Петр Алексеевич и Алексей Петрович. Исторический роман. Книга первая
Шрифт:
–– Бог с вами, ваше величество. Долгорукие всегда служили верой и правдой царю и отечеству. Тот же дед и два сына его погибли за Романовых. И я, по-моему, не давал ни малейшего поводу сомневаться в своей верности вам и отечеству.
–– Ты, Гриша, взял неверный тон. Ты не смотри, что я подпоясан платком. Царь – он и в рубище царь. И ежели я сделал тебе замечание, то по делу. Представляю, что думают о тебе амстердамские жиды, когда ты приходишь к ним просить кредит в миллион гульденов: « Сразу видно, что мот и щеголь. Профукает кредит, и что потом с него возьмешь». Вот как размышляют кредиторы. Кстати, ты видел, как одеваются здешние миллионщики? Весьма и весьма скромно. Таким можно
–– Будет исполнено, ваше величество, – Долгорукий уже отвечал заискивающе, хотя и подумал, что царю тож не мешало бы более уделять внимания внешнему виду, ибо стыдно иной раз подчиненным за его одежду и манеры. За долгие годы работы пол началом государя он знал, что в случае гнева царского, надобно, как можно ниже клонить голову, изображать крайнюю степень перепугу и буря, скорее всего, пройдет.
Пока Петр продолжал гневаться:
–– Будет исполнено, будет исполнено. Надобно, чтобы уже было исполнено.
А вы все собираетесь, за моей спиной шушукаетесь да втихомолку противетесь царской воле. Противлением попахивает такое поведение и бунтом. Все о боярской вольнице мечтаете. Я недавно одного такого мечтателя уже отправил отдыхать на виселице. Эдакого Креза новоявленного. Не знаешь такого?
–– В голову не приходит, о ком речь, ваше величество, – здесь Григорий Федорович явно юлил, прекрасно поняв намек.
–– Неужто родственники не сказывали? – Петр выдержал длительную паузу. Как же не знать-то князя Гагарина Матвея Александровича? Кума вашего. Кто у него детей крестил?
–– Позвали – я и крестил, – невозмутимо ответил князь. – Известное дело. Вы тож у него крестили.
–– Вижу, сколь много ты знаешь, что цари делают. А вот знаешь ли ты, что твой кум повел себя, как царь Сибири? Отгрохал дворцы в Тобольске, Москве и Питербурхе поважнее царских. Завел свою армию, монеты золотые намеревался чеканить, гарем устроил, как хан татарский, с Китаем особые отношения завел на уровне державных. В Персию никого без мзды не пускал. А в государственную казну золота, серебра и мехов поставлял все меньше. Все ссылался на исчерпание рудников и зверья. Теперь уж как полгода отдыхает меж трех столбов. Я попросил всю его семью сорок дней пить, петь и плясать под теми столбами. Так-то, друг сердешный.
–– Я ничего об том не ведал – уже с нотками испугу ответил Долгорукий.– Из Польши в Голландию то и дело переезжаю.
–– Вот видишь, о царе знаешь, а о своем куме – ничего. Так и ты можешь исчезнуть – никто и не вспомнит.
–– Ну у меня родня большая, думаю, сможет справиться в чем дело, куда я подевался, – князь понял, что здесь показывать испуг не следует, иначе можно в самом деле погибнуть. Петр тоже, кажется, убавил гнев.
–– Да уж. Потомство плодить вы умеете. И кампании всякие составлять тоже. Наблюдаю, как ваша братия вокруг сына моего увивается, думаете опять в фавор попасть? Не надейтесь. Слава богу, здоровье меня крепкое, я буду жить долго – так и знайте. Я вас всех в дугу согну. Долго Алексею Петровичу придется ждать своего часу. Долгорукие напрасно якшаются с моим сыном. Ему не нравится мое правление, а того не понимает еще, что ежели не держать в узде наш народ, так он камня на камне ничего в государстве не оставит. То, что не разворует, то разрушит до основания. Ты токмо посмотри, как он на свободе на тебя смотрит – сие же волки лютые, медведи голодные.
