусского вокзала каждые две-три минуты. Всякий раз Барсук видел множество людей с мрачными лицами, вываливающихся из поездов. И непременно удивлялся, как могло такое количество пассажиров уместиться в столь немногих вагонах.
Барсук частенько проходил мимо тех мест, где азербайджанцы занимались нелегальным игорным бизнесом, затем слушал объявления о прибытии поездов. Одинцово, Голицыно, Можайск… Каждый раз Барсук перебегал с одной платформы на другую в поисках тех резервистов, которые, как он понимал, могли бы сгодиться Марченко. Требовались такие молодые люди, что и в гражданской жизни сохраняли любовь к оружию и армейским порядкам и продолжали носить военную форму и знаки различия.
Пригородные электрички с этой точки зрения были для вербовщика бесполезны, Барсук встречал их лишь на всякий случай да от скуки. А по-настоящему он ожидал прибытия поездов дальнего следования, подкатывавших к перронам с получасовыми перерывами из западных городов, подобных Минску, Смоленску, Калининграду или Бресту. В каждом из них непременно находились демобилизованные. Два раза в год по всей стране сотни тысяч таких людей возвращались домой, а новые сотни тысяч призывников приходили на их место. Но приходило все меньше и меньше: в стране расцветал национализм, военная система дезорганизовалась, там и тут завязывались вооруженные конфликты. И все большее и большее число ребят старались уклониться от призыва. И знали, что их не смогут поймать.
Барсук легко определял демобилизованных парней. Это были ничему не удивляющиеся ребята, ошалевшие от долгого пути в переполненном вагоне и пробавлявшиеся напоследок всего лишь сигаретами и чаем. Их волосы еще не отросли до уровня предписанного модой, но уже вылезали за пределы, определенные уставом.
Барсук высматривал таких молодцов, выходящих из вагонов с вещевыми мешками, чемоданами «под кожу» или пластиковыми сумками. Походка у них была вразвалочку, воротники нараспах, поясные ремни свисали, деликатно выражаясь, примерно до паха.