Петру Великому покорствует Персида
Шрифт:
— Вы в этом уверены?
— Абсолютно уверен. Ныне покуситься на российское войско будет некому: в тех пределах нет ни армии, ни власти. Не почитать же властью каких-то там сатрапов шаха персидского.
— Но вы не принимаете в расчёт сумасбродства султана. Кому-кому, а мне, воспитанному по соседству с Эски-Сараем и Портой, более, чем такому страдателю, как вы, известна непредсказуемость его характера. Тем более усиленно подогреваемого французами.
— По части интриг французы большие мастера, это верно. Характерная нация, —
И Шафиров на мгновение задумался. Персия лежала как бы на ладони у Турции. Султан считал её своей провинцией. И шах не выходил у него из повиновения. Не выйдет и на этот раз.
— Государь заверит султана, что предпринял мирную экспедицию для наказания разорителей его купечества и обеспечения безопасности торговых путей.
— Заверить-то заверит, но кто ему поверит, — срифмовал князь. Шафиров захлопал в ладоши:
— Браво, князь! Складно! Это в равной степени относится и к султану, и к королю Франции.
Чинным шагом вошёл дворецкий и доложил:
— Его высокопревосходительство министр двора французского маркиз де Кампредон.
— На ловца и зверь бежит! — воскликнул Шафиров. — Вот мы сейчас войдём во все обстоятельства. Маркиз весьма сведущ в делах королевского правительства. Вдобавок он красноречив...
— Но вы забываете, дорогой Шафиров, что язык дан ему для того, чтобы скрывать свои мысли. Тем более что его непосредственный начальник — кардинал Дюбуа.
— Но мы-то с ним платим друг другу откровенностью за откровенность. Он от такого союза вряд ли откажется.
Маркиз вошёл чинной походкой, явно обрадовался, увидев Шафирова, который был для него неоценимым источником сведений о закулисных течениях в царском дворце и в Сенате. Хотя Кантемир и был облечён высоким званием сенатора, но он нечастно бывал в заседаниях, а посему не располагал подробностями и не был в курсе подводных течений. Оба они были не только полезны Кампредону, но, что важней всего, были людьми его круга, общих интересов, симпатий и антипатий. Словом, своими людьми — в полном смысле этого слова.
— Благословенно это жилище, благословенны его хозяин и его близкие, — начал маркиз. — Рад вас видеть, господа, рад насладиться вашей беседой. Надеюсь, мы обменяемся новостями, полезными для всех нас.
— Начните с себя, Анри, — предложил князь. — Вы представляете славнейшее королевство Европы, откуда исходят политические токи, главенствующие на континенте.
— Ну уж нет, — возразил Кампредон. — Неужто вы не заметили, что токи теперь исходят из России.
— К этому идёт, — согласился Шафиров. — И всё-таки мы слушаем вас.
— Кажется, я обрету нового начальника, — сказал Кампредон, отчего-то понизив голос. — С вами я могу поделиться: источник, которым я пользуюсь, строго конфиденциален — письмо моего друга, приближённого ко двору в такой степени, что от него зависят важные
— Дама! — выпалил Шафиров. — Конечно, дама. Францией уже давно управляют прекрасные дамы.
Маркиз улыбнулся:
— Предположим, господа, предположим. Новость столь важна, что совершенно не важно, от кого она исходит. Кардинал Гийом Дюбуа, управляющий королевским министерством иностранных дел, получит отставку...
— Опала? — предположил князь.
— О нет, как можно. Воспитателю регента, герцога Орлеанского, первого лица в королевстве, фавориту папы, получившему от него кардинальскую шапку и епископство Камбрэ, опала никак не может грозить...
— В таком случае возраст или болезни, — сказал князь.
— Или то и другое вместе, — подхватил Шафиров.
— Кардинал не так стар: ему шестьдесят шесть...
— О, это зловещее число. Ещё одна шестёрка, и в дело вмешается сам сатана. Нет ли у кардинала в дате его рождения, не приведи Господь, ещё одной шестёрки? — допытывался Шафиров.
— Не знаю, господа, — признался Кампредон. — Но зато мне известно другое: регент при малолетнем наследнике, будущем Людовике Пятнадцатом, герцог Филипп Орлеанский назначил своего воспитателя первым министром.
— Это означает перемены во внешней политике? — с живостью осведомился Шафиров.
— Не думаю. Кардинал слишком осторожен, тем более что в своё время ему удалось сколотить четверной союз против Испании, и он полагает, что уже свершил главное дело своей жизни.
— Гм. Шестьдесят шесть лет... — протянул Пётр Павлович. — Вряд ли его хватит надолго, дорогой маркиз. А кто будет его преемником? Вы, дорогой маркиз, понимаете, что мною движет не простое любопытство.
— Мой конфидент об этом не пишет. Но могу предположить, что кардинал до выбора достойного преемника оставит за собой дипломатическое ведомство.
— Меня бы это устроило, — пробормотал Шафиров. — Ваш кардинал — умеренный пакостник. Хорошо бы внушить ему, что в его интересах поддерживать нашего императора в его восточных делах, Турция не так сильна, как думает ваш патрон, позволяя своим министрам в Царьграде интриговать против нас.
— О, дорогой Шафиров, это всё в прошлом и не должно омрачать наши отношения, — заверил его маркиз. — Вы же знаете: я с вами совершенно откровенен и рассчитываю на вашу взаимность.
— Рассчитывайте, любезный маркиз, — кивнул вице-канцлер, лукаво улыбнувшись. — Мы с вами будем делать общую политику. Я бы только хотел как можно быстрей узнать при посредстве ваших агентов в Царьграде, каково думают министры Порты и сам султан о нашем низовом походе.
— Я потороплюсь сделать специальный запрос и тотчас извещу вас. Вы считаете этот поход делом решённым? — осторожно осведомился Кампредон.
— Абсолютно решённым. Наш государь прямолинеен и настойчив. Если уж он что-либо задумал, то пойдёт до конца.