–– Совершенно верно, ваше величество. Разбойники да и токмо. Им бы все ломать и рушить – князь обрадовался возможности быть в согласии с царем.
–– Ты мне не поддакивай, Гриша. Последнее с холопов тянете. Я тяну – так сие для государства, на общую пользу. Будет государство справное – будет порядок, спокойно заводи любое дело, никто тебя не ограбит, никто не убьет без суда и следствия, будешь ездить по хорошим дорогам, будешь защищен от внешних врагов.
А ты тянешь жилы на сии башмаки с алмазными пряжками, на золоченую карету, на соус бешамель из Парижу. Или забыли про Степана, про Федьку Булавина? Тогда царь-надежа выручай, посылай войско усмирять бунтовщиков любыми средствами. А коли самому царю нужна помощь, тогда носом воротим, важничаем, осуждаем крутые меры, хотим сами быть с усами. Тогда давай наследника моего обхаживать – авось сей будет помягче, посговорчивей. Тот же Гагарин шубу на соболях такую Алексею Петровичу состряпал, какая царю и не снилась. Он думал, что капнул в казну – и все, он с царем рассчитался.
У царя собственной кареты нет, при случае пользуюсь меншиковской, тот не отказывает.
Долгорукий не смог сдержать злобы против давнего врага:
–– Ваше величество, Меншиков – первейший вор, оттого и так приветлив.
Петр: Да, сей кот любит сметанку, за что и получал неоднократно. Я не одну дубину об него обломал и терпение мое заканчивается. Но кто первый поднялся на стены Азова? Меншиков. Кто штурмовал первым Нарву и Ригу? Меншиков. Кто храбрее всех рубился под Полтавой? Опять же Меншиков. Кто снес гетманскую столицу Батурин и заставил замолчать хохлов? Все тот же Меншиков. Александр Данилович весь на виду. Деньги вкладывает в новые заведения, мануфактуры, которые дают державе от сапог и гребней до металла и драгоценных камней. Да, перебивает дорогу другим, но все его деньги идут в дело, а другие пусть ищут себе иное применение, слава богу, у нас есть, где искать. А вот когда он гонит продукт с изъяном, явную порчу, тогда я его и колочу. Последнее время сие случается все чаще, и у нас с ним отношения портятся.
Долгорукий: Так что, ваше величество, купить вам карету приличную? Скинемся – купим. Самую лучшую, какая есть в Европе.
Петр: Видишь, как ты мелко понимаешь царскую мысль. Царю ничего не надо. Его владения – все государство. Царь может принимать подарки токмо от иностранных государств. Мне другое не нравится: что вы все настойчивее обхаживаете наследника. А он по молодости лет не может отличить зерно от плевел, что-то из себя значительное строит. Не балуйте наследника, не гневите меня.
Долгорукий: Так сие, батюшка, исключительно из почтения к вам. Кто он нам такой?! Вам еще жить и жить, а рядом с вами он мелочь.
Петр: Какой я тебе батюшка? Мы одних с тобой лет.
Долгоруков: Так сие по-старинному, по семейному, верноподданно.
Петр: Вот закваска московская: одет по самой последней европейской моде, а спесь боярская и привычки боярские, прадедовские. Ну да ладно, хватит о прошлом.
Как и предполагал Долгорукий, гроза постепенно прошла. Успокоившись, оглаживая все еще острые усы и сизую колючую щетину, царь выслушал доклад о текущих посольских делах, больше хозяйственных, сделал ряд дельных замечаний и указаний.
Что говорят о России? Зазорного, интересного?
Долгорукий: Зазорного ничего. Поляки немного хмурятся, что войска русские стоят.
Петр: Еще бы им не хмуриться.
Долгорукий: Некоторое брожение в войсках насчет жалованья.
Петр: Да, с тем плохо. Денег в казне нет. Что говорят амстердамские жиды насчет кредиту?
Долгорукий: Жмутся, Петр Алексеевич. На армию не хотят давать. Видно, на них влияет и Париж, и Лондон. Разведка работает вовсю, по всем каналам давят. Им наша армия в Померании – кость в горле.