Петру Великому покорствует Персида
Шрифт:
— Ну вот, кончилась спокойная жизнь, — пробормотал князь Дмитрий. Но был услышан всеми. И все согласно кивнули.
Глава пятая
ГУБЕРНАТОР ПАЛ В ЖЕНИХИ
Невежа был, квашню открыл.
Шуба тепла да мохната, жить вам тепло да богато.
Как наденут венец, так приволью конец.
Злато к злату, а богач к богатой.
Пословицы-поговорка
Вашему императорскому величеству нижайшее моё мнение подношу... Моё слабое мнение доношу по намерению Вашему к
Волынский — Петру
По дошедшим до меня подробностям он (Пётр. — Р. Г.) употребит на эту экспедицию 12000 пехоты, 8000 драгун регулярной армии, 30000 казаков, 20 000 калмыков и по меньшей мере столько же татар и кабардинцев, живущих в соседстве с черкесами и тоже принявших сторону Царя. Астраханский губернатор приехал сюда для доклада... Я слышал, что Царь остался недоволен докладом... даже очень сердился на него и что с тех пор в мнении Сената насчёт экспедиции явились сильные разногласия... может статься, что между турками, Персией и Царём возникнет война...
Кампредон — кардиналу Дюбуа
Всемилостивейший Царь-Государь.
Покорно доношу Вашему Величеству, что... получил аудиенцию у хана, которой о моём приезде зело доволен явился и меня честно принял, а каким образом, сей куриер изустную реляцию подать может.
Что касается до бухарских озбеков, и оные, увидя ханскую особливую до меня склонность, вначале стали все генерально на меня косо смотреть и, почитай, яму копать зачали. И я оных, а наипаче больших чиновных озбеков, поскорее чрез добрые подарки отчасти умягчал и друзьями устроил. Однако ж со всем тем осторожно с ними поступать надлежно... Ибо собою такие непостоянные люди, что одним днём и мириться и изменить готовы. Бог да не допустит какое несчастие хану, а то б озбеку над русскими полоненниками то же, что и оные по приказу ханскому над озбеками учинили преизвестными экзекуциями. Ибо тогда немалое число озбеков прирублено...
Флорио Беневени — Петру
Не без трепета ехал Артемий Петрович Волынский, всесильный губернатор астраханский, по приказу государеву в Первопрестольную.
Снова и снова возвращался он мыслями к правлению своему, к реляциям и доношениям на высочайшее имя. Всё, казалось, было гладко писано, ничего не упущено. Особливо в последней бумаге со скорым курьером. Изложил суждения свои насчёт подходящести момента, сколь потребно войска, сколь казаков и калмыков, опять же какая дипломация пристойна к моменту...
Успокаивал себя: понадобился государю для совету, как лучше сию важную экспедицию заправить; ведь сколь ни пиши на бумаге, всё равно всего не опишешь,, опять же судов много надобно, магазейны для провианта поставить где потребно, да и провианту запасти в достатке...
Было время поразмыслить: дорога дальняя. Волга, слава Всевышнему, ещё не проснулась, дремала подо льдом. Главная то дорога — что зимою, что летом. Зимою наезжена санями, как нынче.
Как положено губернатору, эскорт гарнизонных солдат вперёд пущен. Кои на розвальнях, кои верхом. А позади возки со свитой из канцелярских. Полсотни разного народу сопровождало Артемия Петровича. Государь не попеняет: так пристойно по губернаторскому положению.
Мелькали заснеженные берега, вмерзшие в лёд дубки, расшивы, иные суда, приткнувшиеся к берегу да так и застывшие в ожидании большой воды. Уходили назад вёрсты, и с ними мало-помалу уходило и беспокойство. Нет, худа не должно быть, упущений за собой он не ведал, ещё мало правил губерниею. А ежели что недосмотрел, оно понятно: по недостатку опыта, должен простить государь, хоть он и крут с неисправными да неспособными. Лихоимства за ним, Волынским, не было, разве какой завистник да недоброхот мог клевету на него пустить.
Правитель канцелярии, великий льстивей, успокаивал:
— Пред столь важной кампанией беспременно в чине повысят. Ибо наша губерния главною будет, от неё весь поход в Перейду возымеется.
И так он горячо убеждал, что всё для Артемия Петровича устроится в самом лучшем виде, что губернатор успокоился окончательно. И ежели бы не дорожная маета с переменою ночлегов, со всеми неудобствами долгой езды и неустройствами дорожного быта, Артемий Петрович мог бы благодушествовать.
На четырнадцатые сутки губернаторский поезд въехал в Москву. Люди князя Ромодановского отвели Волынскому и его свите заезжий дом на Мясницкой улице, возле усадьбы светлейшего князя Меншикова с дивной церковью во имя Архангела Гавриила, которую народ прозвал Меншиковой башней за необычность её строения. Самого светлейшего не было в эту пору на Москве, а потому, как сказывали, в его хоромах часто останавливался государь и иной раз изволил ночевать там.
Доложились: прибыли-де и ожидают милостивого внимания его императорского величества. А пока стали обживаться в заезжем доме. Он был велик, но худо устроен, с поношенной мебелью, как видно свезённой из усадеб опальных особ. Два раза наезжал Макаров, обнадёживал, государь-де занят делами по Сенату, а когда освободится, беспременно даст аудиенцию.
В ожидании Волынский боялся отлучиться, сиднем сидел в четырёх стенах и тосковал. Снова стали одолевать беспокойные мысли, усиливавшиеся с каждым днём. Макаров сказывал, что государь занят заботами грядущей кампании. Стало быть, без его, Волынского, доклада ему не обойтись. Как же так? Отчего не зовут? Пусть бы его величество ругал, разнёс... Но вот так сидеть в постылом доме, где каждая половица скрипела на свой лад, где по ночам возилась, шебаршила и взвизгивала нечистая сила, лишая сна, заставляя напряжённо прислушиваться, было невмочь.
И вот когда Артемий Петрович совершенно изнемог в ожидании и готов был вынести всё, лишь бы кончилась эта страшившая его всё более неопределённость, от государя прислан был денщик с повелением явиться в Преображенское. Случилось это на двенадцатый день московского сидения.
Артемий Петрович засуетился, приказал побрить себя, напялил парик, который захватил с собой, облачился в парадный камзол и панталоны, предварительно обмывшись сверху донизу, и в таком благообразном виде отправился в Преображенское в экипаже, который нарочито был за ним прислан.